своими бойцами. Они отлично подготовлены, надо отдать ему должное.
— Полковник — великий воин, — машинально поддакнул адъютант, записывая приказ, — куда направить полк, как только они прибудут? Расквартировать в городе или готовить лагерь на подошве Свияжа?
— Полковника и его людей отправить за мной, и пусть не мешкают ни мгновения. Отстанут хотя бы на малую клепсидру, всех повешу. Тебя — первого.
— Но — куда отправить? — осторожно уточнил офицер. К обещанной петле он отнесся очень серьезно, но служба была прежде всего.
— Меня окружают идиоты, — посетовал генерал Рино, — к шахтам, естественно! Нужно во что бы то ни стало предотвратить взрыв и поймать Монтреза.
Адъютанта передернуло. Бушующая стена пламени и люди, сгорающие заживо — не то зрелище, которое забывается быстро.
— Это будет сложно, — проговорил он.
— А кто сказал, что будет легко? Мой эскорт готов?
— Да, генерал.
— Поторопись. Одна короткая клепсидра.
— Да, генерал.
— Я ведь не шутил на счет петли.
— Да, генерал.
Наместника и его жену в полуобморочном состоянии цепляли к лошадям, чтобы протащить по улицам города под крики о предательстве и неизбежной каре а то, что осталось, вывесить на въезде в город для всеобщего устрашения.
Стандартная тактика Фиоля, которая прекрасно работала везде. В любой стране, с любым населением. Генерал Рино ничуть не сомневался, что сработает и теперь.
Блестящий фиольский офицер понятия не имел, что такое — Кайора. Ему еще предстояло сделать это открытие. Что ж, как говорили на его просвещенной родине: "Каждому плоду — свой срок созревания. Терпение — мудрость садовника".
Деревня Карута свой роскошный титул получила, явно, по ошибке. Шесть глинобитных строений, крытых соломой, прилепились на горном склоне непонятно как, не иначе — магией. Их окружала чахлая поросль виноградников, пожелтевших от недостатка воды и неподходящей почвы, а вниз не вело ни единой дороги.
Вообще ни одной — только крутая тропинка, которую даже самый мелкий и безобидный дождь делал совершенно непроходимой.
Поселение возникло и закрепилось по двум причинам: из расщелины в горе бил крохотный родничок. Даже не бил — а капал, в клепсидру по кошачьему блюдечку. И — люди наместника сюда не заглядывали. Лошади в гору не шли, а пешком по этим погуляй-пропади склонам лазить — дураков нет.
Как сказал бы Винкер — идеальное место.
Люди здесь жили… а, вернее, обитали — жизнью это прозябание назвать было сложно. Впрочем, постоянно в деревне сидел лишь старый, почти слепой Катиаш: бывший пастух, бывший рыбак… может быть еще кто-нибудь бывший, кого это сейчас волнует — и сравнительно молодая и очень красивая женщина, светловолосая и гибкая, как виноградная лоза.
У женщины был звучный голос и грация небольшой местной ящерки, симпатичной и юркой, с тремя характерными складками на спине. И характер такой же — вроде бы пугливый, скромный и ненавязчивый. Но уж если такая ящерка вознамерилась куда-нибудь попасть, так хоть завали дорогу камнями с лошадь размером — попадет! Попадет — и никому об этом не скажет. И даже гордиться не станет — несносное свое упрямство Тамире считала не достоинством, которым следует хвастаться, а секретным оружием на крайний случай. Которое следует очень хорошо прятать.
Она показалась в начале узкой тропы, увешанная тыквенными флягами с водой и попыталась уговорить лохматого пса, задремавшего под олеандром, уступить ей дорогу. Но тот упорно делал вид, что ослеп и оглох.
— Ах так! — Тамире выгнула светлую бровь и ножкой в матерчатом башмаке наступила псу на хвост. Аккуратно — но сильно.
Тот рыкнул и ощерился, показав набор желтых клыков.
— А, так ты все-таки жив, лентяй, — пропела Тамире, — так может, если жив — и водички хочешь?
Женщина качнула флягой. Пес вздохнул, сообразив, что никого он сегодня не покусает, ибо пить хотелось больше, чем мстить. И потрусил вперед, к домику, больше похожему на сарай.
— Катиаш, твоего сторожа когда-нибудь самого украдут, — заметила Тамире, наполняя собачью миску, кружку старика и еще две пиалы, сделанные из половинок ореха.
— Помолчи, женщина. Что ты понимаешь в жизни, ворах и собаках? — отмахнулся старик.
— Ничего не понимаю, — согласилась Тамире, — похлебку варить или вы Святой Благодатью сыты?
В хижине витал дивный аромат козьего дерьма, которым хозяин в холодные ночи топил очаг. Бочка "топлива" хранилась тут же, рядом с печуркой, чтобы не отсырела. Ну и чтобы далеко не ходить.
Еще из мебели были старые козлы, на которых лежали грудой сухие лозы, несколько охапок соломы и парочка тюфяков, явно знавших лучшие времена.
— Помочь, хозяйка? — гость, сидевший на плоском чурбачке, занимался довольно странным делом — вязал хитрые узлы на длинной, крепкой веревке.
Женщина так удивилась, что чуть не пролила воду мимо котелка.
— Не смущай маму, Эшери, — попросил второй, — ей сроду герцоги стряпать не помогали.
— Мне жаль, что мы не успели переправить вас в Аверсум, Тамире, — гость поднял на женщину зеленые, яркие глаза, — все случилось слишком быстро. Никто не мог этого предвидеть.
— Пустое, — отмахнулась Тамире, — здесь неплохо. Воды, правда, мало. Но если под источником бочку вкопать, так и хватит. Вино, конечно, кислое будет — лозы в тени. Зато масло получиться правильным. А шерсть можно внизу, в деревне брать.
— Смотри, уже обжилась, — кивнул Маркиз, — подожди, еще замуж за Катиаша выскочит.
— А почему бы и нет, — рассудительно отозвалась женщина, не меняя ритма плавных, отработанных движений, — Катиаш — мужчина хоть куда. Правда, глаза почти не видят. Зато руки из нужного места растут и на сердце не злой.
— Уши у меня тоже в порядке, женщина, — раздался надтреснутый голос снаружи. — Клинья к моему хозяйству подбиваешь? Я все слышу!
— Да уж знаю, — пожала плечами Тамире, — а ты, можно подумать, против.
— Не против, — степенно отозвался дед, вырастая в дверях. И сразу стало видно,
