заклинанием Перемещения и считай, что мы в расчете. Я забуду ваши проклятия, а вы забудете меня, как сон дурной. На раздумья лучину даю. Если не придем к согласию, то дурной сон начнется для вас. А я пока в хорошей компании посижу, правда, добрые люди?
Он взглянул на висящую четверку, и паутинки-кляпы спали с их ртов. Родные начали кричать, чтобы я убегала, но мужчина лишь улыбнулся. Он протянул руку и смял телефон. Когда же открыл ладонь, то на пол посыпались мелкие детали, больше напоминающие конфетти.
— Кто вы и что вам нужно? — спросила Лариса Михайловна.
— Развяжи меня, урод! — выкрикнул папа. — Развяжи и мы поговорим по-мужски.
Андронатий только усмехнулся.
— Мне нужна ваша дочь. Ей посчастливилось родиться со знаком Эстифалиуса. Но я не могу овладеть её душой до тех пор, пока вы не дадите согласие отпустить Олесю. Если согласитесь, то родственная связь спокойно прервется, и она сама последует за мной. Так что? Отпустите девушку в необычайное путешествие?
— Дяденька, пустите нас, пожалуйста, — заныли сестры, подергиваясь в коконах.
— Отпусти, урод! — повторил отец.
— Для этого вы всего лишь должны сказать, что отпускаете её на все четыре стороны. Сергей, я родился давным-давно и знаю, что дочери почти всегда покидают родное гнездо. Скажи, что ты её отпускаешь, и я отпущу тебя.
— А не пошел бы ты… — закончить фразу папе не дала паутина.
Я почувствовала, как глазам стало горячо. Пока я была у Грюзельдины с Манюриндой, в нашей квартире разворачивалась трагедия.
— Другого ответа от отца я и не ожидал. А что скажешь ты, Лариса? Ты же никогда не любила падчерицу. Всегда у вас была ругань и склоки. Неужели ты сейчас не отпустишь её?
Я затаила дыхание.
Мачеха пожевала губами, глубоко вздохнула и плюнула в лицо Андронатия. Плевок протянулся от его брови вниз, коснулся плаща. Мужчина только усмехнулся в ответ.
— Это значит, что ты отпускаешь её?
— Я ни за что такого не скажу! Да, мы порой не понимали друг друга, иногда кричали, но как бы мы не ругались — мы семья! Олеся для меня так же дорога, как и дочери. Да, знаю, что она не воспринимает меня как мать, но я стараюсь сделать как можно больше, чтобы она приняла меня хотя бы как родную. Я люблю её, пусть она и несносная девчонка. Люблю, ведь это моя несносная девчонка, и я ни за что не позволю какому-то хмырю забрать её. — процедила Лариса Михайловна.
Моим глазам стало совсем горячо. Я не верила своим ушам, не верила, что вечно строгая и суровая мачеха на самом-то деле меня любит. Но чего стоило Ларисе Михайловне просто сказать, что отпускает меня и тогда колдун освободил бы её?
Но нет, мачеха сказала, что любит падчерицу. Упругий ком давил изнутри, ещё чуть-чуть и полились бы слезы, но в этот момент колдун обратился к сестрам.
— А вы, голубушки. Неужто тоже будете защищать свою сводную сестру? Она же ненавидит вас, а вы ненавидите её. Я читаю ответ в ваших глазах, но спрашиваю просто из вежливости — вы отпустите её?
Вот тут моё сердце рухнуло вниз. Я посмотрела на плачущих сестер — сколько раз мы ругались, и дело почти доходило до драки?
Вряд ли Светочка и Людмилочка будут долго задумываться над ответом. Однако, я не смогла сдержать слез, когда они заговорили.
— Я не отпущу Олеську, — сказала Светочка. — Пусть мы тихо ненавидим друг друга, но если нам нужна была помощь, то сестренка не отказывалась. И мы помогали, как могли. Да, ругались, было дело, но всё равно мы родные. Так что иди-ка ты, дядя, туда, куда тебя папа послал.
— И я не отпущу, — буркнула Людмилочка. — Над кем же мы тогда подтрунивать-то будем? Не-не, Олеська это наша сестра. И когда я освобожусь, что за неё лично тебе таких люлей навешаю…
Фигуры стали расплываться. Что это было — слезы или комната начала пропадать? Розоватый туман скрадывал очертания, делая их всё более и более размытыми.
Прошла ещё пара мгновений и я ощутила себя сидящей на прежнем месте, с надкусанной ватрушкой в руке. В чашке чая медленно затухал розовый огонек, чаинки тихо ложились на дно. Две капли упали в янтарную жидкость, это слезы сорвались со щек.
— Вот так оно всё и было, красавица, — сказал Андронатий.
— Слышь, мудрила, зря ты моей будущей теще с тестем вольную не прописал, — раздался за спиной мужчины голос Игоря. — Да и за своячениц тебе придется ответочку держать.
«У каждого человека есть магия внутри,
они просто не знают, что обладают ею»
Лили Коллинз
— Ну и как ты освободился? — миролюбиво спросил Андронатий, повернувшись к Игорю. — А-а, это ты, хвостатый. Да уж, забыл я про тебя.
Кот, сидящий рядом с освобожденным Игорем, усмехнулся в усы и стряхнул с когтей остатки паутины. Потом он вальяжно подошел к Ситранатре, но не успел коснуться её, как по велению Андронатия нити паутины ожили и опутали белое тело.
Получился кулек с выпученными глазами и бешено виляющим хвостом. Кот урчал, фыркал, но ничего поделать не мог — паутина крепко держала маленького героя.
Зато Игорь отскочил за косяк и наружу торчала только рыжая шевелюра. Голубые глаза сверкали гневом, но он пока не рисковал высовываться дальше.
Кот пожертвовал своей свободой ради Игоря!
Какой же он герой!
Такие мысли пронеслись в моей голове, хотя я и не решила пока — кто из них герой, Игорь или кот?
Получалось, что оба. Вот только один герой уже в подвешенном состоянии, а второй прячется.
И где тут героизм?
Я себя одернула — не о том надо сейчас думать!
— Слышь, дядя, ты откуда тут нарисовался? — храбро спросил Игорь из-за косяка.
— Ногами пришел, а ты чего там прячешься? Вышел бы, с нами чая отпил. Олесь, нальешь ему чашку?
Я кивнула, потом встрепенулась и посмотрела на Игоря:
— Не выходи. Не надо.
— Да почему не надо-то? Я же пока никому ничего плохого не сделал, — миролюбиво сказал мужчина, но не забыл сделать нажим на слове «пока». — Пытаюсь договориться тихо-мирно. Выходи, не бойся.
Игорь помотал головой.
— Нашел лошка. Ты так и не обосновал — откуда ты нарисовался в другом времени?
Андронатий звучно хмыкнул. Он потянулся ещё за одной плюшкой и подмигнул мне.
— Ага, ну, на этот вопрос ответить очень легко. Видишь ли, я предугадал, что вы отправитесь в то время, когда Грюзельдина с Манюриндой прокляли молоденького кузнеца
