Они держат меня за пленницу? Теперь я без разрешения свекрови не могу даже на улицу выйти? Так, получается?
«А ведь так было и прежде… – задумалась я. – Но прежде искренне верила, что появляться на людях без сопровождения свекрови – плохой тон. На деле же меня просто тотально контролировали под предлогом того, что я могу ненароком запятнать честь семьи, и нужен кто-то, кто будет за мной присматривать»
Как же мерзко от самой себя…
Итак, у меня есть еще двадцать минут, пожалуй, подожду это время в саду, так как эти стены начинают меня душить.
«Моя бы воля, я ни за что в них не вернулась» – тоскливо подумала я, медленно шагая по коридорам, и услышала довольно громкий разговор и веселый девичий смех. Не знаю почему, но я замедлилась, а затем и вовсе затаилась, прислушиваясь, так как услышала свое имя.
– Она совсем зазналась, эта выскочка! – узнала я голос Доротти, которая жаловалась кому-то. – Почему я вообще должна ее обслуживать? Она такая же плебейка, как и мы! А строит из себя невесть что!
– Тише ты! – шикнули на нее. – Услышать могут!
– Да кто услышит? – отмахнулась Доротти. – Его Светлость и господин Жак в это время работают, как всегда, и в этой части поместья ни в жизнь не придут. Они даже есть не успевают, не то, что ходить и слушать, что говорит прислуга.
– Но она может услышать. Ария же куда-то собиралась!
– И что? Все равно никуда не уйдет. Госпожа Клара не позволит, и как только эта выскочка услышит об отказе, наверняка, вернется к себе в комнату, как делала это всегда.
– И то верно… – подумав, согласилась другая служанка.
– И даже если услышит, то что? – не успокаивалась Доротти. – Что она может? Его Светлости она не пожалуется, да он и не поверит ей, а главная горничная просто проигнорирует. Меня отчитают для видимости, но не накажут. В первый раз, что ли? – заливисто засмеялась она.
– Ты так уверена, что она не пожалуется Его Светлости? – засомневалась подружка. – У них прохладные отношения, конечно, но герцог не спустит оскорблений членов семьи. Даже такой, как она.
– Глупости. Он не поверит ей просто на слова, а кто докажет ее правоту? Мне достаточно обратиться за защитой к госпоже Кларе, и она подтвердит, что эта дрянь просто клевещет на меня. Он очень уважает свою няню и поверит ей, а не этой безродной девке, с которой толком не видится. Она даже не может считаться полноценным членом семьи, так как просто занимает место, которое купили ее родители. Ребенка ведь так и не понесла, а без него ее положение в этом доме немногим лучше нашего.
Я закусила губу, но сдержалась, решив еще немного послушать.
– Ну, не знаю, – засомневалась служанка. – Его Светлость довольно серьезно относится к этому браку, как это ни удивительно. Будь иначе, хранил бы он верность жене? До женитьбы у него от женщин отбоя не было, но все эти три года он не обращает на других женщин даже внимания, несмотря на то, что почти не посещает спальню герцогини.
– Лишь потому, что покойный герцог взвалил на сына все заботы о своих землях, – фыркнула Доротти. – Его Светлость только и делает, что работает, не жалея сил. Было бы у него немного свободы, уверена, он бы не остался без внимания.
– И все же, ему нужен наследник. А он может получится только в браке.
– Глупость какая. Думаешь, этот брак продлится долго? – откровенно засмеялась Доротти. – Герцог может завести детей и на стороне, а после просто принять в семью. Это будет еще проще сделать, когда эти двое разведутся, и эта выскочка вылетит из поместья. Он и сам скоро поймет, что его женушка ни на что не способная пустобрюхая плебейка. На ее фоне даже я лучше.
– Думай, о чем говоришь! – испугалась подружка. – За такие слова даже госпожа Клара может осерчать.
– А что не так? Эта дура – такая же простолюдинка, как я. Наверняка еще и неумеха в постели. Даже родить не может. На этом фоне я куда лучше. Я и мужчину знаю, как ублажить, и уж точно не пустобрюхая.
– Это ты про своего сына, которого сдала в приют? – немного расслабившись, усмехнулась подружка.
– Это не имеет значения. Тот ребенок не будет представлять никакого значения, если я понесу от Его Светлости. Может, на мне и не женятся, но от ребенка герцог точно не откажется. А мне, как его матери, наверняка станет куда слаще жить. Уверена, Его Светлость не поскупится на благодарность за наследника, да и в в накладе не останется. Уж после этой ледышки-жены я непременно его облажу по всем правилам. Это ведь так несправедливо, что такой мужчина живет точно монах!
– Какие интересные фантазии… – выходя из своего укрытия, не выдержала я.
Я многое могла бы стерпеть, но не настолько поганый рот.
Завидев меня, служанки вздрогнули, а затем поклонились.
– Мадам… – начала Доротти заискивающе.
– «Мадам»? – усмехнулась я. – А еще совсем недавно я для тебя была пустобрюхой плебейкой, – подошла я к ней вплотную. Подружка Доротти задрожала от страха, а вот рыжая нахалка нагло усмехнулась и заявила:
– Не понимаю, о чем вы…
Договорить я ей не дала и замахнулась. Пощечина вышла знатной, а не ожидающая подобного Доротти отлетела на пол, пораженно вздохнув и держась за ушибленную щеку.
– В.. Ваша Светлость! – закричала она. – За что?! – в праведном негодовании закричала она, а я наклонилась и залепила пощечину по второй щеке. Подружка испуганно закрыла рот рукой, наблюдая за тем, как я избиваю ее приятельницу.
– Все еще не понимаешь за что? – вкрадчиво поинтересовалась я у девушки, валяющейся в моих ногах, которая была не в силах поверить, что я посмела поднять на нее руку. На веснушчатом лице читалось такое изумление и шок, что мне захотелось зло засмеяться.
– Не пони…
Очередная пощечина заставила ее заткнуться. А я повторила вопрос:
– А если подумать? – взяла я ее за волосы, чтобы взглянуть в мокрое от слез лицо, на котором алели следы от ладони.
Она права, я – не изнеженная аристократка и до совершеннолетия жила пусть и в зажиточной, но простой семье, играя с обычными дворовыми детьми со всеми вытекающими: дружбами, ссорами, драками и прочем. Потому рука у меня была тяжелой задолго до того, как я стала герцогиней. И Доротти бы следовало это учесть, прежде чем провоцировать меня. Уже сейчас от трех пощечин из ее губы текла струйка крови, но она, как будто, не понимала своего положения до последнего веря, что я отступлю.
– Спрашиваю последний раз. Если не проявишь уважение и не признаешься, пощечинами мы не ограничимся. Ты ведь в курсе, что за оскорбление члена герцогской семьи я вправе без суда и следствия отрезать тебе руку или язык? – подняла я брови, и в карих глазах рыжей застыл ужас и недоверие. – А учитывая, что ты болтала не только обо мне, но и герцога зацепила, посмев думать о его соблазнении, то оскорбила сразу двух аристократов. Потому могу отрезать сразу комплект: две руки, или язык и одну руку.
– Мадам… – пораженно выдохнула она.
– Я проявлю достаточно милосердия и даже подарю тебе выбор того, без чего ты пожелаешь остаться.
– Пощадите…
– Ты все еще не ответила на мой вопрос, – процедила я сквозь зубы, сильнее сжимая волосы на затылке этой идиотки. – Ты понимаешь, за что ты получаешь наказание? Если признаешь и покаешься, так и быть, ограничусь лишь увольнением без выходного пособия.
– Ваша Светлость… – захлебываясь рыданиями, смотрели на меня как на приведение.
– Мое терпение на исходе. Считаю до трех, а затем веду тебя на конюшню, где тебе отрежут язык. Один…
– Пощадите, мадам… Молю!
– Два…
– Я… я была не права…
– Что тут происходит? – послышалось и из-за угла вышла главная горничная, которая строго осмотрела происходящее, задержавшись взглядом на избитой девушке и нависающей над ней мне.
– Госпожа, – еще громче запричитала Доротти, заливаясь слезами облегчения, тут же забыв про раскаяние. – Прошу вас, защитите!
– Неверный выбор, – наклонившись, негромко произнесла я на ухо Доротти, отчего она захлебнулась воздухом и замерла от страха. Я брезгливо отбросила ее от себя, а она, точно побитая собака, подползла к главной горничной и схватилась за ее подол.
