"Джейма, я тебя убью!", — говорит он мне беззвучно и так… ожидаемо-долгожданно, а я смеюсь и целую его в губы, как еще никогда, кажется, не целовала. Печати захлопнулись, мир давно уже погрузился в топкую слепую тишину, но мне не нужен голос, чтобы выдохнуть Габриэлю прямо в рот:
— Убивай.
Глава 46
Начало ноября стало ожидаемо морозным. Озерцо у леса с большими удобными и плоскими камнями, разбросанными вокруг, словно самой судьбой предназначенное для наших общих встреч, к разговорному часу замерзало, сковывалось тонким льдом, и тот из нас, кто приходил к нему первым, развлекался обычно тем, что ломал хрупкую и хрусткую ледяную корочку магическим или механическим способом. Глядя на поверхность озера, всегда можно было сказать, кто освободился с занятий и от прочих важных дел раньше. Ларс наносил поверх льда изящные, словно шоколадные узоры тёмной сыпучей землёй. Габриэль занимался примерно тем же, но его рисунки были из замерзших струек послушной ему озёрной воды. Я прожигала в тонком льду лунки в виде геометрических фигур.
А упрямо прибившийся к нам Джеймс, не особо заморачиваясь, набирал горсть гальки покрупнее и швырял её в озеро.
— Примитив, — не сдержалась я, когда однажды мы оказались с ним там вдвоём, и я, воровато оглядевшись, позволила себе дружески пихнуть его в бок.
— Зазнайка, — тут же откликнулся Джеймс и не менее дружески щёлкнул меня по лбу. Для такого холодного ноябрьского дня он был слишком легко одет, без шапки и с голыми руками и шеей. Конечно, внутренний огонь его согревал, но я, выросшая не в семье магов, с не в меру заботливым отцом, не считала это за аргумент.
— Иногда мне кажется, что тебе лет восемь, не больше.
— Кто бы говорил!
— Наверное, мы бы дрались в детстве.
— Можем подраться и сейчас, — Джеймс дошвырял все заготовленные камни и повернулся ко мне. — Не представляю, как вы тут глухие ходите, это же кошмар какой-то.
— Как, как… Кое-как. Помнишь, каким зомбиарием мне казался второй курс в прошлом году?
— Помню. А ещё помню, как ты нахрюкалась на празднике посвящения и рыдала на ступеньках общежития.
— Нашёл, что вспомнить. У вас что, назначили дату посвящения?
— Ага. Через пять дней.
— Уже знаешь, кого из девчонок пригласишь?
— Трудно выбрать из двенадцати страстно желающих.
— Позёр. Подозреваю, что выбирать попросту не из кого. А ведь даже меня в прошлом году приглашали девчонки.
— Вот уж не знаю, надо ли этим гордиться… Кстати, — Джеймс снова ухватил пару камней и прицелился. — Подумываю выбраться в город за тем целебным снадобьем по рецепту твоего профессора.
Я посмотрела в его непривычно серьёзное лицо, обветрившиеся губы и потемневшие от холода глаза.
— Последние мозги отморозишь, не смей. Ты бы ещё голышом сюда вышел.
— Думаешь, всё у меня настолько плохо с девчонками и это единственный способ? Не переживай, сестрёнка, как-нибудь…
— Думаешь, ниглисиум сможет сдержать пробудившийся огонь?
— Хотя бы немного, — Джейси всё-таки удивительно быстро переходил от кривляния к серьёзности и, к сожалению, обратно тоже. — Я и воздухом неплохо владею, так что…
— Просто тебя, как и Ларса, тянет на драму, — я вздохнула и принялась телекинезом тоже притягивать мелкие камушки. — Хочется тайн и интриг, как будто их и так мало в твоей жизни.
— А тебе не хочется? Почему вы про верёвку никому не сказали?
— А кто бы нам поверил?
— Тебе бы поверили.
— Хватит, — прошипела я. — Сговорились вы все, что ли? Словно я какая-то…
— Поговори с Джордасом. Самое слабое звено. Слабое по отношению к тебе, я хочу сказать.
— Прекрати!
— Когда ты проходишь мимо, у него становятся та-акие глаза! — Джеймс скорчил жуткую физиономию и снова собрался, неуловимо быстрый, словно мим на базарной площади. — Так извлекай из этого пользу. Расскажи про верёвку, попроси ниглисиум…
— Он приглушит всю твою стихийную магию, а не только огонь.
— Ну и что? Буду считаться середнячком, я и не собираюсь звездить. Кстати, — Джеймс щурит глаза и подходит ближе, ни дать ни взять, суровый супруг, поймавший благоверную на измене. — Тут какие-то слухи ходили о том, что ты и этот самый сиганувший с башни Лен куда-то выезжали из Академии, в конце первого курса. Это правда?
— Интересно, когда и как успевают ходить слухи при нашей загрузке и наложенных печатях, — пробормотала я, не желая поднимать тему выездов, и отступила назад, почти уткнувшись затылком в подбородок бесшумно подошедшего сзади Габриэля.
…нет, времени и голоса решительно не хватает на всех важных для меня людей.
Разумеется, никакого ниглисиума для заигравшегося в шпиона под прикрытием Джеймса я просить не стану. Но поговорить с сэром Джордасом действительно стоило. Все эти "та-а-акие глаза", конечно, полный бред, но, положа руку на сердце, почти с самой нашей первой встречи я знала, что могу добиться от него почти что всего, чего захочу. Вопрос только в том, захочу ли.
***
Лекций в привычном понимании у нас, по понятным причинам, на втором курсе вообще больше не было. Из всех предметов самой беспроблемной и лёгкой оставалась тренировка тела — слух и голос там никогда особенно и не требовались. Что касается остальных занятий, то мы смотрели и чувствовали. Чувствовали и смотрели. Что нам оставалось? Копировали плетения преподавателей, импровизировали, отвечая ударом на удар. Иногда мне казалось, что тот же сэр Джордас был бы рад еще и глаза нам завязать — а тем, кто особенно медлил, вообще профилактически выколоть — чтобы мы реагировали на магическое воздействие каким-то потаённым шестым или даже седьмым чувством. Порой отсутствие слуха компенсировалось вполне реалистичными галлюцинациями в сферах других чувств.
Иногда у меня ощутимо покалывало запястья, кожа начинала гореть и зудеть, а потом бегали колючие мурашки по ногам и рука, как после долгого сидения на одном месте. Впрочем, это ещё цветочки, ягодки созревали тогда, когда я ощущала слишком реалистичные движения под кожей, будто шаловливые нитевидные рыбки проскальзывали от одной руки до другой через ключицы, а в центрах ладоней начинали пульсировать маленькие живые и мягкие сердца. Иногда я чувствовала запахи, источника которых в аудиториях попросту быть не могло: холодную соль подземных стылых пещер, приторную сладость карамели, сводящую лицо кислоту незрелых цитрусовых плодов.
И тогда я снова и снова задумывалась о том, что может быть, вся эта Академия, вся наша магия — не более чем хорошо контролируемое кем-то свыше ловко завуалированное безумие.
Одним словом, лекций не было, а магическая практика становилась всё более и более изощрённой, и теперь мы уже сомневались гораздо меньше относительно того, смертники мы в конце концов или нет. Даже меня, дочь мясника, привыкшую к виду крови, порой выворачивало наружу от созерцания телесной изнанки, а чувства бунтовали, подсовывая то пронзительно острую музыку виолины, слышимую мне одной, то запахи жареного мяса со специями, то что-нибудь вовсе невообразимое.
Впрочем, мои стенания насчёт именно трупов были некоторым преувеличением. То, что приносил и показывал нам сэр Джордас, иногда один, иногда в паре с леди Адаей, не являлось мёртвыми телами в прямом смысле этого слова. Скорее, это были некогда живые футляры из кожи, костей и мышц, удерживающие внутри себя те или иные органы, которые мы должны были частично вытаскивать из стазиса, заставлять работать и снова погружать в стазис. Как ни странно, Габриэль, кажется, дурноты не испытывал — или умело скрывал своё состояние, а вот я держалась только благодаря своим сенсорным галлюцинациям: музыке, запахам, сладкому привкусу во рту.
Сегодня передо мной располагался буро-коричневый мешок легкого какого-то крупного животного, а может быть, и человека, то раздувавшийся на вдохе, то опадавший на выдохе, как кузнечные меха. Я поддерживала этот ритм, магически компенсировала всё необходимое, позволяя функционировать по сути мёртвому куску плоти без кровеносной системы и вообще вырванному от организма и подходящей для него физиологической среды.
