— Я не говорю, что ты был убит горем, — я будто бы забыла родной язык, с трудом подбираю слова. — Я только сказала, что на это было невыносимо смотреть… для меня.
Он не подтверждает, но и не отрицает, мог он или не мог быть убит горем.
— Ну ладно, может, ты действительно немного расстроился. — Как неловко!
Теперь я окончательно смутилась. Часть меня ругается последними словами, что я такая тупица, а часть — с замирающим сердцем ждет реакции.
Оранжево-красное пламя растет и становится жарче. Ритмичный танец и потрескивание огня гипнотизирует. Восхитительное тепло.
— Ты дрожишь, — говорит Раффи неохотно, даже с горечью. — Прими душ. Может, нам повезло, и здесь есть горячая вода.
Он медлит, а я задерживаю дыхание.
Раффи отстраняется от меня.
Он встает и уходит в темноту дома.
Холод моментально возвращается, едва исчезает защита от крыльев. Я смотрю, как Раффи сливается с тьмой — сначала крылья, затем голова, плечи и руки скрываются в тени.
И все.
Я сижу, глядя ему вслед, и хочу сказать что-нибудь, но не знаю что именно.
Неохотно встаю и отхожу от камина. В доме становится холодней, пока я поднимаюсь наверх в поисках ванной.
Там есть мягкие полотенца, сложенные аккуратными стопками, что предполагает, что их не использовали после стирки. Это было, наверное, несколько месяцев назад.
Я принимаю душ при свете свечей. Вода едва теплая, но в сравнении с океаном кажется в самый раз. Хотя, я не задерживаюсь долго. Лишь на время, достаточное для того, чтобы смыть песок, мыло и шампунь как можно быстрее. Я все еще дрожу от холода, просочившегося в мои кости и не могу дождаться, когда снова буду сухая и в тепле.
На двери ванной висит толстый халат, в который я хотела бы завернуться. Но эта роскошь для людей из Мира До, а не для тех, кто в любую минуту может бежать от монстров или мародеров.
Я быстро роюсь в шкафах и ящиках для одежды. Лучшее, что я могу найти — это вязаное платье или свитер. Все остальное, как минимум, на четыре размера больше. Я обвязываю свитер вокруг пояса вместе с шарфом и натягиваю пару эластичных брюк. Ноги удобно прикрыты до самых лодыжек, хотя это, скорее всего, укороченные брюки.
Уверенна, что могла бы найти что-то получше, но я не хочу ошиваться со свечей у окна на втором этаже. Туман скрывает крохотный огонек, но стоит ли напрашиваться на неприятности?
Внизу гостиная тепло освещена отблесками огня от камина. Раффи стоит на стуле, приклеивая одеяло поверх окна. Должно быть, он подумал о том же, о чем и я — о привлекающем внимание свете свечей.
Есть что то такое в нем, стоящем на стуле и пытающимся достать до верхнего окна, что помогает мне расслабиться. Это кажется таким нормальным.
Ну, нормально, если ты игнорируешь темные крылья, скользящие за его спиной. Я догадываюсь, что он высушил их. Крюки и косы сверкают в свете свечей. Ни пера, чтобы покрасоваться. Я задумываюсь, начищает ли он косы?
— Ты ведь не Падший? — вопрос срывается с моих губ прежде, чем я успеваю прикрыть рот рукой.
— Из всего, что я слышал, это лишь делает меня еще более сексуальным для вас, Дочерей Человеческих.
Он заканчивает приклеивать последний кусок одеяла.
— Что вы все находите в плохих мальчиках?
— Я задала вопрос, Раффи. Это серьезно.
— Это шанс для тебя обеспечить себе спасение? — он спрыгивает со стула и, наконец-то, оборачивается, глядя на меня.
При взгляде на меня, его плечи сотрясает немой смех, который вскоре перерастает в открытое хихиканье.
Смех Раффи — это то, чем я обычно наслаждаюсь, за исключением того, что он смеется надо мной.
Я смотрю себе под ноги. Допускаю, что могла сильно торопиться, пока одевалась наверху.
То, что при свете одной свечи выглядит как свитер с едва заметным узором, при свете нескольких оказывается свитером с леопардовой расцветкой. И поскольку он большой для меня, то везде собирается в складки и свисает.
То, что я приняла за темный шарф вокруг моей талии оказывается красным галстуком, а коричневые носки на самом деле являются несоответствующей парой из розового и фиолетового.
— Почему всем остальным можно выглядеть, будто они участники вечеринки поохотимся-на-зомби, а я должна переживать на счет моды?
Он не прекращает хихикать.
— Ты выглядишь, как леопардовый шарпей.
Я думаю о маленьких собачках, похожих на мопсов с большими складками кожи.
— Знаешь, ты пугаешь меня. Меня будет преследовать то, что меня обозвали морщинистой маленькой собакой в мои нежные семнадцать лет.
— Ага. Чувствительная девушка. Это показывает, какая ты есть, Пенрин. — Свет от камина смягчает его черты лица и согревает кожу. — Но если тебе нужен небольшой толчок для твоего нежного эго, то могу сказать, что ты великолепно выглядела с крыльями.
Внезапно я чувствую себя неловко.
— Спасибо… Наверное.
— Ты не хочешь выглядеть великолепно с крыльями?
— Боюсь, что это может стать предметом насмешек, что я, гм, похожа на морщинистую собаку с крылышками, но я же хороший человек или что-то такое, — я смотрю на потолок, пока размышляю об этом. — Ладно, это не смешно, получилась действительно плохая шутка.
— О, не беспокойся. Ты в безопасности, — уверяет он. — Я никогда никому не скажу, что ты хороший человек.
Я неодобрительно смотрю на него, и он хихикает над своим собственным комментарием. И в этот миг он снова становится тем же Раффи, которого я знала на дороге.
Мы нагреваем воду на газовой плите, которая все еще работает, если ты можешь зажечь ее спичкой.
После этого мы сидим у камина, попивая горячую воду из кружек, пока я рассказываю, что происходило со времени нашей последней встречи. Тепло такое приятное, что я хочу свернуться калачиком и уснуть.
— Где мой меч?
Я глубоко вздыхаю. Я не упоминала о сновидениях меча. Будет немного чересчур, если я признаюсь, что я совала нос в его жизнь.
— Мне пришлось оставить его в куче хлама на тридцать девятом пирсе в Сан-Франциско, когда меня поймали.
— Ты оставила ее?!
Я киваю.
— У меня не было выбора.
— Она не заслужила одиночества.
— Думаю, никто из нас не заслужил.
Мы встречаемся взглядами, и через меня пробегает электрический заряд.
— Она скучает по тебе, — шепотом говорю я.
— Правда? — его голос смягчается. Он так пристально вглядывается в мои глаза, что, клянусь, смотрит прямо мне в душу.
