Посад уже стихал в преддверии вечера. Тянуло отовсюду дымом печей, хлебом и навозом, но дух реки, что так и стремился по узким улочками, то и дело смахивал, уносил прочь этот обычный для любого города, но всё ж особенный в каждом из них запах.
Люди сновали по мощёной добротными брёвнами улице, расходясь по своим избам, убирали торговцы на близком к воротам торгу прилавки: без светлого Ока никакая продажа не будет считаться честной. Посадские, расступаясь в стороны, теснясь к бревенчатым стенам, пропускали поздних гостей, так и плеская колким любопытством. Толкали в спины долетевшими вперёд них сплетнями.
— Никак за княжной, — явственно раздавались шепотки то тут, то там. — Не угомонится всё остёрец...
Чаян вертел головой, пытаясь уловить каждый раз, с чьих уст срывается насмешливая догадка, но никак не получалось. Но, судя по тому, что видели в нём недоброго гостя, все вокруг и правда считали, что Елица прибыла сюда сама, по своей воле. Скверно. Кабы не почувствовать себя глупо.
У ворот детинца стража встретила гораздо внимательнее. Вышел к гостям старшой и спросил строго, кто такие будут на ночь глядя. Хоть и знал уже наверняка. Чаян взглянул во двор поверх его плеча на солидный, громоздкий, срубленный на основательный северный лад терем, на протоптанную к его крыльцу дорожку, на отроков и конюшат, что уже повысовывали носы со всех закоулков детинца.
— Княжич остёрский. Чаян Светоярыч, — ответил он на требовательный вопрос, чуть выждав. — К князю. А особливо к княжичу Гроздану Мстивоичу.
Старшой кивнул да и пошёл в сторону терема, чтобы о приезде гостей, которых уж, видно, заждались, доложить. А князь-то Мстивой навстречу не поторопился. И Гроздан не выходил долго: уж успел Чаян и люди его во дворе потоптаться под настороженными взглядами стражи и челяди, что засновали вдалеке то и дело, как бы невзначай, но люто любопытствуя, словно не людей обычных увидеть ждали, а чудищ каких.
Наконец вернулся старшой, ещё более смурной, чем когда уходил. И подумалось, скажет чего, да почти вслед за ним вышел на высокое крыльцо Гроздан, подозвал взмахом руки одного из отроков, что поблизости крутились, велел что-то. Мальчишка умчался прочь — только пятки в поношенных поршнях засверкали.
— Здрав будь, Чаян Светоярыч, — на губах княжича расползлась улыбка до того паскудная, что сразу захотелось хорошенько вмазать по ней кулаком.
Хозяин он здесь, верно, почти наравне с отцом своим, да ведь не всего же света повелитель. А глядел именно так.
— И тебе не хворать, княжич, — Чаян сунул большие пальцы рук за пояс с оружием. — Сразу скажу, что не со злом приехал. Пока что. А там видно станет.
— Так зачем приехал-то, скажи, — Гроздан обвёл взглядом стражников, что околачивались тут же, не переставая наблюдать за гостями. Словно поддержки своему ехидству искал.
— Вестимо, зачем. Ты блаженным-то не прикидывайся. А лучше в дом пригласи. Поговорим. А я и люди мои отдохнут с дороги. Зады от гребных лавок уже ломит.
Чаян хмыкнул, замолчав, а кмети тихо загоготали, переговариваясь, за его спиной. Зуличанин осклабился в первый миг, но всё ж вспышку гнева первую унял. Выпрямился, одёргивая рубаху.
— Ну, пойдём, коль не шутишь.
Стражники тут же разбредаться начали по своим дозорам, как миновали мгновения ощутимого, словно цепями повисшего кругом напряжения. Чаян вместе с кметями поднялся на крыльцо да и последовал за быстро уходящим куда-то в недра терема княжичем. И всё головой по сторонам крутил, пока вёл Гроздан их незнакомыми переходами: надеялся, верно, что где-то Елицу хоть мельком увидеть. Да она, знать, у себя в горнице сидела.
Гроздан вновь вывел во двор, только теперь уж дружинный. Стояла посреди него высокая гридница, да только не туда пировать пришлось идти. Чуть дальше завиднелась и община, длинная, приземистая. Княжич вошёл в неё — и тут же встретил его громкий недовольный возглас. Оказалось, сидел внутри за широким столом сам князь Мстивой: тут уж увидишь — не ошибёшься. Тут тебе и стать особая, и сталь во взоре, закалённая годами княжения. И на сына он так гневно смотрел, словно тот совсем недавно в чём-то перед ним провинился.
А Гроздан — ты ж погляди! — и хвост прижал тут же. Одно что недавно рычал угрожающе да скалился.
Гости устроились за столом по обе стороны, схлестнулись Чаян и Мстивой взглядами — и сразу понятно стало, что тяжко придётся. И князь с сыном своим заодно, как бы сердито на него ни зыркал.
— Ты уж прости, что за стол с яствами тебя сразу не усаживаю, княжич, — Мстивой откинулся спиной на стену. — Да только расскажи мне сначала, что привело тебя так далеко от Велеборска, а уж тем более от родного твоего Остёрска сюда.
— Эк вы какие непонятливые, — Чаян покачал головой. — Елицу забрать приехал. Других ценностей у вас, что мне нужны были бы, нет.
Князь вскинул густые кудреватые брови, постучал пальцами по столу, как будто раздумывая над чем-то.
— Да ты объясни мне теперь, — сказал чуть погодя, — почему ты решил, что заявиться можешь просто так да потребовать Елицу тебе выдать? А если она по своей воле сюда приехала и сыну моему женой стать собирается, то что делать станешь?
Князь даже вперёд подался — уж настолько, верно, ему интересно было.
— Пусть она мне в лицо об этом скажет, — Чаян чуть склонил голову набок. — Тогда и решать будем. А пока что я вашим словам верить не могу.
— А придётся, — вступил в разговор Гроздан. — Потому как невесту свою, давно сговоренную, я тебе не отдам. Можешь хоть на куски меня порезать.
— Это дело нехитрое, — согласился Чаян. — Тут уж по-всякому поступить можно. Войском вас раздавить, город поджечь.
— А она стоит того? — хмыкнул Гроздан, сощурившись. — Чтобы кровь лишнюю проливать?
Чаян посмотрел на него спокойно, обвёл взглядом лицо, для девиц, видно, приятное дюже. Да будто была в нём черта, поначалу незаметная, но которая отталкивала неуловимо. И крылась она, скорей всего, в его норове, что проступал в каждом слове или жесте.
— Сам знаешь, что стоит. Верно? — он дёрнул уголком рта. — А ещё я могу людей созвать на вечевом поле и рассказать им, как дело было. Что княжну вы силой здесь удерживаете. Что людей моих убили исподтишка, как тати обыкновенные. Захотят они после такого князя?
— А поверят они тебе? — качнул головой правитель. — Заявился не пойми откуда да ещё и головы им дурить возьмёшься? Прогонят тебя.
— А это мы посмотрим, — Чаян подмигнул. — Но, коль гнева людского не хотите, есть и другой путь. Если не желаете вы слово княжне дать, то я вынужден к слову Богов обратиться. Они всяко мудрее и справедливее нас.
Княжич поёрзал на месте едва заметно. И даже Мстивой выпрямил спину, напряженно вытянув шею, словно зверь, почуявший опасность. Загомонили согласно кмети, что по обе стороны от Чаяна сидели. Застучали тихо кулаками по столу, но не сильно — почтительно, потому как Божья ладонь.
— И как ты слова их испросить хочешь? — уж, верно, обо всём догадываясь, всё ж справился князь.
Чаян ерничать попусту не стал.
— Поединок требую. Кто победит, тому и княжна достанется.
— Что ж, вещь она, чтобы так её судьбу решать? — фыркнул Мстивой, да как-то неуверенно.
— Думается мне, вы не спрашивали, когда людей моих убивали, а её сюда умыкали. Ты, Гроздан, женихом её назвался, хоть она вдова ещё. Стало быть, я ровно так же невестой её своей наречь могу. А там жизнь всё по местам расставит.
— Да Елица лучше с обрыва кинется, чем замуж за тебя пойдёт, — рассмеялся Гроздан.
— Ты скажи лучше, принимаешь поединок али нет.
Княжич перестал скалиться насмешливо: уж понял, видно, что прижался к горлу его клинок так тесно, что того и гляди кожу взрежет. И соглашаться не хочется, и отказаться — позор большой. Он всё ж переглянулся напоследок с отцом. Мстивой кивнул твёрдо, словно ничуть не сомневался в победе сына.
— Хочешь поединка — будет тебе, — Гроздан встал. — Но до утра дам тебе ещё время одуматься.
