Ни одной чайки в поле зрения.
Неужели дракон съел морских птиц?
Ощущение зуда на моей нижней половине заставляет меня взглянуть вниз, чтобы увидеть, что я уже высыхаю. Я угрюмо двигаюсь вперед, пока не погружаюсь в мягкий влажный песок, в котором собралось больше всего воды.
На меня падает тень Калоса. Я инстинктивно вздрагиваю. Но он этого не замечает.
– Разве это нормально, когда прилив вот так смывает воду? Вся бухта пуста, – восклицает он потрясенно.
– Такие приливы бывают во многих местах, – подтверждаю я.
Я прикусываю язык, чтобы не добавить, что бухта моей семьи никуда не исчезает. Вода, конечно, падает низко, но она никогда не бывает пустой, не то, что здесь.
– Какое ужасное явление, – говорит Калос. – Кажется, мне говорили, что воронкообразные штормы у берегов могут осушить залив. Возможно, это временно.
Я киваю, потому что знаю, что это правда.
– У меня никогда не было причин видеть его раньше. У меня никогда не было повода особенно беспокоиться, я всегда избегал побережья, если небо выглядело плохо, – продолжает он, явно озадаченный.
Но тут его драконий подбородок напрягается, и я впервые замечаю на нем маленькие шипы, образующие короткую кожистую бородку. Это придает ему более мудрый и немного более древний вид, чем я предполагала вначале.
– Я больше не могу позволить себе не заботиться об этом.
Калос переводит взгляд на меня.
– Моя пара нуждается в безопасной морской воде.
Я ничего не говорю, потому что мне это действительно нужно. И я не обращаюсь к той части, где он называет меня своей парой, потому что, в отличие от него, я не чувствую никакой такой связи. Если он и испытывает какие-то связанные влечения и инстинкты, то совершенно односторонние.
– Ты очень тихая, – замечает Калос.
– Мне нечего добавить.
– Ты не поешь? – спрашивает он, и, если я не ошибаюсь, в его голосе есть что-то помимо любопытства. Тоска, может быть.
Я с грустью говорю ему.
– Калос, русалка поет только тогда, когда она счастлива.
Глава 6
Калос
К наступлению ночи прилив еще не вернулся. К моему ужасу, луна, которая поднимается в небе, такая же красная, как алые полосы в великолепном водопаде высыхающих волос Аделлы.
Но это не такое прекрасное зрелище, как ее алые пряди дикой гривы. О, конечно, это прекрасно. Но это не тоже самое. Потому что увидеть восход красной луны на небе – значит начать полное действие лихорадки.
Лихорадка. Теперь я понимаю это слово. В нижней части моего живота горит огонь, непрекращающийся, яростный порыв, который невозможно погасить.
Это не было бы страданием, которое я бы вынес до такой степени, если бы не поймал эту русалку. Если бы был свободен, чтобы найти дракониху, я бы вообще не страдал от жестокого воздействия этой луны.
Я бы упивался им.
Но у меня есть пара, я не могу и не буду искать другую – неважно, что моя взятая пара не принадлежит к моему виду. Мы физически не совместимы, но она очень симпатична, и удивительно, что у нас есть несколько общих черт, и мы знаем друг друга только самое короткое время. Как бы долго ни длилась наша жизнь, мы обязательно найдем что-то еще.
И все же я проклинаю себя в тысячный раз за то, что похитил морскую деву. Это было безрассудно, это было глупо, и теперь мы оба страдаем.
И к моему величайшему стыду, моя пара страдает. И более того, если бы я не взял ее, она не была бы так несчастна, как сейчас.
Аделла съежилась в скудном остатке воды, оставшейся здесь, и если бы чувствовал себя хорошо, то давно бы уже перенес ее в более подходящее место. Я думаю, что мои глаза будут лучше отточены в поиске подходящего приморского дома для нас теперь, когда у меня было два тренировочных пробега. Если бы моя пара нуждалась в пещере с идеальным количеством выходов и достаточно большой камерой, свободной от сквозняков и воды (что является идеальным местом для инкубации яиц Хохлатых Мерлинов), я бы точно знал, где нас поселить, но я новичок в нуждах моей пары. И я отправлюсь прямо сейчас и устрою ее сегодня вечером, у меня есть чувство срочности, которое требует, чтобы я лучше заботился о ней, чем сейчас, но что-то со мной не так. Кажется, что даже мое чувство равновесия нарушено; мои задние лапы реагируют не так, как должны, мое тело не синхронизировано с самим собой, как должно быть... Я чувствую себя странно.
Я не говорю об этом Аделле, но, когда зову свои крылья раскрыться, просто чтобы потянуться, они не расправляются.
Это открытие пробуждает во мне нечто большее, чем просто беспокойство. Это не обычная лихорадка; если бы моя система реагировала на лунные огни, я бы сгорел за компанию с женщиной, конечно, но был бы чертовски готов и способен летать, чтобы найти ее.
Все, что могу предположить, это то, что поскольку я нарушил естественный закон вещей и взял себе противоестественную пару, то я полностью разрушил естественные события своей системы. Почему моя система должна позволять мне летать? Я не буду искать никаких крылатых партнеров. Ни сейчас, никогда-либо еще.
Я все еще могу ходить достаточно хорошо, поэтому я приближаюсь к своей женщине с целеустремленностью.
– Аделла? Я буду нести тебя в лапах, пока мы будем искать подходящее место для поселения. Мы двинемся дальше по побережью.
Я не называю причины, по которой буду идти пешком, а она не спрашивает.
Вместо этого Аделла качает головой и зачерпывает пригоршню песка сбоку от себя, и я понимаю, что она роет яму, ища, какая вода находится в ловушке под поверхностью песка.
– Отдыхай.
Она бросает на меня быстрый взгляд.
– Ты сказал, что чувствуешь себя не совсем хорошо, и это не похоже на тебя. У тебя смешное лицо.
Я хмуро смотрю на нее.
– Это мое обычное лицо. Это совсем не смешно.
Ее губы приподнимаются, скорее тень, отбрасываемая улыбкой, чем реальная вещь, но все равно это долгожданная вспышка юмора.
– Как скажешь, дракон.
– Калос.
– Я должна оставаться достаточно увлажненной, пока не вернется прилив... Калос, – ласково говорит она мне, продолжая копать.
То, что она проявляет такую заботу перед лицом таких ужасных обстоятельств первого дня брака, унижает меня. Я не заслуживаю ее доброты, и это наводит на мысль, что хотя она и русалка, что-то такое, что мой вид без колебаний поглотил бы, она вполне симпатичное существо.
И я имею в виду то, что выходит за рамки того, как она, вероятно, выглядит на вкус.
Даже если бы материя могла быть обращена вспять – а это невозможно – я не верю, что смогу когда-нибудь проглотить морскую деву после этого.
(Хотя я определенно могу съесть тритонов. Если не считать их удивительно сильных ударов молотком, я даже не страдал от несварения желудка).
Часть меня знает, что я должен забрать Аделлу обратно в ее бухту, но только что спаренный дракон не делится своей парой. Это небезопасно, даже если единственные угрозы – это братья и сестры этой русалки. Особенно если эти другие самки попытаются отвратить от меня мою пару.
И почему бы сестрам не попытаться спасти ее из лап дракона?
Конечно, они только взглянут на нее и попытаются заставить ее уплыть. К сожалению, в этом сценарии русалки могут задерживать дыхание в глубине гораздо дольше, чем дракон.
Я не смогу вернуть Аделлу обратно, если она сбежит от меня.
Я не могу потерять свою пару теперь, когда она у меня есть. Не имеет значения, что я недолго наслаждался ею; она моя пара. Потерять ее – значит погубить себя.
Но больше всего я боюсь, что заберут ее обратно в семью – удовлетворяя свою потребность угодить ей – только для того, чтобы почувствовать, как вспыхивают мои защитные инстинкты, и в безумной ярости я могу уничтожить ее сестер, которые пытаются принять меры, чтобы спасти ее от меня.
Если я уничтожу ее близких, Аделла возненавидит меня.
Я хочу всем своим существом, чтобы она была счастлива, но мне нужно, чтобы она осталась со мной. Мы даже свернулись калачиком, чтобы заснуть, и я образовал живую стену вокруг Аделлы, когда она пыталась удержаться в засыпанной солью яме, которую я сумел неуверенно помочь ей выкопать.
