В машине тихо и жарко; включен обогреватель, и никому не приходит в голову выключить его. В салоне пахнет немножко странно, но запах не назовешь неприятным — как будто мы сидим внутри новенького ботинка. На заднем сиденье рядом со мной Финн застыл, ни на что не реагируя, горюя по Паффин.
Единственное, что было произнесено, так это вопрос Гэйба и ответ Томми. Гэйб поворачивается к Томми и спрашивает:
— К тебе?
Томми отвечает:
— Только не с этим пони. Придется к Бичу.
Потом Финн подталкивает меня и показывает на переднее окно. В свете фар появляется мертвая овца. Она порвана в клочья, и куски шкуры валяются от обочины до середины дороги.
Я не в силах оторвать взгляд от останков овцы, и даже когда мы уже проехали мимо, они стоят у меня перед глазами. Ведь на ее месте могли оказаться мы сами. Но Томми и Гэйб ничего не говорят по этому поводу. Они вообще ничего не говорят, просто молчат, как бы без слов понимая друг друга, и Гэйб смотрит в окно.
Томми не поворачивает на дорогу, ведущую в Скармаут, как я того ожидала, а ведет машину в сторону Хастуэя. У перекрестка он притормаживает, но не останавливается, и они с Гэйбом тревожно смотрят во все стороны, прежде чем машина снова набирает скорость. Я прижимаюсь лицом к стеклу, чтобы удостовериться: Дав не слишком трудно успевать за нами.
— Я могла бы сесть на нее и ехать за вами, — предлагаю я.
Голос Гэйба звучит так, что возможностей для спора не остается.
— Ты не выйдешь из этой машины, пока мы не будем в полной безопасности.
Снова воцаряется молчание; вокруг только ночь, и каменные стены, и дождь.
— Финн, — говорит вдруг наш старший брат, чуть повышая голос, чтобы его было слышно сквозь шум мотора. — Эта буря, что надвигается… надолго она?
Глаза Финна светятся в темноте, и он так рад услышать какой-то вопрос, адресованный ему, что мне становится больно.
— Только эту ночь и завтрашний день.
Гэйб смотрит на Томми.
— Одни сутки. Это недолго.
— Достаточно долго, — откликается Томми.
Пак
Томми Фальк везет нас в дом Грэттонов, который находится где-то недалеко от Хастуэя, хотя насколько недалеко, я не могу понять, потому что все вокруг выглядит одинаковым в непрекращающемся дожде и узких лучах желтого света фар. Нас встречает Бич, он горбится, сопротивляясь ветру, и показывает мне, где можно оставить Дав. Он водит лучом фонаря, освещая маленькую конюшню на четыре стойла, с низким потолком и без электрической лампочки. Одно из стойл занято мокрыми козами, другое — курами, а из одного, с ничем не загороженным водом, выглядывает серый мерин. Дав, входя в конюшню, прижимает уши, как бы не слишком вежливо приветствуя мерина, но я все равно завожу ее в соседнее стойло. Мне хочется побыть с ней подольше, но поскольку неподалеку стоит Бич со своим фонарем, я не могу себе этого позволить, это было бы просто нахальством. Поэтому я похлопываю Дав по шее и благодарю Бича. Он что-то хмыкает и лучом света показывает на дорожку к дому.
В доме Гэйб болтает о чем-то с Пег Грэттон, а Томми Фальк заглядывает под крышку кастрюли, стоящей на плите. Но я не вижу Финна.
Эта кухня напоминает мне лавку мясника, если бы такую лавку кто-нибудь устроил прямо в доме. Несмотря на темноту снаружи, в кухне очень светло, в ней яркие белые стены, на которых развешаны ножи и кастрюли с длинными ручками. И это впечатление сияющей белизны ничуть не нарушается тем, что пол покрыт грязными следами. На полудюжине полок стоят разные безделушки, но они ничуть не похожи на те, что имеются в нашей кухне: я вижу примитивные деревянные фигурки, которые могут изображать хоть лошадь, хоть оленя; пучок травы, обвязанный красной лентой; обломок известняка с надписью «ПЕГ». И никаких расписных стеклянных статуэток или очаровательных пейзажей с овцами и веселыми селянками, которые так любила мама. В кухне тесновато, но при этом никакого беспорядка. И вдобавок то, что готовится на плите, пахнет так пряно и вкусно!
— Они устроятся в твоей комнате, — говорит Пег Бичу, как только тот входит.
Теперь, в ярком свете, я вижу, как Бич вытянулся и стал похож на отца. Он выглядит так, словно сделан из дерева, а поскольку дерево — материал негибкий, Бичу требуется некоторое время, чтобы изменить выражение лица. И когда ему это удается, становится ясно, что он недоволен.
— Еще чего, — отвечает он.
— Да? В таком случае где нам их разместить, как ты думаешь? — спрашивает Пег Грэттон.
Мне странно видеть ее в таком окружении, а не в лавке мясника, — это не та женщина, которая способна вырезать любое сердце, и не та, что приезжала к нам, чтобы уговорить меня отказаться от участия в бегах, и не та странная особа в необычном головном уборе, которая надрезала мой палец. Здесь она как будто стала меньше, аккуратнее, хотя ее рыжеватые кудри растрепаны, как всегда. Я слегка озадачена тем, как легко и беспечно Пег, Бич и Гэйб снова и снова спорят о том, где именно мы будем спать, — но потом понимаю, что Гэйб, должно быть, проводит здесь какое-то время… может быть, очень много времени. И тогда уже до меня доходит, почему Гэйб привез нас именно сюда: в этом доме он чувствует себя в безопасности. Меня охватывает странная грусть, как будто Гэйб заменил нас с Финном другой семьей.
— Где Финн? — спрашиваю я.
— Моет руки, конечно, — отвечает Гэйб. — Лет через десять закончит.
И это тоже кажется мне странным — то, что Гэйб так спокойно и свободно говорит о слабостях Финна, мне ведь всегда казалось, что это очень личное, то, о чем знают только Конноли. Гэйб произносит это без насмешки в голосе, но мне все равно чудится, будто он насмехается над младшим братом.
— А где здесь туалет?
Томми, а не Пег и не Бич показывает мне на лестницу в другой стороне кухни. Как будто это общий дом, а не дом Грэттонов. Хмурясь, я ухожу из кухни. Поднявшись по лестнице, я попадаю в крошечный темный коридорчик с тремя дверями, но только из-под одной сочится свет. Я стучу. Никакого ответа до тех пор, пока я не окликаю Финна по имени, — тогда после небольшой паузы дверь наконец открывается. За ней — маленькое помещение, в котором хватает места только для ванны и унитаза, и еще раковины, и все это расположено так близко друг к другу, словно здесь устроилась компания близких друзей, которые ничего не имеют против того, чтобы толкаться плечами. Финн сидит на унитазе, опустив крышку. На кафельной плитке пола — следы больших, мужских ног.
Я закрываю за собой дверь и, проверив, сухо ли в ванне, забираюсь в нее и сажусь на дно.
— Он все время сюда приходит, — говорит мне Финн.
