вопросе, внезапно говорит:
- Всё будет хорошо. Я в этом уверен.
Baltic Sea - Iday
С наступлением сумерек мы останавливаемся у здания, совсем не похожего на больницу: сквозь большие прозрачные стены-окна видно мебель, освещённую жёлтым светом торшеров, и людей копошащихся каждый в своей ячейке.
- Мне нужно к Альфе! – почти вскрикиваю я.
- Здесь твои мама, отец, братья и сёстры – вся твоя семья, - без тени волнения сообщает отец Альфы.
- Мне к нему нужно…
Отец понимающе кивает. Интересно вот, он всегда такой спокойный?
- Я понимаю, - говорит, - теперь он - вся твоя семья. Остальных же ты не помнишь.
- Да! Он моя семья! – аж подпрыгиваю я на месте.
- Но вот они помнят тебя.
Они помнят меня и, наверное, все эти месяцы им было так же тяжело, как мне сейчас. И им так же важно увидеть меня, как мне необходим мой Альфа.
- Хорошо, - соглашаюсь. – Пойдёмте. Только, ненадолго, ладно?
- Договорились. К тому же, мама привезла тебе одежду.
Мы довольно продолжительное время едем в полупрозрачной кабинке наверх, всё выше и выше над городом и его огнями.
- Это мой дом? Я тут живу?
- Нет. Ты живёшь в другом месте.
- Тогда почему здесь мои родители?
- Мы решили, что это место подойдёт тебе лучше всего, чтобы отдохнуть, а им ближе к… к Альфе. Клиника расположена недалеко отсюда – всего пять минут на машине.
- А, хорошо.
В его кармане начинает что-то жужжать, и он, попросив перед тем у меня прощения, прижимает его к уху. Это телефон, и кто-то говорит с ним женским голосом. Говорит долго. Говорит, даже когда отец Альфы открывает дверь в дом, где временно ждут меня мои родители.
В холле, из окна которого, как на ладони, виден весь город, темно, и только яркий прямоугольник света из комнаты рядом ложится на пол и частично на горящую крохотными огоньками ель. Она вся блестит, переливается чем-то удивительно красивым.
- Приехали! – оглушает внезапный визг.
В дверном проёме появился мальчик. Впрочем, не только он: и секунды не проходит, как из-за его спины начинают возникать люди, разные. Много взрослых мужчин и женщин, но детей всё-таки больше.
- О, Господи! – кричит кто-то женским голосом.
В меня буквально впиваются чьи-то руки, кто-то сдавливает ладонями голову, чьи-то слёзы обжигают щёку, но хуже всего кто-то мелкий, повисший на моей ноге, точнее двое или трое мелких людей.
Я буквально физически ощущаю, как нечто внутри меня, соскальзывает или размывается, и лавина эмоций, с таким трудом сдерживаемая все последние дни, прорывает меня, как вулкан земную мантию.
- А-а-а! – ору я и стараюсь закрыть лицо и уши руками.
- Мы же договаривались! – громко и строго разрезает внезапно образовавшуюся тишину знакомый голос.
Я не понимаю, не могу сама себе объяснить, почему его руки и грудь действуют на меня так успокаивающе, ведь я его совсем не знаю! Есть только один человек, на кого моя ненависть к прикосновениям не распространяется, и это не он, это… его сын.
Кто-то ласково, но при этом осторожно, даже боязливо гладит меня по тыльной стороне ладони.
- Доченька…
У неё, оказывается, синие глаза, как у меня. Сейчас это плохо видно из-за слёз. Невозможно разобрать, смеётся она или плачет, но мне внезапно делается до жути больно и невыносимо хочется её обнять. Это же… моя мама.
Глава 31. Любить любым, любить всегда
Blooming in the Valley - Omid Shabani
Данное мне слово было сдержано: мы пробыли во временном доме не больше получаса. За это время, однако, случилось многое. Во-первых, я трижды переоделась, поскольку вся одежда, когда-то принадлежавшая мне, оказалась велика. Мама, буквально заливаясь слезами, предлагала попробовать то один костюм, то другой, а потом, всё так же заливаясь слезами, старалась напихать в меня как можно больше еды. Во-вторых, светлый мужчина, назвавшийся моим отцом, заявил, что если бы Альфа не был без сознания, то он бы ему это «безсознание» устроил. На что сильно кудрявая и такая красивая, что даже сама Красивая ей позавидовала бы, женщина ответила: «Неизвестно ещё, кто это всё затеял! Извини, дорогая…».
После всего гвалта и какофонии голосов, машина показалась островом тишины и спокойствия. Причём настолько уютным, что за те жалкие пять минут, пока мы ехали до больницы, я даже умудрилась задремать.
- Снега в этом году, как никогда… сто лет такого не было, - будит голос отца Альфы.
На больничной стоянке для машин и впрямь высится гора в три человека ростом.
- Да и минус тринадцать – тоже для наших мест чересчур… - задумчиво добавляет он.
Мы бы не выжили. Ещё один или два дня в пути, и замёрзли бы. Эти дни могли быть потеряны где угодно: на маяке, в тёплой чаше бетонного гриба, в доме с привидениями или просто в лесу. Подумать только, когда начинали свой путь, временами случался такой тёплый полдень, что мы даже раздевались до футболки, а это каких-то несколько недель назад. Я всё время себя успокаивала, что холода придут постепенно, и мы с Альфой как-нибудь адаптируемся к ним, привыкнем. На деле же зима, стужа и снег накрыли внезапно, почти без предупреждения.
Даже не знаю, может, стоило всё же со своим отцом о таких вещах говорить, но… отец Альфы как будто… ближе, что ли? Понятнее? Надёжнее? С ним так же спокойно, как с самим Альфой. А мне уже очень нужно скинуть на кого-нибудь этот груз:
- Мне нужно вам кое-что сказать…
- Конечно, - он берёт меня за руку, невзирая на то, что ровно припарковать машину на обледенелой площадке не так и просто.
- Я… расскажу, как всё случилось, хоть вы и не спрашивали.
- Спросил бы, но попозже, - вспыхивает он улыбкой и выключает, наконец, мотор.
- А, ну ладно. В общем, я это… там человек был с нами в лагере – Хромой, он и хромым-то стал, потому что девушек обижать любил, разных, и меня тоже… насиловать, короче.
Его ладонь напрягается, и как будто холоднеет даже.
- Нет-нет, меня Альфа спас, так что у Хромого ничего не вышло… со мной.
- Он его убил?
- Н-нет, не совсем. Когда мы начали спускаться с горы по верёвке, он-то Альфу и столкнул. В общем, мне ничего не оставалось как
