– Веда… – брат замялся, пытаясь найти удобоваримое объяснение, и нервно сунул руки в карманы.
– Ратмир ведь жив? – мне было по-настоящему страшно произнести вслух слова, которые дарили надежду. Я не могла ошибиться, такой пытки не пережить и за три долгие жизни!
– Ты о чем? – не слишком искренне проворчал брат в ответ, явно чувствуя неловкость. Он старательно и трусливо отводил взор, а потом и вовсе отвернулся, не в состоянии врать мне в глаза.
– Ты позволил мне думать, что он погиб?!– прыснув нервным смехом, я прикрыла рот дрожащей ладошкой и попятилась.
– Я не понимаю, почему ты решила, будто он погиб, – все еще пытался защищаться Богдан, а ноги, утопая во влажной траве, шаг за шагом отделяли меня от брата, и между нами незримо оседала земля, образовывая огромную бездонную пропасть.
– Ну, ты и ублюдок, Истомин… – прошептала я помимо своей воли.
Богдана перекосило от обидного словца. Вспылив, он цапко схватил меня за руки, с силой сжав запястья, и дернул к себе:
– Расслабься!
– Пусти! – с возмущением выдохнула я, пытаясь освободиться, и едва не свернула голову, следя за растворявшимися в темноте огнями автокара, выезжавшего на основной тракт мощеной просеки. – Пусти же!
В груди зарождалась горячая слепящая паника оттого, что прямо сейчас Ратмир уедет, а я его так и не увижу.
– Ты останешься! – твердо произнес Богдан. – Поняла меня?!
– Он жив! – мне казалось, что старший брат медленно поджаривает меня на огне, проворачивает вертел над причинявшими нестерпимую боль языками пламени. Кровь кипела. Ужас, что прямо сейчас Ратмир скроется, сводил с ума. – Отпусти же ты!
Я отпрянула от Богдана и, пока он не опомнился, опрометью бросилась наперерез автокару. Перед глазами прыгало, и ноги скользили на влажной траве. Мне казалось, что из легких выкачали воздух.
– Ведка, стой! Вернись обратно! Здесь охранные контуры! – раздалось далеко сзади. – Я тебе запрещаю!
Стремглав я припустила через полянку к полоске дубов, за которой испарились огни автокара. Стоило пробраться через колючие кусты к деревьям, как ноги запнулись о закостеневшие корни, вылезавшие из-под земли. Мне казалось, что Богдан меня преследовал, чтобы вернуть в дом, но ни падение, ни разодранные ладони не могли остановить меня.
Тракт оказался пуст. Из груди вырывались хриплые сипы, в висках стучала кровь, и бок нестерпимо кололо. Уперев руки в колени, я согнулась пополам и попыталась вернуть дыхание. Похоже, счастье сегодня окончательно повернулось ко мне затылком.
Душераздирающий скрип тормозов облетел эльфийский взволновавшийся лес. Обомлев, я медленно выпрямилась и сорвалась с места, ринувшись к освещенному перекрестку двух трактов. На развилке ноги по инерции проскакали сажень, хотя взор уже остановился на брошенном посреди мощеной дороги автокаре с зажженными фарами и распахнутой водительской дверцей. На брусчатке темнел длинный след от покрышек.
Ратмир стоял в круге фонарного света, похожий на болезненно-четкую тень. Он сцепил пальцы на затылке и, запрокинув голову, крепко задумался о чем-то. Сама поза выдавала напряжение. В груди разгоралась оглушительная слепящая радость, а за ней нахлынуло невероятное облегчение, едва колени не подогнулись.
– Эй! Салве! – замирая, выкрикнула я приветственное слово, единственное какое помнила на аггеловском языке.
Мужчина вздрогнул и медленно оглянулся, как будто не веря собственным ушам. Узнавание происходило не сразу, с оттяжкой, и нахмуренное лицо Ратмира постепенно светлело. Я сорвалась с места и бросилась к нему, не чуя под собой ног, словно бы на спине, как в детстве, снова выросли ангельские крылья.
Человечество еще не придумало момента слаще, чем тот, когда мои руки обвились вокруг Ратмира. Я отчаянно прижалась всем телом, желая слиться и стать с ним, горячим и родным, единым целым. Он глубоко вдыхал запах мытых волос и стискивал сильнее и сильнее, что-то неразборчиво бормоча мне в макушку.
– Они позволили мне думать, что ты погиб! – жаловалась я, отогреваясь рядом с ним, и подавила предательский всхлип.
– Тихо, Птаха, – прошептал он.
– Я все это время думала, что ты умер! – я дышала чудовищно громко, просто пыхтела, как паровоз, и шмыгала носом, а голос стал по-детски тонким и ломким от едва сдерживаемых слез.
– Тихо, тихо! Я здесь, – повторял Ратмир ласково.
Как странно, но только трагедия смогла примирить нас и заставила позабыть обо всех предрассудках. Господи, какая, в сущности, разница, кто он такой, если мне хочется умереть вслед за ним?!
– Ты такой горячий, – шептала я бессмысленности, просто потому что никак не могла заткнуться. Вечно от нервов меня пробирало на треп.
Ратмир подул мне на макушку и после серьезно отозвался:
– Тогда постараюсь тебя не обжечь.
Проклятье, почему он меня еще целует?! В конце всех романтических сказок влюбленные герои, наконец воссоединившиеся после взаимного непонимания и трудностей, обязательно целуются!
– Можешь обжигать, сколько душе угодно, – тут же предложила я, и неожиданно ощутила, как он коротко глубоко вздохнул, словно собираясь духом, а потом попытался осторожно разомкнуть мои руки, сцепленные в замок вокруг его пояса.
– Птаха, тебе лучше вернуться в дом Венцеслава, – произнес он.
– Нет! – Меня накрыла волна разочарования. – Нет!!!
Я цеплялась за его свитер, не давая отстраниться и на мизинец. Смятение застило глаза, и вокруг стало очень темно. Что он делает?! Зачем он гонит меня?! Видимо, наша сказка романтической не являлась, и мы даже не приблизились к ее счастливому финалу, в котором все жили долго и счастливо и уходили в мир иной в один день. Если первое находилось под большим вопросом, то второе и мне, и Ратмиру, судя по всему, могли устроить щелчку пальцами.
– Эй, Птаха, ну ты что? – он ласково сжал мой подбородок, поднимая голову, и заглянул в глаза, словно бы гипнотизируя. – Я никуда не денусь и вернусь уже завтра.
– Нет! – твердо заявила я, едва не топнув ногой. – Не надо никуда возвращаться потому, что мы едем вместе! Ты от меня не избавишься!
Он жив, но кто мне даст гарантии, что Златоцвет Остров не взбесится, желая заполучить всю силу браслетов Гориана, и не расстреляет его?!
Неожиданно Ратмир глянул куда-то поверх моей макушки, и в его взоре стремительно таяла теплота. Лицо замкнулось, губы сжались в твердую линию. Потерявшись от внезапной перемены в настроении мужчины, я оглянулась. На перекрестке, широко расставив ноги и отбрасывая лепестки вытянутых теней, стоял Богдан, так и не потрудившийся снять с головы скрывавший пол-лица капюшон. Брат неотрывно следил за нами, и от него волнами исходила злость. Казалось, ненависть можно было не только почувствовать, но даже увидеть, так сильно она тревожила прохладный лесной воздух.
– Ну что, Ветров, ты теперь доволен?! – заорал Богдан, от бешенства захлебнувшись словами.
– Иди к нему, – Ратмир меня осторожно подтолкнул в сторону перекрестка. – Так будет лучше.
– Даже не думай! Я еду с тобой!
Круто развернувшись на пятках, я настырно направилась к автокару.
– Веда! – попытался осечь меня Ратмир, но его голос отрезала с грохотом захлопнувшаяся дверца. Меня окружили теплая полумгла и звуки мурлыкавшего переливчатые мелодии приемника.
Прежде чем уйти, Богдан ткнул пальцем в сторону Ратмира, явно грозя, а потом лишь покачал головой в неодобрении, обращаясь ко мне. Несмотря ни на что, его осуждение болезненно царапнуло внутри. Старший брат скрылся из виду, и Ратмир, обождав с полуминуты его возвращения, все-таки уселся за руль.
– Ты уже жалеешь, – пробормотала я, ощущая невероятный ореол абсолютной безопасности и непоколебимого спокойствия, сопутствовавшего Ратмиру.
– Нет, – сухо отозвался тот и выжал педаль газа.
Мне так много хотелось рассказать ему, столько спросить, но я могла лишь зачарованно разглядывать его четкий профиль, смешные рожки, торчавшие из-под густых спутанных волос, руки, расслабленно лежавшие на руле. За окном мелькал разукрашенный разноцветными светляками ночной густой лес, и в кронах деревьев, путаясь и перемещаясь змейками, мерцали заколдованные гирлянды.
Неожиданно на меня навалилась страшная усталость, как всегда после сильных треволнений. Веки стали тяжелыми и захлопнулись совсем неожиданно. Я даже не осознала, когда именно меня поглотил глубокий успокоительный сон, такой необходимый измученному двумя последними сутками телу.
* * *
Сначала грудь сдавило, как будто сверху положили многопудовую гирю, и стало нечем дышать. Потом нахлынула невыносимая душевная боль, сильнее любой физической, отчего захотелось заорать в голос. Я не могла понять, откуда она взялась. Почему мучает меня? В панике глаза распахнулись и уставились на Ратмира, который, прижав трубку коммуникатора к уху, чтобы звонок не разбудил меня, внимательно слушал собеседника. Облегчение, что мужчина в действительности жив, оказалось сродни наслаждению.
