class="p">— Мне она очень нравится.
Его губы изогнулись в улыбке.
— Я рад.
Я сделала глубокий вдох, который ещё больше растревожил моё сердце.
— Как ты себя чувствуешь?
— Я всё ещё не могу перевоплотиться. Но в остальном я чувствую себя хорошо.
Какое-то мгновение никто из нас не говорил ни слова, а затем мы оба заговорили одновременно.
Он спросил: «Как прошла первая неделя в колледже?», в то время как я спросила: «Когда ты уезжаешь?»
— Сначала ты, — сказал он.
— Моя первая неделя прошла очень хорошо.
— Это важный этап. Мы должны отпраздновать это. Если у тебя будет время на следующей неделе, мы могли бы поесть мороженого в «Кримери».
Его предложение заставило меня поморщиться. Мне нравилось это кафе, и мне нравилась идея пойти с ним куда-то, но это было место, куда он водил меня, когда я была ребёнком, и это заставляло меня чувствовать себя такой маленькой, словно я задула сегодня тринадцать свечей вместо восемнадцати.
— Конечно, — сказала я, как только фургон завернул за угол.
Я направилась к нему, но остановилась.
— Ты не ответил на мой вопрос.
— Я уезжаю завтра утром.
Я сжала мешочек, в котором лежала моя маленькая пальма.
— Надолго?
— На две ночи.
Я сглотнула и слегка разжала руку, чтобы не поломать его творение, как я поломала нас.
— Хм, — в конце концов, сказала я.
Не очень красноречиво, но это было лучше, чем тот раненый звук, формирующийся в глубине моего горла.
Когда я, пошатываясь, преодолела несколько метров, отделявших меня от фургона, я попыталась не упасть под тяжестью разрывавших меня эмоций, бушевавших во мне. Я остановилась у двери машины, желание признаться в своей лжи горело у меня на языке. Я оглянулась через плечо. Август что-то читал на экране своего телефона.
Что-то, что заставило его улыбнуться.
Неужели дочь Альфы речных отправила ему текстовое сообщение?
— Несс? — голос моего дяди заставил меня подпрыгнуть. — Я задерживаю движение, милая.
— Извини, — пробормотала я, садясь в машину.
Я не смотрела на Августа, когда мы отъезжали, боясь, что он всё ещё улыбается, глядя в свой телефон.
ГЛАВА 37
— Последний слой краски нанесём завтра, — сказал Джеб, а потом направился в свою спальню. — Если мы начнём пораньше, то сможем закончить со всем к вечеру и переехать в воскресенье.
— Только если ты займёшь большую комнату.
— Несс…
— Пожалуйста, Джеб. Я не могу жить в их комнате.
Мне было тяжело переезжать в мой старый дом, хотя он и выглядел теперь иначе со свежей краской и новой мебелью.
— Ты уверена?
— На двести процентов.
Он долго смотрел на меня, после чего сказал:
— Хорошо, — а затем постучал пальцами по дверному косяку. — Спокойной ночи, милая. И ещё раз, с днём рождения.
Как только его дверь захлопнулась, я потянулась к молнии и начала расстёгивать её, но затем воспоминание об Августе, который улыбался в свой телефон, заставило меня снова застегнуть молнию и схватить ключи.
Может быть, на другом конце этой приятной беседы была не дочь Альфы речных, но в любом случае я не могла позволить ему уехать, не рассказав ему о тех причинах, из-за которых я закрылась от него.
Я написала Джебу записку, что иду к другу, и оставила бумажку на обеденном столе. Десять минут спустя я стояла перед входной дверью Августа. Я поднесла палец к кнопке звонка, но не успела нажать на неё, как дверь раскрылась.
Август стоял на пороге, его рубашка была распахнута, словно я застала его посреди раздевания.
— Как… как ты узнал, что я здесь? — мой голос начал спотыкаться в такт моему пульсу.
Он похлопал себя по голому животу.
— У меня есть вот этот модный встроенный детектор пары. Я полагаю, у тебя есть такой же.
Мой желудок завязался в огромное количество узлов, и я теперь мало что чувствовала из-за нервов.
— Могу я… могу я войти?
Он распахнул дверь ещё шире.
Мои каблуки застучали по серым половицам, эхом разносясь по его тускло освещённому лофту. На экране телевизора появилось медленно движущееся изображение нашей планеты в космосе, осветившее часть квартиры ярко-голубым сиянием. Другим источником света был стеклянный светильник, подвешенный над кухонным островом, настроенный на самый тусклый режим.
Я закрыла глаза, чтобы сосредоточиться и заглушить голос разума, который говорил мне вернуться в машину и уехать. Когда я подняла веки, передо мной стоял Август.
— Не делай этого… — я тяжело сглотнула.
— Не делать чего?
— Не уезжай завтра.
Он нахмурился.
— Почему?
— Потому что…
Я заправила прядь волос за ухо. Я вела себя эгоистично; я не имела права просить его об этом.
— Потому что, что, Ямочки?
— Потому что я не хочу тебя потерять.
Его взгляд стал таким тёмным, что его зрачки практически слились с яркими радужками.
— Почему ты должна меня потерять?
— Из-за, — я облизала губы, — дочери Альфы. Она хочет выйти за тебя замуж. И наша связь…
— Ты думаешь, я еду туда, чтобы обручиться с Ингрид?
Ингрид… Я намеренно забыла, как её зовут, но Август помнил.
Он никогда ничего не забывал.
— Это просто работа, — он склонил голову набок. — Но я должен задать тебе вопрос, почему это беспокоит тебя, если у тебя нет ко мне чувств?
Предупреждение Эвелин стучало у меня в висках, но затем слова, которые она произнесла сегодня вечером, пробились сквозь него, стерев грань между правильным и неправильным.
Я напрягла спину.
— Август, я солгала.
Прошла минута молчания, прежде чем он сказал:
— Я знаю.
— Когда я была в отъезде… подожди. Что значит «ты знаешь»?
Выражение его лица смягчилось, но оставалось настороженным.
— Фрэнк звонил мне пару дней назад.
— Фрэнк? — я нахмурилась. — Я не понимаю.
— Он подслушал вас с Эвелин в тот день, когда ты вернулась из поездки. Он не хотел вмешиваться, но ты же знаешь Фрэнка, и как свято он чтит парную связь.
Мои глаза округлились.
— И он, кажется, упомянул, что ты выглядела несчастной, и я был бы совсем тупым, если бы на самом деле поверил, что ты меня не хочешь.
Я не думала, что мои глаза могут стать шире, но мои веки растянулись ещё сильнее.
Август поднял руку к затылку и обхватил его.
— Чего ты от меня хочешь? — его голос прозвучал так грубо, что я задрожала. — Подождать пару лет, чтобы ты стала более готовой?
— Нет.
Он нахмурил брови.
— Тогда что?
— Я хочу, чтобы ты простил меня.
— За что?
— За ложь. Я знаю, что причинила тебе боль, и ненавижу себя за это.
Он опустил руку.
— Ты думаешь, я могу долго злиться на тебя?
— Перестать
