Он развернулся, словно волной ярости его кинуло на Гроздана — добить! Пошёл клинок верной ровной полосой ему в шею — прорубит булат до хребта самого. Как волос, что падает на лезвие. Но разве этого он хотели Боги? За этим свели двух княжичей? Мышцы руки окаменели вмиг, сковало плечи и спину невероятным усилием. Лезвие замерло, почти коснувшись кожи Гроздана. Холодным стальным отблеском мелькнули в его глазах ужас и осознание смерти. Застыли — да схлынули, как понял он, что ещё жив.
Чаян опустил руку, коснувшись остриём меча земли. Гроздан вдохнул и начал вдруг валиться на спину. Кровь густо лилась по его боку. Сорвались с мест отроки и кмети даже — помочь. Привстал со своего места Мстивой, хватая за руку побледневшую вмиг княгиню.
— Унесите его, перевяжите. Быстро, — рявкнул князь.
Мужи мигом подхватили Гроздана — и утащили прочь на руках. Чаян проводил их взглядом, утирая со лба пот тыльной стороной ладони. Подошёл к Мстивою, едва и сам держась на ногах.
— Я жду завтра Елицу на пристани у своей лодьи, княже.
Посмотрел на неё коротко и пошёл к своим людям — средь расступившейся толпы. В избе завалился на свою лавку и проспал до самого вечера. А после долго ещё слонялся по двору, заставляя стражников зыркать на него с опаской. Пока не навалилась вторая волна усталости.
А на рассвете уже стоял Чаян у сходней, ожидая, не глядя ни на кого, кто сновал вокруг: на борту ладьи или по пристани. Падали ему прямо в лицо лучи Дажьбожьего ока, что уже поднялось над стенами Зулича. Застилало взор ослепительное, пересыпанное радужными бликами марево. Пахло водой свежо, плескала река о борта, покачивая её, словно младенца в ладонях. А ну как обманет князь? Хитрости его на весь отряд Чаяна хватит. Позабудет о том, что сына его пощадил, не убил, хоть и рука его готова уже была опуститься на плечо княжича в последнем ударе. Тревожно билось сердце, разгоняя по телу злость и нетерпение. Но вот показались на спуске к пристани две женские фигурки: одна чуть грузная — впереди, а вторая — знакомая, стройная — поодаль от неё. Чаян оттолкнулся ладонями от борта, выпрямляясь. Прикрыл глаза ладонью, желая лучше рассмотреть.
— Елица! — окликнул её, чтобы быстрее поняла, куда идти, хоть и узнала бы, верно, ладью из тех, что когда-то её отцу принадлежали.
Девушка вскинула голову и снова опустила, как он махнул ей рукой. И горько так стало в груди, словно и не рада она вовсе тому, что в Велеборск возвращается: словно одну неволю на другую вдругорядь меняет. Прошла по сходням мимо Вея — только покосилась с благодарностью: уж ей, верно, гораздо спокойнее теперь стало и за себя, и за подопечную. Княжна тоже проскочила быстро, даже и головы не повернув. И заметил Чаян, что как будто поблекла она за те дни, что не виделись, словно живы лишилась, что изнутри её освещала. Что ж такого случилось с ней там, за глухими стенами Зуличского детинца?
Чаян позволил женщинам разместиться под пологом, перебрать какие вещи, что в пути нужными окажутся. Ладья, взмахнув вёслами, словно оперением, отдалилась медленно от бревенчатого причала — да и поплыла вглубь русла, провожая Зулич взглядом деревянных глаз сокола, чья голова венчала её нос.
Совсем уж пропал в озарённой светилом дали город, воспоминания о котором остались не слишком приятными, когда Чаян решил Елицу всё ж проведать. Заглянул под полог, вспугнув Вею, которая как раз собиралась выходить, держа в руках латунный кувшин: то ли попить княжне принести, то ли умыться. Елица сидела, прижавшись спиной к мачте и смотрела перед собой неподвижно. Даже Чаяна не сразу заметила. Он, согнувшись в поясе, вошёл в укрытие. Девушка повернула к нему голову, но быстро взор опустила.
— Что с тобой? — Чаян сел перед ней прямо на палубу, заглядывая в посеревшее лицо. — Неужто и правда хотела в Зуличе остаться? Обиду держишь, что в поединке Гроздана одолел и забрал тебя?
Она дёрнула плечом.
— Нет. В Велеборске мне лучше. Всё равно, — посмотрела исподлобья. — Даже если вы с братцем там. Что случилось, не спрашивай. Пройдёт всё.
Чаян, выслушав несколько тревожных и взволнованных ударов собственного сердца, медленно опустил ладонь на колено княжны, провёл по бедру её вверх, нажимая, стараясь ощутить сквозь два слоя ткани тепло девушки. До ломоты во всём теле хотел ощутить её кожу под ладонями. Всю её до конца. Он приподнялся, кладя другую руку ей на талию. И губы её оказались так близко, чуть приоткрытые, пленительные. Сверкнули недоумением глаза из-под ресниц. Елица схватила его за локоть так сильно, что почти больно стало.
— Не трогай меня, — сказала, казалось бы, совсем не зло, но что-то в её голосе заставило отрезветь тут же. — Не трогай меня, княжич, а то нож раздобуду и порешу тебя во сне. Обещаю.
Чаян отстранился, убирая руки, что горели уже в желании сгрести её в охапку и не отпускать больше никогда. Взглянул на Елицу вопросительно: никогда таких слов от неё не слышал, хоть и вёл себя однажды, признаться, наглее. Княжна дышала рвано, сжимая губы и пряча взгляд, а пальцами комкала подол, плотно смыкая укрытые им колени.
— Что он сделал? — Чаян схватил её за плечо, встряхнул, приказывая посмотреть на него. — Что?!
Княжна вырвалась, отворачиваясь, а он снова сел у её ног, не стал больше выплёскивать вскипевшую мгновенно ярость. И так понятно всё стало. По тому, как сжалась она от безобидного прикосновения, как мелькнули в глубине её ореховой радужки, в сузившихся зрачках тени страха и омерзения.
— Уходи. Дай побыть одной, — Елица вцепилась в край укрывающего её голову платка, провела под ним дрожащими пальцами.
— Хочешь, вернёмся? — Чаян легонько коснулся вышитого края подола княжны, борясь с желанием уткнуться в её колени и вдохнуть вожделенный запах. — Я убью его, паскуду. В этот раз. Убью и к твоим ногам брошу тварь эту.
Она прикрыла глаза, слегка качая головой.
— Спасибо тебе, Чаян, — только и сказала. — Уходи.
глава 16
Раны, что остались от татьих стрел, заживали на сей раз очень скверно. Вроде, и не тревожили сильно, а на уроках тела мешали порой резкой режущей болью, что пробивала аж до кишок самых. Не первые это были шрамы на теле Ледена, но впервые рубцевались они так долго. Словно остались ещё наконечники внутри, хоть их и не было, конечно. Каждый раз он возвращался с ристалища, как побитый, держась за плечо и скособочившись — пока никто не видит. Слабости своим воинам, а особливо — чужим, показывать нельзя. Но как удержать всё внутри, когда аж слезу вышибает? Как будто отрок он неопытный, которого палкой по рёбрам неосторожно ударили в первой схватке с ровесником.
А уж нынче утром до того худо стало, что, прежде чем идти в терем, он посидел немного на скамье во дворе — отдышался, разминая мышцы, поводя плечами, чтобы не так тянуло.
— Что это с тобой, княжич? — вслед за наползшей на спину длинной тенью, раздался сзади насмешливый голос.
И тут сразу узнаешь, не оборачиваясь — Эрвар пожаловал. Никогда они с ним не разговаривали, не сталкивались даже нигде особо, а тут, как вернулся — варяг словно ворон над ним кружил. Ждал, что ли, как подохнет?
— Утро нынче хорошее, — Леден оглянулся через плечо и встал. — Вот, любуюсь сижу.
Оно и правда выдалось дивным: свежим, солнечным, росистым — травой хоть умывайся, очищая душу и тело от грязи. Но Эрвар не поверил, конечно: видно, потому что Леден никогда мужем чувствительным и склонным к размышлениям над красотами Матушки Земли не слыл.
— Эх, вызвал бы я тебя потягаться на топорах, да боюсь, не сдюжишь, — варяг прищурился самодовольно.
— А может, только так ты хоть равным мне станешь? — Леден остановился, когда тот преградил ему путь.
Явно осерчал Эрвар, желваками дёрнул — и в глазах его синих, что озеро горное, мелькнул холодный огонёк гнева. Варяги — народ вспыльчивый и обидчивый. О мести их кровной, что целые хутора выкашивала порой, сказания ходили далёко за пределами их земель. Одного слова неосторожного хватить могло, чтобы поселить в душе северянина лютую ненависть и желание отыграться. Но сейчас Эрвар молчал, раздувая хищные ноздри — и шрам его поперёк головы аж побагровел.
