явно меня страшнее.
— Для меня твоя личная жизнь будет открыта, — очередная усмешка над моими попытками.
— Ни за что.
— Давай поговорим, — повторяет более настойчиво и садится за стол.
Продолжаю стоять, не шелохнувшись. Глухо рычать и буровить его презрительным взглядом.
— Будешь кофе? — улыбается от моей реакции.
— Я не собираюсь говорить с тобой, выпусти меня отсюда, живо! — указываю в сторону входной двери.
— Рад, что ты осознала, от кого зависит, выйдешь ли ты когда-нибудь отсюда, но приказывать мне не стоит, — покачивает ногой под столом в такт словам.
— Так все, — отворачиваюсь, потому что терпение окончательно иссякло. — Я звоню Джереми, пусть забирает меня отсюда.
Я ожидала услышать за спиной что угодно: грохот, топот, крики, угрозы, но никак не тишину. Тишину, от которой все внутри вытянулось в струну. Тишину, от которой гудки из динамика казались особенно пронзительными.
— Шеф! — кричу, как только он берет трубку.
— Амели… ты чего в такую рань… — мямлит явно недавно проснувшийся начальник.
— Заберите меня отсюда! Это явно какая-то ошибка! Этот Маркус больной маньяк! Он не выпускает меня из квартиры! — вкладываю в голос максимум энергии и злости, чтобы поскорее донести свою мысль.
Из динамика слышится подозрительное молчание, а сзади Маркус спокойненько попивает кофеек.
— Амели, — вздыхает раздосадовано.
— Что? Что, Амели?! — чуть не подпрыгиваю от возмущения.
— Не забывай, что это не курорт, а последствия неоднократного нарушения правил. Ты не можешь сменить пару сейчас.
— В смысле не могу?! Он больной!
— Ты сможешь подать прошение о смене пары не раньше, чем через месяц.
— Месяц?! Ты шутишь?! Какой еще месяц?! — резко перехожу на привычное «ты».
— Это последствия твоих собственных действий, Амели, — вздыхает на прощание и отключается.
Стискиваю зубы и поворачиваюсь к Маркусу, который лишь вопросительно поднимает бровь. А ведь слышал прекрасно все мои крики.
— Поговорим, чистокровная? — приглашающим жестом указывает на стул напротив.
— Я все равно не стану тебе подчиняться, — произношу твердо, бесстрашно глядя прямо ему в глаза. Как будто это может хоть немного убедить его. Скорее уж успокоить меня саму.
— Не беспокойся об этом, если потребуется, я сам тебя подчиню, — улыбается беззлобно, даже немного дружелюбно.
Какие еще мерзости творятся в его больной голове?
— Если сяду, выпустишь? — постепенно начинаю переходить от гнева к торгу.
— Не выпущу, — отвечает спокойно и смотрит на меня с интересом.
— А когда выпустишь? — заставляю себя подавить новый порыв злости.
— Когда ты научишься следовать правилам, — повторяет спокойно.
— Я уже сказала, что не собираюсь следовать правилам, — сжимаю пальцы в кулаки, готовая защищать свою свободу.
— Давай поговорим об этом, — указывает взглядом на стул и смотрит на меня. Кажется, в его взгляде начинает проявляться нетерпение. Еще немного, и он снова включит свои желтые глаза.
— Ты не сможешь меня переубедить, — уверенно произношу, но все же опускаюсь напротив него, тут же ощутив себя на допросе.
— Расскажи, почему ты не собираешься следовать правилам? — спрашивает спокойно и отпивает немного кофе из чашки.
— Ты решил поиграть в психолога? — поднимаю бровь и скрещиваю руки.
— Не любишь психологов? — улыбается вопросительно.
— Беседа не сработает, если она проходит против воли, — демонстративно рычу, пока он рассматривает мои зубы.
— А это принудительная беседа, такие тоже бывают, — поднимает бровь.
Морщусь от осознания того, что меня реально посадили с ним в клетку. В комфортабельную, привычную, домашнюю, с удобствами, но все же клетку.
— И скольких девушек ты уже исправил?
— Ты ревнуешь?
— С чего бы?
— Тогда почему думаешь, что я исправляю только девушек?
Фыркаю и отвожу взгляд. Он что, загоняет меня в ловушки?
— Мы так и будем задавать друг другу вопросы? — раздраженно сжимаю зубы.
— Пока кто-то не начнет отвечать, — пожимает плечами. — Может ты?
— С чего бы?
— У меня много времени, а у тебя? — поднимает бровь и улыбается. Похоже, кому-то дали отгул на время моего исправления. Сглатываю, все сильнее ощущая себя загнанной в ловушку. Это и есть наказание за неоднократное нарушение правил?
— Если отвечу, ты выпустишь меня? — спрашиваю напряженно.
— Нет, но твои шансы быть выпущенной увеличатся.
— А если не отвечу?
— Уменьшатся.
Продолжаю напряженно буравить Маркуса взглядом. Тот тем временем с некоторой грустью смотрит на почти опустевшую чашку. Похоже, его действительно поставили ко мне в качестве надсмотрщика.
— Зачем? — спрашиваю громко и прямо, чем заставляю собеседника поднять на меня удивленный взгляд.
— Что зачем, чистокровная? — с интересом улыбается.
— Зачем тебе все это? Сидеть тут и тратить на меня свое время, — смотрю на него с презрением. Он в клетке. Точно так же, как и я. По своей ли воле? Или для него это тоже часть наказания?
— Хороший вопрос, — опускает голову на ладонь. — Наверное, тебе интересно, почему я трачу время на незнакомую девушку. Я отвечу, — продолжает и отпивает немного кофе. Смотрит на меня, затем на дно своей кружки. — Не так давно мне отправили фото, — опускает руку в карман и достает телефон.
Несколько секунд что-то там ищет и в итоге показывает экран мне. На фото солнечный свет, Бенджи и я в легком платье и шляпе с широкими полями. Достаточными, чтобы закрыть плечи.
— Я сразу понял, что ты хочешь умереть, — смотрит на меня спокойно.
— Это неправда, — поджимаю губы.
— Конечно, — убирает телефон обратно в карман.
— Я просто не хочу следовать глупым правилам, придуманным для глупых вампиров.
— Для вампира это нормальные мысли, — отвечает с легкой улыбкой. — Я тоже долгое время хотел умереть, — признается внезапно, застигая меня врасплох.
Замираю напряженно, не зная, что следует делать и говорить в ответ на подобную откровенность. Несколько секунд мы молча смотрим друг на друга.
— Меня спросили, хочу ли я помочь тебе, и я ответил: «да».
— Ты тоже… нарушал правила?
— О да, еще как, — улыбается, словно вспомнив что-то хорошее.
— И что заставило тебя передумать?
— Смерти, — отвечает сухо, и я снова напряженно замираю. — Я не хочу, чтобы кто-то еще проходил через это, поэтому согласился помочь тебе.
— Смерти? — морщусь от слова, чуждого вампирам. — Нарушая правила, ты подвергаешь опасности только себя самого, а ты все еще жив.
— Да, если ты при этом не сближаешься с обычными людьми, — кивает спокойно, и его лицо принимает понимающе-сочувствующее выражение.
— Ты… убивал обычных людей? — задаю вопрос почти шепотом. Это очень серьезное преступление. За такое вполне могли назначить исправительные работы или заключение.
Его взгляд перестает быть добрым и понимающим, а губы растягиваются в кровожадной улыбке, и я отчетливо слышу, как шумно сглатываю.
— Вижу, мне все же удалось
