— А как он тебя нашел? Где?
— В одном из песчаных туннелей.
— Песчаных?
— Да, знаешь, в таком, с поверхности земли в который попадает песок. Зыбучие места на поверхности, можно сказать. Гномы берут из таким мест песок для быта и строительства. И вот на одной их таких горок песка я и лежала, завернутая в какие‑то тряпки и голосившая так, что Закур признался — шел чисто из желания наконец прекратить эту пытку. Говорил, что и не планировал оставлять меня у себя, но как только взял на руки, и я замолчала, то больше не смог никому отдать.
— А те туннели, случайно, не были около Пустынных земель?
Милара нахмурилась, и чувствовалось, что она долго подбирала слова.
— Понимаешь, у гном нет такого понятия, как политическое деление мира. Они, честно говоря, всех, кроме себя, чуть ли не за отсталых считают, потерявших истинную цель и жизненный ориентир.
— Как самонадеянно, — вставила снежная драконица.
Милара пожала плечами, отводя глаза. С одной стороны она чувствовала себя неудобно, как будто критиковали ее народ и ее принципы, ведь она выросла среди гномов и знала о других расах и видела карты мира только из редких книг, что давал ей Закур. Он понимал, что будущее девушке не может быть связано с гномами и всячески обучал и помогал ей видеть мир по — другому.
— Они такие. У них есть карты ископаемых, месторождений, своих подземелий. Под землей они считают себя полными хозяевами и даже не думают о том, что там наверху. Или, как в случае с пустынными драконами, они достигают договоренностей — гномы не лезут в Подземное царство, а пустынный на посягают на их лабиринты.
— И что, неужели ни одному гному не любопытно, что там наверху?
Милара задумалась, её взгляд опустился вниз, пробежался по чудиковатому орнаменту одеяла и остановился на голубых глазах драконицы.
— Знаешь, я раньше тоже задавалась этим вопросом. Я была одержима верхним миром, бредила им. Видела сны, где я живу под голубым небом… А потом поняла, что это для них недопустимо — даже думать о том, что ходиь под солнцем лучше. Вот ты же была в туннелях, что ты чувствовала?
— Что я чувствовала? — Оливии даже не пришлось вспоминать, чувство нехватки воздуха и давящих стен возникло само собой. — У меня до сих пор мурашки от этого места. Я не понимая, как можно быть без теплых лучиков, без свежего ветра, без неба… Да я бы сошла там с ума.
— Вот. А они думают в точности да наоборот.
Оливия задумалась над незавидной участью бывших пустынных драконов. Ведь они были вынуждены уйти под землю, видя только ночное небо и летая под светом звезд… Могла бы она пойти на такое? Оливия не хотела об этом даже думать. У пустынных не было выхода, а теперь положение вещей стало еще хуже.
— Но если ты интересовалась, как ты говоришь — верхним миров, то ты немного представляешь, что над головой у тех или иных мест под землей. Так то место, где тебя нашли — оно в землях пустынных?
— Почему ты спрашиваешь? — Милара вскинула на меня требовательный взгяд, поняв по моему тону, что ответ крайне важен.
— У меня есть подозрение, кто твой отец, — Оливия все же призналась девушке в своих догадках, но пока не собиралась озвучивать, кто именно. А вдруг, это бы оказалось напрасными надеждами. Ей бы не хотелось, чтобы девушка тешила себя призрачными иллюзиями, но и скрывать, почему она задает такие вопросы, она тоже не могла. Но и этого, казалось бы, компромисса, хватила на то, чтобы в глазах девушке отразилось такое море разных эмоций, что Оливия подумала — а не поспешила ли она с признанием.
* * *
Каково это, про прошествии многих десятков лет знакомится с собой заново? Как минимум — чуднО. Как максимум — говорит о сумасшествии. Но Рокаэль не считал себя ни чудаком, ни, тем более, сумасшедшим. Да, он признавал, что чувства двигают им, но не мог им противится. Его ледяная крепость хладнокровия растаяла, каменная стена самообладания рассыпалась в крошку, но вот характер у него испортился, о да!
Раньше, как бы не хотелось признаваться в этом самому себе, он был предсказуем, а теперь он даже сам не знал, что выкинет в следующий момент. Интересная штука, эта любовь. Ты не только ведешь себя как другой человек, ты и ощущаешь себя другим.
Разве раньше он бы ни за что не расколол этот амулет — он был выше этого. Он бы презирал того, кто так не уверен в себе, что готов устранить даже призрачный намек на бывшие отношения возлюбленной. И теперь выходило, самый неуверенный здесь — он. Что же ему теперь,
презирать самого себя? Нет, и этого он делать не собирался. Хотя даже не испытывал ни малейшего сожаления, когда
раскалывал алый круг на две половинки. Как послание, как предупреждение, как вызов — он воткнул клинок к дверь покоев Маркеля и положил два полукруга на лезвие. Огненный дракон должен был понять намек, и если у него так же кипит кровь, как и у снежного дракона, то очень скоро они разберутся с этим.
Уж лучше бы Маркелю унести отсюда свою огненную задницу!
* * *
Оливия оттягивала эту встречу, как могла. Находила себе сотню неотложных дел, заедала паузы или просто занимала себя заботами и сборами. Ее ждал переезд, но кое‑кто ждал ее с нетерпением, и она чувствовала это. Каждый магический поток в теле вибрировал все настойчивей, и в последние часы девушка уже просто не могла и дальше игнорировать Снежное пламя. Оно требовало ее к себе.
'Я дерну ручку легко, и если она будет тяжело подаваться — я быстреноько унесу ноги' — думала она.
Но как только она повернула в нужный коридор двери зала Снежного пламени настежь распахнулись, не оставляя девушке другого выбора, как зайти.
Почему она не спешила туда, где всегда чувствовала себя защищенной? Почему в душе царила сумятица и бардак, как только она думала о рандеву с волшебным пламенем. Знакомый с детства огонь теперь казался незнакомым. Ощущение нерушимости и неприкосновенности хранителей драконов испарилось и осталось лишь странное чувство… Чувство, как будто она шла знакомиться вновь с кем‑то новым.
Ведь за время, что она провела у пустынных она поняла одно — пламя не только питает их силой, оно еще и играет в только ему понятные игры. А быть пешкой на шахматной доске девушке совсем не понравилось.
Почесав ногтями место на груди, которого касался сапфировый кулон, Оливия набрала воздуха надеясь, что в месте с ним она набралась еще и отваги и смелости.
Каждый ее шаг по плитке зала словно молоток колотил по сознанию девушки. И поняв, что так дальше идти просто невозможно, и надо успокоится, она остановилась.
Вдох, выдох, вдох, выдох. А синее пламя горит, как горело и до ее рождения, и, Оливия надеялась, будет еще долго гореть и после ее смерти. Но она боялась признаться самой себе, что авторитет хранителя снежных драконов в ее глазах поубавился.
