Глебу не повезло — проникающее ранение задело мозг. Для человека подобное могло быть смертельным, но оборотень боролся. Он цеплялся за жизнь, могучий организм не сдавался, только вот, регенерация замедлилась, и Оборский еще долго приходил в себя. Спасибо Степану — денщику — сумел вытащить его с поля боя, а потом, и до Севастополя довезти. Очнулся Глеб уже на пристани. Военные, гражданские, бабы с корзинками, молоденькие сестры милосердия, усатые казаки… — все смешалось перед его глазами. Толчея, неразбериха, крики, ругань… Ноябрь двадцатого года. Последние месяцы уходящей России. Армия, под руководством генерала Врангеля, покидала отчизну.
Потом, был душный трюм, набитый людьми под завязку, и отсутствие воды, и жидкая баланда один раз в день, и дикая, отупляющая боль. Степан отчаянно молился, и Глеб, выходя из забытья, видел небритую физиономию своего денщика, и его неразборчиво шепчущие что-то губы. Кто знает, то ли хваленая регенерация, наконец-то, сработала, то ли молитвы помогли, но Оборский сумел победить смерть.
Бледный, исхудавший, оборванный он смотрел с палубы «Саратова» на раскинувшийся впереди Константинополь, и горькая улыбка кривила губы мужчины. Воды Босфора качали стоящие на рейде суда, с российскими флагами, и тысячи людей с надеждой взирали на негостеприимный берег.
А потом, вынужденная высадка на островах, вероломство союзников, долгие дни ожидания и, наконец, возможность уехать во Францию. Там, в небольшом местечке под Парижем, Глеб прожил несколько лет. А затем — Вена, Варшава, Стокгольм, и дальше — Нью-Йорк, Лос-Анжелес, Торонто…
Деньги семьи, лежащие в банках Европы, помогли Оборскому восстановиться и начать все заново на чужбине, но Глеб всегда знал — он вернется. Вернется на родину, чего бы это ему не стоило.
И, в девяностых годах прошлого века, его мечта сбылась. Он приехал в ставшую незнакомой страну, выкупил бывшее имение семьи Оборских, с энтузиазмом взялся за его восстановление, попытался наладить жизнь, но… Воспоминания прошлого, гнет былых обид, невозможность оставаться самим собой…
Глеб уехал в Москву. В недрах мегаполиса не так остро болело сердце, не так жалили воспоминания, не так хотелось повернуть время вспять.
Саша, затаив дыхание, слушала рассказ мужа, и у нее перед глазами проплывали картины прошлого. Падение великой страны, гибель людей, боль и отчаяние выживших… Ей стало жаль мужчину. Грусть, звучащая в его голосе, отдавала привкусом горечи. Было что-то еще, о чем он не упомянул в своей истории, и это что-то явно тяготило его.
— А твои родители? — не удержалась Александра.
— Тяжелый вопрос, — сразу замкнулся Глеб, — извини, Саш, но это слишком грустная история. Может быть, как-нибудь потом. Давай спать, — прижал он к себе жену.
— Давай, — не стала настаивать на продолжении рассказа девушка. Она чувствовала, что муж не хочет говорить о своих родителях и благоразумно отступила. У нее тоже были болезненные воспоминания, одно из которых напомнило о себе сегодня, и Саша, лучше других, знала, что, иногда, прошлое лучше оставить в прошлом.
— Спокойной ночи, — тихо прошептала она.
— Спи, — улыбнулся в ее волосы Глеб, — а то, скоро малышня проснется.
— Да, это весомый аргумент, — беззвучно рассмеялась Александра. Она плотнее прижалась к мужу и прикрыла глаза. Призраки былого витали сегодня в спальне. Недобрые призраки.
— Глеб, мне нужно в город.
— Нет.
— Но мне, правда, очень нужно.
— И что ты там забыла?
— Я хочу съездить домой… — договорить Саша не успела.
— Твой дом здесь, — жестко отрубил Оборский.
— Ну, Глеб…
— Все. Вопрос закрыт.
— А если меня отвезешь ты? — Александра подошла к мужу и просительно-ласково заглянула в глаза.
— Я сегодня занят.
— А завтра?
— И завтра.
— И послезавтра?
— Да. Саша, хватит испытывать мое терпение.
— А если так? — девушка забралась на колени к мужу и потерлась щекой о колючий подбородок.
— Нет.
— Совсем-совсем? — лукаво улыбнулась Александра и провокационно прикусила губу.
— Саша, — выдохнул Оборский.
— А вот так? — и в ход пошел розовый язычок, облизавший губки.
— Сашка, уймись, — простонал Глеб. — Мне нужно в город, — серьезно глядя ему в глаза, произнесла девушка, — Глеб, хватит бояться. Я не сбегу.
— Я не боюсь, — насупился мужчина.
— Боишься. Я чувствую, — она ласково провела рукой по небритой щеке и мимолетно прикоснулась к ней губами, — Пожалуйста, поверь мне.
Оборский сосредоточенно нахмурился. С одной стороны, он понимал, что без детей Саша не уйдет, но с другой… Воспоминания ее побега и дикая тоска, поднимающаяся внутри при одной только мысли об ее отсутствии, сводили на нет все доводы рассудка. Не отпущу — взвыл внутри волк. Оборский пристально посмотрел на жену. Нежная, хрупкая, огромные глазищи доверчиво распахнуты, слабый румянец подсвечивает белоснежную кожу… Слишком ранимая. Слишком прозрачная — все мысли на лице написаны. Любой может ее обидеть. Нет. Одну — не отпущу.
А рассудительная часть натуры стояла на своем. Невозможно удерживать Сашу силой. Ей нужна свобода. Свобода воли, свода выбора, свобода… от него, Глеба. Нельзя постоянно быть настороже и ждать от девушки подвоха. Она должна сама решить, быть с ним или нет. Нехотя, преодолевая себя, Оборский обронил:
— Хорошо. Езжай.
— Правда? — удивленно воскликнула Александра. — Отпускаешь?
— Да, — кивнул Глеб, — но с условием…
— Ну, конечно, как в сказке: чудовище не может отпустить красавицу без условия, — смеясь, перебила его Саша, — что там — вернуться ровно к двенадцати?
— Развлекаешься? Ладно, сама напросилась, — Оборский притворно грозно нахмурил брови и озвучил свое требование: — поедешь с Денисом и Виктором, в многолюдных местах от них — ни на шаг, к вечеру постарайтесь вернуться.
— Не переживай, вернемся раньше. Не хочу, чтобы дети все время из бутылочек питались, и так, последнее время меня почти не видят.
— Ладно, Саш, иди, собирайся. Я пока ребятам инструкции дам.
Александра быстро чмокнула мужа в губы и соскочила с его колен.
— Не скучай, — улыбнулась она и выскользнула из кабинета.
Оборский усмехнулся. Ему нравилось, что Саша ожила и перестала его бояться. Кажется, только что, он сделал еще один шаг в нужном направлении.
В городе было сыро и ветрено. Александра, поежившись, захлопнула дверцу джипа и направилась к подъезду.
— Привет, потеряшка, — услышала девушка, доставая ключи.
