и все напрасно. Довольно унижаться. Ты не любишь меня. Никогда не любил. Я должна смириться.
Вирея говорила сбивчиво, тихо, без привычного величия. Я видел совсем чужую перепуганную женщину. Ей было неловко и, кажется, стыдно. Но что значит ее неловкость в сравнении с…
— Перед ней ты тоже извинишься? Улыбнешься и скажешь: «Извини, конфуз?» Ты хоть можешь вообразить, из какого дерьма я ее вытащил? — я смотрел в ее распахнутые глаза и видел, что она ни черта не понимала. Может, толком и не знала. Я подошел вплотную и заглянул ей в лицо: — Она ни в чем перед тобой не виновата. Ни в чем. Если и надо было наказывать — то только меня. Меня! Слышишь? Твоя бабья логика едва не стоила ей жизни. Из-за чертовой ревности!
Губы Виреи дрогнули и изогнулись печальной улыбкой. Она на миг стала сама собой. Прямой, презрительной:
— Надо же… Как ты ее любишь. — Слова резали сталью, но она тут же опомнилась, поникла: — Ей очень повезло — передай ей это от меня.
Я промолчал — это звучало издевкой. Знает ли она? Наверняка, вот и бросается словами. Черт с ней.
Черт с ней.
— Ты можешь считать себя свободным. Дело только в формальностях.
— Я тебя услышал.
Я развернулся и направился к столу, но Вирея не шелохнулась. Так и осталась стоять.
— Дети, Адриан.
Я остановился, повернулся:
— Что «дети»?
— Позволь мне забрать детей. Это единственное, о чем я прошу.
Я не торопился отвечать. Я исполню ее просьбу — это очевидно. Девочки так сильно привязаны к матери, что я не могу их лишить ее. Но за то, что она сделала… Вирея смотрела влажными собачьими глазами, ловила каждое изменение на моем лице.
— Умоляю, Адриан. Не лишай меня детей. Это самое страшное, чем ты можешь меня наказать.
Я редко видел ее в слезах, слезы не шли ей, всегда казались фальшивыми. Но сейчас мне было жаль ее.
— Я отправлю их вечером. Рабы соберут вещи.
— Спасибо.
— У подъезда стоит мой корвет — поезжай на нем.
Она кивнула, утирая глаза:
— Прощай, Адриан.
— Прощай, Вирея.
Она развернулась и тихо вышла.
Я вернулся за стол и уронил голову на руки. Где она была раньше? Если бы я знал об этом раньше… У меня бы было, что предложить. Я через силу вернулся к документам, заверяя листы назначений. Приложил палец к формуляру и тут же подскочил, услышав раскатистый звук взрыва. Я инстинктивно закрыл голову руками и сжался. Окно за спиной плеснуло стеклом, по каменному полу с грохотом что-то прокатилось. Я порывисто встал, поднял упавший предмет — теплый железный болт.
В дверях показался Морган. Бледный, с безумными глазами:
— Ваше сиятельство, взрыв! На улице!
Тоже мне, умник — взрыв я распознаю и без него.
— Что случилось?
Он пожал плечами:
— Не знаю, ваше сиятельство.
Я вышел из кабинета и спустился бегом по лестнице, не дожидаясь, когда приползет платформа лифта. Морган семенил рядом, пытаясь не отставать. Болт, зажатый в моей руке, порождал ужасные догадки. Это транспортный болт — такими проклепывают стальную обшивку…
Я почти знал, что увижу. Твою мать.
В холле царила суета. Сновали рабы, мне наперерез бежала бригада дворцовых медиков. У парадных дверей скопилась толпа. Услышав мои шаги, люди расступились, пропустили медиков и склонились передо мной, давая дорогу.
Каменное крыльцо было разворочено. Несколько ступеней вздыбились, как неровные зубы. Внизу, у самой лестницы, дымилась почерневшая груда металла, бывшая совсем недавно моим корветом. Черный столб гари с тонкими зелеными тенетами все еще поднимался высоко, распространяя отвратительный запах — горел топливный бак. Из развороченной дверцы свисала мягкая, покрытая копотью рука.
Вирея.
Я кинулся к корвету, но один из медиков преградил дорогу:
— Простите, ваше сиятельство, но сейчас мы.
Я кивнул и отступил на несколько шагов, туда, где стоял Морган. Медики сейчас нужнее. Только бы она была жива.
Я повернулся к Моргану:
— Где начальник охраны?
Мальчишка пожал плечами, не в силах оторвать взгляд от дымного столба.
— Найди немедленно.
К счастью, не пришлось. Вальдорец Кирин сам нашел меня:
— Ваше сиятельство, периметр оцеплен. Связь заблокирована.
— Что произошло?
Он покачал головой:
— Пока не ясно. Похоже на замыкание в топливной системе, но я бы не судил так однозначно.
Уточнений не требовалось — я понимал не хуже него. Они должны отработать все версии. Это их обязанность.
Вирею вытащили их покореженного корвета и уложили на гравитационную платформу. Она была вся в крови. Я поспешно подошел, но тот же медик вновь встал на пути:
— Сожалею, ваше сиятельство. Госпожа мертва.
Я не сразу воспринял эти слова. Просто стоял и смотрел, как тело укрывают пленкой: сгоревшие ноги, грудь, окровавленную голову. Знакомая рука безжизненно свисала с платформы. Я подошел, взял Вирею за руку. Мягкую, теплую. Сжимал какое-то время, наконец, положил вдоль тела. Хотел ли я ей такой участи — точно нет.
Но на ее месте должен был быть я.
О поездке в сенат теперь не было и речи. Я вернулся в кабинет, плеснул горанского спирта и залпом выпил несколько глотков. Я все еще не верил. Твою мать, как я скажу об этом детям? При этой мысли меня охватывала паника. Я покачал головой: все потом, не теперь…
Мне не давал покоя этот зеленоватый дым. Чистое топливо без примесей чадит ровной чернотой. Я никогда не был подрывником, но знаю лишь одно вещество, способное чадить зеленым — терганская сера. Ее используют в разрывных снарядах. Она способна в несколько раз увеличить мощность взрыва. Терганскую серу выдает лишь зеленоватый дым. Ни запаха, ни цвета. С открытых поверхностей вещество испаряется за считанные минуты, но на коже держится несколько суток и не смывается. Если работать без перчаток или случайно испачкаться. Твою мать.
Терганская сера может значить только одно — корвет подорвали.
Я связался с Кирином — но они уже все сделали, осталось дождаться анализа. Неглупый мужик. Конечно же, он тоже заметил зеленый дым.
Кирин вошел без доклада, без лишних формальностей:
— Есть. Успели поймать следы терганской серы на остатках топливного бака. Это подрыв, ваше сиятельство.
Я кивнул и приложил ладонь ко лбу — голова раскалывалась и горела:
— Я так и думал.
— Я собрал всех, кто есть на территории дворца. Проверяем квалцидовым датчиком на остатки вещества.
Я снова кивнул, хлебнул спирта:
— Держите меня в курсе, Кирин.
Тот поклонился и вышел.
Кто, твою мать? Кто? Ответ напрашивался только один — Октус. У него
