— Я знаю, милая. — Я поднимаюсь на ноги и тяну ее за собой. Она в безопасности. Сегодня
вечером мы все в безопасности. У наших действий будут последствия, но сегодня вечером мне больше нечего делать, кроме как поселить мою сестру в комнате и быть рядом с ней.
Я думала, что смогу направить весь гнев Зевса на себя. Я думала, что уход с Олимпа не повлечет за собой негативных последствий ни для кого другого. Я чувствую себя такой чертовски наивной.
Даже если я уйду сегодня вечером, исчезну, чтобы меня больше никогда не видели, мои сестры понесут ответственность за последствия моих действий. Аид понесет ответственность за последствия моих действий. Весь нижний город будет. Я была такой невероятно эгоистичной и подвергла стольких людей опасности.
Я принимаю душ ради Эвридики.
— Я сейчас вернусь, хорошо?
— Хорошо, — шепчет она.
Я не уверена, что оставить ее одну прямо сейчас — хороший выбор, но она действительно не заснет без чая и снотворного. Я уверена, что у Джорджи есть по крайней мере первое внизу, на кухне. Кто-нибудь будет знать, где найти последнее.
Я открываю дверь и даже отдаленно не удивляюсь, обнаружив там Аида. Почему-то я еще меньше удивляюсь, увидев дымящуюся кружку чая в его руке и пузырек со снотворным. По какой-то причине то, что он предвосхищает мои потребности, заставляет меня хотеть плакать. Я сглатываю, преодолевая внезапное покалывание в горле.
— Подслушивал?
— Только немного. — Он не улыбается, держится так напряженно, как будто ждет, что я
отвернусь. — Могу я войти?
— Конечно. — Я отступаю назад, чтобы он мог войти в комнату. Ощущение в моем горле
становится только хуже, когда Аид ставит кружку и бутылочку с таблетками и отступает назад. Я сжимаю губы вместе. — Ты можешь обнять меня? Всего на несколько минут?
Просто так, холод в его выражении лица тает. Аид протягивает руки.
— Столько, сколько тебе нужно.
Я шагаю в его объятия и прижимаюсь к нему. Меня трясет, и я не уверен;, когда начала. Эта ночь началась с самого высокого из максимумов, а затем резко упала до самого низкого из минимумов. Если бы Аид не нарушил договор, я не знаю, остановился бы этот человек. Я могла бы потерять свою сестру. Я утыкаюсь лицом ему в грудь и обнимаю его крепче.
— Я никогда не смогу достаточно отблагодарить тебя за то, что ты сделал сегодня вечером.
Просто… спасибо тебе, Аид.
Что бы еще ни случилось, я не позволю ему в одиночку расплачиваться за свои поступки.
Мне надоело убегать.
Глава 27Аид
Я ожидал, что Персефона отвернется от меня. Теперь она увидела, на что я способен. Нет никаких иллюзий, что я действительно хороший человек, притворяющийся. Я провел последние тридцать минут, готовясь к этому, пока позволял ей устраивать свою сестру наверху.
Я никогда не ожидал, что она обратится ко мне за утешением.
— Мне жаль. — Персефона глубоко вздыхает, ее руки сжимают мою рубашку сзади, как будто она
думает, что я отойду за секунду до того, как она скажет мне об этом. — Похоже, я не принесла тебе ничего, кроме проблем, с тех пор, как попала в нижний город.
— Иди сюда. — Я целую ее в висок. — Никогда не извиняйся за то, что врываешься в мою жизнь,
маленькая сирена. Я не жалею ни о мгновении, проведенном с тобой. Я тоже не хочу, чтобы ты сожалела об этом.
— Хорошо, — шепчет она. Она молча прижимается ко мне, пока мы слушаем, как Эвридика
начинает всхлипывать в ванной, достаточно громко, чтобы ее было слышно через шум душа. Наконец Персефона вздыхает. — Я не могу оставить ее сегодня вечером.
— Я знаю. — Я не хочу отпускать ее, выходить из этой комнаты. Если у нее будет достаточно
времени и расстояния, она может пересмотреть свои чувства по поводу того, что произошло сегодня вечером. Я прочищаю горло. — Спасибо, что позвала меня по имени. Я… Я не знаю, остановился бы я или нет. — Я напрягаюсь, ожидая неизбежного отказа, который принесет признание.
Она медленно кивает.
— Вот почему я это сделала. — Она начинает говорить что-то еще, но душ отключается. Мы оба
смотрим на ванную. Эвридика нуждается в ней сегодня больше, чем я.
Я сжимаю ее в последний раз и заставляю себя отпустить ее.
— Здесь ты будешь в безопасности.
Неважно, что еще изменилось, этот факт не изменился.
— Аид… — Ее нижняя губа немного дрожит, прежде чем она, кажется, делает усилие, чтобы ее
сжать. — Он собирается использовать это, чтобы заставить меня вернуться и поставить тебя на колени.
Я не могу лгать ей, даже если сейчас утешительная ложь может показаться приятной. — Он собирается попытаться. — Я поворачиваюсь к двери. — Я не позволю ему забрать тебя, Персефона. Даже если мне придется убить его самому.
Она вздрагивает.
— Я знаю. — Эти слова не являются счастливыми. Во всяком случае, они звучат грустно. Как
будто она прощается.
Это труднее, чем я ожидал, оставить ее. Я не могу избавиться от ощущения, что ее там не будет, когда я вернусь. Но независимо от того, что еще является правдой, Зевс не рискнет упустить свое преимущество, нанеся удар сегодня вечером. Ему нужно, чтобы остальные Тринадцать были с ним, когда он придет за мной, а на это потребуется время.
Я надеюсь.
Я нахожу Харона, стоящего у моего кабинета. Он смотрит на дверь, но я знаю его достаточно хорошо, чтобы понять, что он все еще злится из-за того, как все произошло сегодня вечером. Он встряхивается, когда видит меня.
— Андреас ждет.
— Тогда давай не будем заставлять его больше ждать.
Старик уже качает головой, когда мы входим в комнату, и я закрываю дверь.
— Я знал, что до этого дойдет. Он раздавит тебя точно так же, как раздавил твоего отца. — Его
слова слегка заплетаются, и стакан с янтарной жидкостью в его руке является очевидным виновником.
Я бросаю взгляд на Харона, но он пожимает плечами. Тут нечего сказать. Даже в своем преклонном возрасте Андреас делает все, что хочет. Мне нужно, чтобы мои люди были сосредоточены, но сначала я должен разобраться с этим. В конце концов, я в долгу перед ним. Я обязан ему всем, черт возьми.
— Я не мой отец. — Было время, когда эта правда казалась мне зудом, который я никогда не мог
полностью почесать. Андреас любил моего отца, был предан ему до мозга костей. Картина, которую он рисует об этом человеке, больше, чем жизнь, странное ожидание, которое тяжело давило на меня, когда я рос. Как я мог сравниться с этим?
Но в этом-то и весь фокус. Мне не нужно соревноваться с призраком человека, который был моим отцом. Он ушел. На данный момент его нет уже более тридцати лет. Я сам по себе, и Андреасу давно пора это признать.
Я опускаюсь в кресло напротив него. — Я не мой отец, — медленно повторяю я. — Он доверял правилам и законам, и из-за этого его убили. Он никогда не видел приближения Зевса. — Единственная истина, с которой я никогда не смирюсь. Если он был так хорош, как говорит Андреас, почему он не увидел змею, которой является Зевс? Почему он не защитил нас?
Я отбрасываю эти мысли прочь. Без сомнения, они вернутся, чтобы досаждать мне в предстоящие одинокие ночи, но прямо сейчас они отвлекают мое внимание. Я не могу позволить себе пропустить ни одного шага. — Я провел всю свою жизнь, изучая Зевса. Ты думаешь, я не смогу его предугадать?
— Что ты можешь сделать? — Андреас звучит как призрак самого себя, его некогда громкий голос
слабый и надтреснутый. — Что ты можешь сделать против царя богов?
Я медленно поднимаюсь на ноги.
— Он не единственный король на Олимпе. — Я указываю подбородком на Харона. — Отведи его в
его комнату и попроси кого-нибудь побыть с ним. Потом нам нужно поговорить.
Мы поднимаем Андреаса на ноги, и я обнимаю его за плечи.
— Отдохни немного, старина. Нам нужно выиграть войну.
Андреас изучает мое лицо.
— Аид? — Ухмылка расплывается на его грубом лице. — Аид, мой старый друг. Я скучал по тебе.
