Но Луциан, кажется, не особо обиделся на мою резкость:
— Легко любить того, кто всегда ускользает, — пожал он плечами.
— Другой любви у нас не было.
— Значит, ни к чему.
— И теперь ты хочешь, чтобы я принесла тебе еще одну жертву?
Он наигранно прижал руку к груди:
— Ида! Это, знаешь ли, за пределами Мертвоземья люди мыслят столь узко, что веруют: если на кровавый алтарь возложить жертву, то обязательно появится некий бог и одарит людей всеми возможными благами. Но я не бог, я всего лишь посланник, я всего лишь речь, что льется в твои уши, иногда совсем не задерживаясь в голове.
— Значит, я поняла тебя неправильно?
— Ты поняла меня так, как захотела. Не более, не менее.
— А говорить прямо тебе не позволяет… что?
Теперь Луциан посмотрел на меня с укором:
— Я здесь, чтобы быть рядом, как любящий отец должен быть рядом с дочерью в трудный момент. Но отец, принимающий решения за дочь — глупый отец. А мне хочется верить, что прожитые годы даруют мудрость. Вижу, ты сейчас не настроена слушать и слышать, но я не какой-то там кукловод, дергающий за ниточки и управляющий чужими жизнями. Я — это я, не более, не менее. Быть может, я вижу чуть больше, чем умеет обычный человек, быть может, и умею я чуть больше. Быть может, я мертв больше, чем любой обитатель Посмертья. И мертв намного, намного дольше. Но я не просиживаю ночи, планируя чужие жизни, обрезая жизненные нити или развязывая войны. Эти мысли ошибочны и неверны, но обиду за них я держать не стану. К человеческой глупости я привык. Роксана не разговаривала со мной много лет в обиде за смерть ее близких. Но разве я их убил? Не убивал. Более того, о грядущем предупреждал. Мне не дано сказать больше, чем было сказано, ведь я всего лишь речь. Мне не дано вертеть людскими судьбами, ведь я лишь посланник. Мне не дано лишать кого-то выбора, как ты, должно быть, вообразила. Я пришел к тебе, когда ты в этом отчаянно нуждалась, потому как это было в моей власти. И только.
Я тяжело сглотнула, откинула со лба влажные волосы.
За этим разговором мне стало жарко… взгляд метался от Хала к Луциану и обратно, а решение, так и не принятое, словно весело сверху тяжелым мечом, готовым рубить глупые головы.
— Ты прав, Луциан, — уже спокойнее кивнула я. — Сейчас из меня плохой собеседник, особенно если беседа представляет из себя череду загадок. С нашей последней встречи каждый мой день был непростым и полным открытий. Меня пытались отравить смертельным ядом, но безуспешно, на меня нападали мертвые, а я защищалась землей. Другие люди подчинялись мне, словно марионетки. Говоришь, ты не кукловод? А я им была. Ощущение не из приятных. Ты можешь сколько угодно вспоминать, как учил меня и Александра сражаться и встречать различные обстоятельства лицом к лицу, но Лу, ты никогда не обучал нас такому. Меня не обучал. Может, Александра… а я не могла помыслить, что когда-нибудь… понимаю, к чему все идет. Место Роксаны опустеет, кому-то придется его занять. Понимаю. И сделаю. Быть может, даже стану слушать твои советы, как прежде, ведь они всегда казались мне… отческими. Но прямо сейчас, чем бы ты ни был — исчезни. Не лей мне в уши слова-перевертыши и советы с двойной трактовкой, маскируя это поддержкой. Не стоит.
— Значит, не будет у нас ссоры длиною в несколько лет?
— Как было у тебя с Роксаной? — я усмехнулась и процитировала его самого: — Из двух ссорящихся всегда виновен тот, что умнее.
Луциан рассмеялся задорно и весело, в точности так, как смеялся раньше. Но теперь иначе воспринимался и его смех, и он сам. Неосознанно я… опасалась и держалась так, словно вот-вот на меня нападет сама мертвая Армия, не меньше.
Закончив смеяться, Лу серьезно сказал:
— За Халом придут его люди, и они же попытаются тебя сжечь, как только я уйду. Никто тебе не поможет, лишь ты сама. Никто за тебя не решит, лишь ты сама. Я пришел, чтобы предупредить: не должно быть более мертвых костров на моей территории, не должен пустовать мой дом. Каждый погибший станет новым жителем Посмертья и частью твоей Армии. Если нет… — Луциан посмотрел на Хала и сказал: — …неважно, какое решение в итоге ты примешь. Хал уйдет под землю вместе с миром, что создал. Но не считай это угрозой: как человеческое самосохранение способно творить чудеса, так и желание Мертвой Земли жить безгранично и является лишь инстинктом.
Пока я смотрела на Хала, Луциан исчез.
А ведь раньше я замечала, как незаметно он двигается, появляется и исчезает. Но каждый раз считала это приобретенным в долгих тренировках навыком, не более. Уверена, я еще немало откопаю в памяти подобных странностей, многое встанет на свои места. Но останутся и вопросы, на которые никогда не получить ответов. Может, только в Посмертье… когда вернусь сюда насовсем.
— Ты очнулся, я вижу, — сказала я громко.
Хал сразу открыл глаза и неловко сел.
— Много слышал?
— Слышал? — он схватился за голову, его руки обагрились кровью. — Слышал, как ты говорила, потом опять говорила, даже спорила… но как будто не со мной.
Значит, он не слышал Луциана.
— Мы оказались здесь не просто так, Хал, — я встала над ним и подала руку. Он посмотрел на нее странным взглядом, но все же позволил себе помочь. — Мы оказались в Посмертье, потому что я… думаю, я хотела причинить тебе вред. Но мы провалились в нужный момент. И в нужный момент я поговорила со старым другом. Он открыл мне глаза, показал, что решение, принятое наверху… убило бы меня со временем, ведь мертвая кровь имеет свойство впитываться в сам разум. Нет, Хал, ты должен жить, чтобы я навсегда о тебе забыла. Хотя бы попыталась.
Он промолчал, взгляд его был мутным.
А мне в Посмертье было легко, я и забыла, как тяжело здесь находиться живому человеку… что на уши и сознание постоянно что-то давит, то ли прибивая к полу намертво, то ли выталкивая прочь. Сейчас же… может, я чувствовала что-то поначалу, а теперь ничего. Даже свет не слепил, а зрение прояснилось — я видела больше, чем раньше. Видела, как живут мертвые. Видела остатки кострищ и кости, видела, что здесь все осквернено и пропитано кровью.
Но еще я чувствовала.
Чувствовала, что где-то далеко есть жизнь, и эта жизнь ко мне стремится.
ГЛАВА 30. Новая Кровь
Два слова сплетутся в одно, в то, что нам суждено. И окрасит землю новая кровь, и поднимутся мертвые вновь.
И станет новой Мертвая Земля, и уйдет ее прошлое без следа. Королева взойдет на мертвый трон, а рядом с ней окажется он. Тот, кто изменит крови закон.
Из закрытой литературы Храма. Предсказание скельты Анны.
— Надо выбираться, — я тряхнула Хала, оглядываясь по сторонам.
Разом вспомнились все истории об Александре и мертвых: его первые попытки возглавить Армию были сложными, если не неудачными, и в этом становлении он потерял многих. А сейчас, прямо сейчас, мертвые тянулись в мою сторону. К Аллигому. Туда, где их ждут с огнем и наверняка сожгут, раз уж это без проблем получалось раньше. И я не знала, как шествие мертвых остановить, не было возможности научиться или попробовать. С сивиллами, контролем и землей я хотя бы сталкивалась.
— Нас будут ждать, ведь так? — спросила я, уже зная ответ. — Сколько человек, Хал? Как много человек там будет?
Он промолчал.
— Я убью живых ради мертвых, если ты не поможешь.
— Ты не убийца, — ответил он. — За твоей угрозой пустота.
— Не убийца. Тем сложнее мне будет после, но пустоты за моими словами нет… уж ты-то должен понять. Сколь сильно бы ты не ненавидел Дарлана, в конце концов сам превратился в его ухудшенную версию. Я не хотела замечать сразу, игнорировала очевидное, но Хал… договор с Хаконом Армфантеном мог заключить Дарлан, но даже он не позволил бы мертвой науке распространиться настолько, что Мертвоземье вот-вот из-за нее погибнет. Я помню тебя другим человеком, помню, как ты восхищался моими попытками сохранить жизни людям, которых окружающие ценят на уровне грязи под ногами. Ты был неравнодушным! — это я почти выкрикнула, столь велика была обида на все. — Тебя любили за справедливость и попытки что-то изменить, пусть даже и в пределах Низменности. Там было спокойно благодаря тебе, так говорили многие. За тобой пошли, за тебя умирали, как не умирали за Роксану или других королей. Но сейчас сама Мертвая Земля умирает благодаря тебе. А я просто хочу все исправить и пролить при этом минимум крови. Сохранить жизни без «жертв необходимости», без показательных казней, ведь все это в моих силах.
