— Можно мне что-нибудь поесть? — спрашиваю я, понимая, что голодна.
После того, как мама дает мне какую-то еду и немного воды, все успокаиваются. Мое состояние настолько улучшилось, что мне даже страшно в это поверить, поэтому я жду, когда мне снова станет плохо. Но через полчаса мне становится еще лучше, и я могу уже сама стоять на ногах.
— Что ты мне дала? — спрашиваю я маму.
— Я была так напугана, — говорит она. — Этот препарат еще не тестировали. Я не представляла, что может произойти, и когда ты проснулась, я думала… думала… — Она прочищает горло. — Это исцеляющая сыворотка, как исцеляющий гель, только сильнее. Я тебе о нем рассказывала. Я работала над ним месяцами. Я не уверена, как долго продлится его действие.
Я киваю, в меня пробирается беспокойство. Улучшения могут быть временны. Я подхожу к окну, выходящему на улицу, и выглядываю из него, наслаждаясь солнечными лучами. Я бы хотела выйти наружу, но боюсь. Я уже собираюсь отойти, когда кое-что попадается мне на глаза. Снаружи каждого дома стоят Оперативники, они вооружены.
— Что они…?
Из дома Романов, стоящего напротив нас, доносится пронзительный вопль. Охранник выносит из дома их десятилетнюю дочь, ее мать кричит и бьет Оперативника, но затем путь ей преграждает другой Оп. Мы все подбегаем к окнам и отодвигаем шторы, чтобы целиком увидеть чудовищную картину.
В конце нашей улицы стоит грузовик с черной открытой дверью. По всей улице Оперативники выносят или выводят людей из домов: там есть и молодые, и старые, все они очень напуганы. С обеих сторон улицы идут колонны инфицированных, направляясь под дулом пистолета в грузовик. Семьи и друзья кричат из каждого дома, но Оперативники не дают им пройти. Я бегу к двери, но меня останавливает Ло.
— Нет, ты не можешь выйти отсюда. Они узнают.
— Меня это не волнует. Мы не можем стоять здесь и ничего не делать.
— Ари, он прав, — говорит отец. — Ты не можешь выйти наружу.
Мною овладевает злость, я на него набрасываюсь.
— Это сделал ты, не так ли? Ты это утвердил. Как ты мог?
— Нет, — произносит он. — Приказ пришел свыше.
Он опускает голову и уходит в свой кабинет, тщательно закрывая за собой дверь.
Президент Картье. Мое тело сводит злость и разочарование, когда я наблюдаю за Оперативниками, заталкивающими в грузовик инфицированных. Дверь закрывается, и Оперативники выстраиваются в линию, чтобы не дать никому последовать за машиной. Маленький мальчик бежит по улице, снова и снова зовя своего папу. Оперативник хватает его, небрежно перебрасывая через плечо. Мальчик плачет от боли. Мгновение — он перестает плакать и двигаться.
— Мама, — говорю я, не сводя с улицы глаз.
— Я здесь, — отвечает она.
— Можешь дать мне еще исцеляющей сыворотки?
Она в замешательстве морщит лоб.
— Да, конечно, но зачем?
— Она мне понадобится, когда я проникну в концлагерь.
У меня уходит полчаса на убеждения, что я не сошла с ума. Даже Гретхен, которая обычно мне доверяет, не соглашалась со мной, пока в новостях не показали, как Оперативники затолкнули в грузовик девочку из нашей школы. Первой сдалась Гретхен, за ней Ло, и к моему большому удивлению, в итоге сдалась и мама. Мы решили провести следующий час за подготовкой и составлением плана, отчасти потому, что нам до сих пор не было известно местоположение концлагеря, и сыворотка перестала действовать уже через час после ее введения. И так как я не хотела тратить на себя слишком много исцеляющего препарата, то нуждалась в отдыхе. Но притом, что Зевс откроет порталы в пять, а на часах уже пятнадцать минут третьего, какой бы план мы не придумали, он должен занять немного времени.
Ло приступил к поиску местонахождения концлагеря, пока Гретхен пошла домой за оружием, а мама отправилась в хим лабораторию, чтобы взять больше исцеляющей сыворотки. Я понятия не имею, как много нам понадобится. Думаю, надо взять столько, сколько бы хватило на несколько сотен людей. Моя же задача на это время состоит в доработке нашего плана, что едва ли возможно с тем, как часто мне становится плохо. Мама мне оставила на всякий случай три пузырька сыворотки, и я решаю ввести один. Без него мне вряд ли удастся составить надежный план, прежде чем все вернутся.
Сыворотка проникает в вены, восстанавливая меня изнутри, и, как в прошлый раз, мне становится лучше уже через несколько минут. Это изумительно! Впервые за день я понимаю, насколько у меня талантливая мама, раз ей удалось создать такое чудо.
Я не хочу попусту тратить время, поэтому беру планшет, записывая все возможные варианты расположения концлагеря и любые препятствия, которые могут встретиться нам на пути. Комната в корпусе химиков с камерами, охраной и без единого пути отступления, как в помещении, где тестируют Древних. Это, пожалуй, худший вариант, но я не уверена, могут ли они построить внутри здания такую комнату, которая бы вместила сотни людей. Нет, там и так уже много лабораторий. Я все это записываю, но чем дольше я об этом думаю, тем больше мне кажется, что они построили что-то снаружи, где нет проблемы с пространством. Это наводит меня на мысль о пахотных землях. Целые акры земли, рядом леса, тянущиеся бесконечно. Это могло бы быть идеальным местом, но именно там растет вся наша еда, а значит, многие рабочие стали бы свидетелями их плана. Многие закрыли бы на это глаза, но некоторые могли бы поднять протест. Нет, Парламенту не нужны свидетели.
Я трачу время на догадки. Что мне надо, так это карта Сидии. Я поднимаюсь на второй этаж, лишь немного запыхавшись, и проскальзываю к себе в комнату.
Мой монитор мерцает, оповещая о непрочитанных сообщениях. Я колеблюсь, желая их проигнорировать, но любопытство берет верх. Я нажимаю на первое сообщение и тут же отпрыгиваю от неожиданности.
«Я приду за тобой.
— Д
P.S. Прошу, не умирай».
Несколько минут я смотрю на эти слова, убеждая себя снова и снова, что это не может быть от него, но кто еще может знать, что я больна? Он знает. Конечно же, он знает. Но как бы он смог отправить мне сообщение? Он не мог. Нет. Но тогда…
Я трясу головой, заставляя себя вновь сосредоточиться. Не имеет значения, послал он мне сообщение или нет. Я не позволю себе надеяться, что он придет, потому что только так во мне будет достаточно сил, чтобы совершить задуманное. И я должна это сделать. Я должна спасти тех людей.
Окошко закрывается и улетает в папку с сообщениями, исчезая с моих глаз. Я не позволю себе даже смотреть на эту папку. Я не могу рисковать, теряя время. Я знаю, что поддавшись искушению, прочитаю это сообщение еще миллион раз, страстно желая найти ответы, которых нет. Вместо этого я ищу в папке с домашней работой карту Сидии. Уверена, у меня сохранилась одна с уроков истории, вопрос только, где… Ага!
