Он остановился рядом с Урсулой и взял ее за руку. Пухлая широкая женская ладонь выглядела как-то очень комично, и Диего провел большим пальцем по опухшим, пульсирующим венам, практически почерневшим.
— Боюсь, сестренка, твою кровь надо будет очень долго очищать от морской заразы. Я думаю, тебе понадобится свежая пресная вода — много пресной воды! — и жизнь в каких-нибудь нейтральных условиях. Домик у озера в какой-нибудь долине… Я попрошу своих помощников подобрать тебе что-нибудь подходящее.
Урсула открыла рот — очевидно, чтобы возмутиться, что Диего очень дурно с нею поступает, — но не проронила ни одного слова. Мужчина только щелкнул пальцами, будто приказывая ей замолчать, и женщина щелкнула зубами, так и не выдавив из себя ни единого слова возмущений.
— Как это мило, — вздохнул Диего, проводя рукой по воздуху. — Встретимся попозже, сестренка.
Синеватый круг телепорта, будто невидимым магом начертанный вокруг Урсулы, вспыхнул, и она исчезла вместе со своей магией.
Дара все еще стояла на месте. Хотя черноты больше не было, Геор все еще оставался недвижимым. Он больше напоминал какую-то красивую статую, скованную страшными магическими силами, нежели живого человека, пострадавшего от чужого вероломного колдовства.
— Так значит, — тихо произнесла Дараэлла, — ты — мой отец? Настоящий?
Диего спокойно кивнул.
— Я могу попросить прощения за то, что меня долго не было, — вздохнул он, — но, кажется, это будет лишним? Боюсь, ты не склонна верить в такие раскаяния?
Ответом ему был медленный, осторожный кивок. Дара все еще опасалась, что Диего, переменчивый, как то море, вдруг решит обернуть свой гнев на нее саму, и хотя мужчина все еще просто спокойно улыбался, она почему-то никак не могла до конца ему поверить.
— Не стоит бояться меня, — произнес наконец-то мужчина, нарушая тишину. — Я никогда бы не обидел тебя. Возможно, я уже сделал много такого, за что мне нет прощения. Но, если ты чего-нибудь хочешь, я готов исполнить это.
Дара задалась вопросом, сколько же было этому мужчине лет — и поняла, что сама не желает услышать ответ. Возможно, много сотен, и он, глядя на окружающий мир с высоты прожитых веков, ощущал реальность иначе, как нечто более превратное, скользкое, дикое…
— Я хочу, чтобы ты расколдовал Геора, — произнесла она. — Чтобы вернул его к жизни.
Диего в ответ смерил застывшего мужчину взглядом и вздохнул.
— Ты попала сюда из-за него. Это не лучший зять на свете, моя принцесса.
Девушка не смогла сдержаться — и вздрогнула. Такое обращение почему-то слишком сильно напоминало ей о Магнусеи его насмешливом голосе. Не лучший зять на свете! Ну, разумеется. Но отец у нее тоже не был идеалом.
— Да, — согласилась девушка. — Но это не отменяет того, что я его люблю. И что он никогда не делал мне ничего дурного, в отличие от… Никогда не делал мне ничего дурного.
Тяжелый вздох Диего показывал — он понял, о чем говорила Дараэлла.
— Что ж, — протянул он, — пускай. Но я все равно не могу ничем ему помочь. Я не могу снять с него эти чары, даже если очень сильно захочу.
От слов, произнесенных Диего, Дара покачнулась, но устояла. Даже слезы в глазах не заблестели, девушке показалось только, что она будто высохла изнутри, превратилась в настоящую пустыню.
— Почему?
Голос Дары не дрожал, напротив, звучал ровно и уверенно.
— Почему ты не можешь помочь ему, если меня спас? Я ведь тоже была на грани. И ты вытащил меня. Почему тогда с ним у тебя ничего не получится? С чего ты взял?
Казалось, Диего сам был удивлен, услышав такой ее вопрос. Он скользнул по девушке уставшим взглядом, и Дара вдруг заметила, что она, хоть и не знала своего отца лично, была поразительно на него похожа. Не только внешностью — у них, оказывается, похожие движения, схожие улыбки. Дара словно смотрела в зеркало и видела, какой была бы, если б родилась мужчиной.
Только, если б мать родила мальчика, она, наверное, послушалась бы верховную и сбросила бы ребенка со скалы.
— Потому что я не люблю его, — пожал плечами Диего. — Ты — моя дочь. Мои чувства по отношению к тебе понятны. А такие проклятия, Дараэлла, снимает любовь. Если ты его любишь — поцелуй его.
— А если не люблю? — тихо промолвила Дара. — Если это всего лишь магия горных ведьм, которая меня отравила? Вдруг мне в самом деле просто надо излечиться?
Диего молчал несколько секунд, а потом тихо произнес:
— Знаешь, почему тебя так назвали, принцесса?
— Мать что-то придумала, — дернула плечом Дара. — Она не объясняла…
— В нашем мире магия работает иначе, — протянул Диего. — Но там, за гранью миров, к которой мало кто из ныне живущих смог прикоснуться, существует иная жизнь. Мы не знаем, кто создал наш мир, может быть, он был соткан из магии не каким-нибудь человеком или иным существом, а создал сам себя. Существует множество теорий. Но им, там, за гранью, четко известно, кто их творец. Когда-то их мир выковал из ненависти один бог, который умел любить. Говорят, он оживает каждые несколько поколений. И что его кровь течет в жилах одной их правящей династии. Даже двух.
— Не понимаю, зачем мне это, — покачала головой Дара.
— Его звали Дарнаэлом*, этого бога, — усмехнулся Диего. — Я попросил твою мать назвать тебя в честь него. Знаешь, легенда гласит, что однажды он потерял любимую и оказался в плену чужой ненависти. Его отправили в ссылку в мир, где боль, злоба, жажда к уничтожению захватила все, и не было ей ни границ, ни пределов. Но он научился менять эти чувства. Он высвобождал их энергию, превращал в созидательную и соткал свой новый мир. Мир, в котором было очень много места для любви…
Дараэлла сглотнула.
— И что? Что случилось с ним самим?
— Он жил и правил своим миром, — пожал плечами Диего. — Разве это имеет значение? Важно то, что этот дар, который несет в себе любовь — умение растворять ненависть, превращать ее в силу, в энергию, — свойственен всем, у кого чистое сердце. Я знаю, что ты можешь. Ты ведь морская ведьма. Моя дочь. Как тебя может околдовать горный ведьмак, который даже не осознает до конца свою магию? Ты любишь его, принцесса. Иначе ты бы не просила его спасти. Так почему бы не сделать этого самой?
Хотелось закричать, что она не может. А вдруг ничего не получится, и Геор так и останется каменной статуей, а она сама будет в этом виновата? Но Диего так внимательно смотрел на нее, так мягко улыбался, словно подталкивая к действию, уговаривая, заверяя в том, что она способна… Разумеется, Дара хотела в это верить.
Или, возможно, просто не имела другого выбора.
Она шагнула к Геору. Обошла его — каменную статую, так похожую на живого мужчину, — провела ладонями по сильным плечам, по заледеневшим мышцам. Только сейчас, когда Каннингем не привлекал ее к себе, заключая в теплых объятиях, не склонялся, чтобы поцеловать, Дара поняла, насколько он был высоким. Она сама никогда не жаловалась на низкий рост, но все равно вынуждена была привстать на носочки и потянуться к губам супруга, чтобы запечатлеть этот короткий, несмелый поцелуй.
Его губы были каменными, пыльными на вкус. Дараэлле казалось, будто она целуется с камнем, с горами, которые ненавидела, а не любила. Она с трудом заставила себя оттеснить чувство отвращения, вспомнить, что это ее любимый мужчина. Представить себе, что его горячие руки скользят по ее спине, притягивают к себе, обнимают, отрывают от земли, что губы, мягкие, податливые, отвечают на поцелуй. Что кожа не гладкая и холодная, как камень, что ее щеку колет мужская щетина, потому что у Геора не было возможности привести себя в порядок, что он, возможно, немного неосторожен сейчас, когда сгребает ее в охапку, что она задыхается, потому что он сжимает ее слишком крепко, и запускает пальцы в мягкие волосы, наслаждается жаром его тела…
Дара не знала, была ли это фантазия или реальность. Она сама поверила в то, что представила — тело отзывалось на фантомные прикосновения, изгибалось навстречу…
