Однако природная, первозданная ярость всё же брала вверх над искусством. Принц успел пропустить три удара, оставившим на белоснежном одеянии принца три пламенеющих алых цветка, из которых кровь расползалась в стороны.
При каждом таком ударе принц повторял с вежливой улыбкой:
– Это пустяк.
А Роуз хотелось кричать в голос.
Она не знала, кому из них двоих сопереживает больше. Это было ужасно! Наверное, она очень скверная, испорченная женщина, но каждый из этих мужчин был ей дорог по-своему. И, хотя сложившаяся ситуация между ними тремя иначе, чем сейчас, вряд ли бы могла разрешиться – двое мужчин, претендующих на одну женщину рано или поздно обречены схватиться между собой и третьего не дано.
Люди только кажутся цивилизованными, но, когда задеты основные инстинкты, мы ведём себя не лучше зверья. Самцы во время гона бьются за самок, и мужчины не далеко ушли от природы.
Мать всегда учила их с сестрой, что из-за достойных женщин мужчинам никогда не приходится драться. Неужели в том, что случилось, есть её вина? Разве Роуз этого хотела? Она с самого начала хотела оставаться верной своему долгу. Так за что ей всё это: стоять и смотреть, как один мужчина убивает из-за неё другого?
– Прекратите! – закричала Роуз в отчаянии.
Но никто кроме эха её не слушал.
– Да остановите же их!.. – закричала она в тот момент, когда Вольф, словно тигр, прыгнул на Лейнора, сжимая его в железном объятии, весьма похожем на то, в какое когда-то угодил сам – когда спасал Роуз от медведя.
Время словно замедлилось. Она видела, как, не пытаясь разомкнуть кольцо железных рук, не в силах достать противника шпагой Лейнор вероломно выхватил кинжал правой рукой и, выскользнув из рук отца, она бросилась между сцепившимися в тесной схватке мужчинами, изо всех сил, помноженный на удар с разбега, стараясь оттолкнуть их друг от друга. Не дав убить друг друга.
Она оттолкнула от Вольфа Лейнора, ударяя под руку так, чтобы вывести Вольфа из-под удара и в тот самый момент её жених, целясь в принца, вонзил клинок ей в спину. Острая боль обожгла бок со стороны спины и Роуз захрипела, стараясь не кричать от боли, которая только усилилась в тот момент, когда клинок выдернули из раны.
Почти мёртвая тишина воцарилась в тот момент.
Игроки, как шахматы, замерли на своих клетках. На мужских лицах одновременно были написаны неверие, растерянность и боль.
Застыв на несколько секунд, которые ей самой показались вечностью, Роуз пошатнулась и рухнула на подхватившего её Лейнора.
– О боги! Нет! – услышала она за спиной голос Вольфа, полный отчаяния и боли. – Роуз! Какого чёрта ты полезла…
Она чувствовала, как дрожала рука Лейнора. Боль накатывала и захлёстывала, платье быстро делалось горячим и липким.
В глазах мутнело очень быстро. Лицо Лейнора, сосредоточенное, бледное и очень серьёзное, будто он никогда и не улыбался этой своей гадкой, так ненавистной Роуз улыбкой, склонялось над ней.
– Роуз! Дыши! Не сдавайся, рана не может быть смертельной. Мы вытащим тебя, любовь моя… Найдите Хатийма! Немедленно приведите его ко мне. Роуз, милая, держись. Погляди на меня…
Она подняла на него взгляд с трудом. Роуз была в полном сознании и понимала, что умирает. И, как не странно, её это не пугало. В этом было что-то правильное, как в замкнутом круге.
– Пожалуйста, ваше величество…
Холодеющие губы плохо слушались, приходилось прилагать столько усилий, чтобы говорить…
– Ваше величество… обещайте…
– Что?.. Что мне пообещать?
– Отпусти отца. И Вольфа. Дайте им вернуться на родину.
Словно облако легло на лицо принца.
– Прошу вас… вы должны мне хотя бы это… жизнь за жизнь… дайте слово…
Их глаза встретились.
На несколько секунд стало очень горько. Роуз совсем не хотелось умирать. Она должна была сейчас ехать вместе с молодым мужем в их новый дом. А после свадебного пира они бы поехали на корабль и вернулись домой. В Семилесье. К сестре и матери, чтобы там уже по-настоящему отпраздновать то… чему никогда не дано было случиться.
Тот поверженный медведь стал символом. Бэйр – означает медведь. Их любовь с Вольфом боги не благословили. А потом на её пути встретился этот человек, который, по сути, и стал её убийцей, хотя клинок, поразившей её по странной прихоти судьбы и оказался в руки Вольфа.
Почувствовав прикосновение ко второй своей руке Роуз через силу вновь заставила открыть себе глаза. Вольф окровавленными пальцами сжимал её ладонь, которая тоже была вся в крови.
Столько крови… ей стало страшно.
Говорят, умирать не страшно? Врут! Страшно, очень страшно и от того, что понимаешь – бежать невозможно, ещё страшнее. Страшно даже сильнее, чем больно.
Как глупо… два прекрасных мужчины. Оба её любят. Оба готовы были умереть за неё, но в результате, как два капризных ребёнка они поломали свою любимую игрушку.
И как страшно быть той самой любимой поломанной игрушкой…
Бледный, как смерть, Вольф прижал липкую от крови руку Роуз к щеке:
– Прости меня! Прости! Я не хотел!
– Я знаю, – выдохнула Роуз.
– Если бы я только знал!…
– Я знаю, – выдохнула она и из оставшихся последних сил ответила на рукопожатие своего жениха.
А потом перевела взгляд на бескровное лицо Лейнора, которое казалось бесчувственной алебастровой маской, за которой не осталось эмоций.
– Ты обещал отпустить… меня. Но обещания не сдержал… отпусти…хотя… бы…их…
Ответа Роуз уже не услышала. Мир взорвался последними ударами сердца и дикой болью.
Потом пришла тьма.
Глава 24.Тьма и свет
Тьма пришла. А потом ушла.
Роуз очнулась на кровати в странной комнате. Круглой. Впрочем, даже и не в комнате – скорее это напоминало какую-то беседку, полную воздуха и света. Полукруглые арочные своды заменяли занавески. То и дело врывался свежий и лёгкий, похожий на весенний, ветерок. Сладко пахло цветами, будто она лежала где-то неподалёку от цветников. Журчала вода, как она журчит либо в ручьях, либо в фонтанах – по-особенному музыкально, легко и радостно.
Кровать, на которой лежала Роуз, была высокой и белоснежной.
В первый момент она даже и не поняла, в этом ли она бренном мире или уже очнулась в лучшем. Но потом в одной из полукруглых арок появилась знакомая смуглая фигурка девушки в костюме южанки.
– Салека?.. – проговорила она слабым голосом.
Девушка оживилась:
– О! Госпожа! Вы наконец-то очнулись! Мы уже и ждать устали!
Значит, Роуз всё ещё на грешной земле? С одной стороны – здорово. С другой… убедиться, что ты в мире лучшем – отличнейшая новостью. Если когда-нибудь нам суждено очнуться после смерти за Гранью, значит, страх смерти нас больше преследовать не будет.
Но раз Салека здесь, выходит, она в доме Лейнора? Подобной комнаты в его дворце Роуз не помнила, но ведь, с другой стороны, она пробыла в его доме всего ничего.
– Я позову Хатийма, госпожа. Он велел мне позвать его сразу же, как только он очнётся.
Видимо, Салека боялась, что Роуз станет возражать? Да с чего бы?
Пока Салека исчезла с поля её зрения, Роуз с осторожностью прислушалась к собственным ощущениям. К её великой радости, вроде бы ничего не болело, ни тянуло, не напоминало о полученной ране. Правда, пришло осознание, что ужасно хочется пить.
Хатийм появился беззвучно и тот момент, когда он возник между белыми полукруглыми колоннами Роуз упустила из вида. Шёлковые одежды свободно струились вдоль его тела. Впрочем, на этот раз капюшон был отброшен с лица, открывая гладко выбритый череп, испещрённый синими линиями и точками татуировки, складывающиеся в замысловатый рисунок, напоминающий собой то ли лабиринт, то ли незнакомый ландшафт.
Красные глаза равнодушно и в тоже время внимательно уставились на Роуз:
– Миледи? Рад тому, что вы пришли в себя.
– Я во дворце принца Лейнора? – Роуз осторожно шевельнулась, пытаясь сесть.
