Рози с удовольствием это сделала.
К тому плащу Кристиан приколол странную брошь, длинную булавку с четырьмя стеклянными дутыми шариками.
— Их же четверо? — уточнил он, поправив это незамысловатое украшение.
— Четверо, — вздохнула Рози.
— Тогда прощайтесь, — сухо произнес Кристиан. — Сегодня они отправятся к свету, а старуха… куда повезет.
Рози внимательно и серьезно глянула на Кристиана.
— Так вы пришли за госпожой Эрикой затем, — произнесла она задумчиво, — чтобы выманить старуху?..
Кристиан лишь кивнул.
— А без этого никак?
— Никак, — ответил он. — Я не могу усадит Эрику под замок навечно. Не она должна сидеть под замком, как преступница, а этот плотоядный монстр. И чем скорее мы от нее отделаемся, тем лучше.
Он попытался улыбнуться, но улыбка вышла тревожной.
— Не то она испортит нам свадьбу, — закончил он.
***
Я не слышала карканья, когда наша карета катилась по улицам города.
Не видела, как старая больная ворона с хромой ногой и облезлыми, словно обожжёнными крыльями, догоняет нас.
Ей было не догнать резвых лошадок герцога.
И предоставлять ей такого шанса никто не собирался.
У законника все было готово. Он нас ждал. И, судя по всему, с Кристианом у него была договоренность.
— Прошу! — законник просто раздувался от гордости. Он указал нам на кресла, установленные специально для нас у его стола.
Бумаги на подпись лежали прямо перед ним.
Но текст выжженого на столешне завещания я увидела. Он предательски выглядывал из-под документов, которые нам предстояло подписать.
И, кажется, законник не собирался избавляться от следов шалости огненных мальчиков.
Он, напротив, приказал покрыть лаком выжженные пламенем слова.
Словно память об ушедшем друге.
— Что ж, приступим, — мне показалось, что Кристиан спешил. А вот это странно; я бы, наоборот, еще погуляла по городу.
С удивлением я поняла, что уже давно не покидала дома, заваленная делами, хлопотами и подготовкой к свадьбе. И возвращаться обратно в четыре стены мне совсем не хотелось.
— Прочитай и подпиши, — сказал Кристиан, придвинув мне бумагу.
Странно; его подпись там уже стояла.
А ведь это такой важный документ!
Я с удивлением подняла на него взгляд.
— Бумагу составляли мои юристы, — ответил Кристиан, откинувшись на спинку кресла. — Я уверен в каждой букве. Так что тут нечему удивляться. А тебе стоит прочесть. Прекрасная погода сегодня, господин законник, не находите?
— Прекрасная, — согласился законник, довольно щуря глазки.
На столе, поверх всяких бумаг, судебных записок, завещаний и прочих юридических документов, лежал его пистолет.
Словно оберег или предупреждение.
Как последний шанс…
Не успела я об этом подумать, как в окно влетела ворона.
С хриплым карканьем она разбила стекло и комком грязных окровавленных перьев рухнула прямо на белые бумаги на столе законника.
И тотчас начала превращаться в нечто огромное, страшное, пугающее настолько, что законник осмелился выдернуть из-под нее пистолет после весьма долгой паузы.
Он раскачивался на стуле и просто рухнул назад, когда это чудовище свалилось на его стол.
И потребовалось время, чтоб он поднялся, отчаянно ругаясь, добрался до стола и выхватил пистолет из-под чудовищной туши, что росла и обретала очертания на его столе.
— Ни с места! — выкрикнул он. Щелкнул взведенный курок.
Но монстр на столе и не думал убегать.
На пол спустились ноги в потрепанных, грязных, заляпанных грязью ботинках.
Иссеченное по подолу платье в пятнах тины, плесени, глины прикрыло старые колени.
Мадам Эванс, выглядящая, как придорожная побирушка, растрепанная, отощавшая, сползла со стола законника, оставляя грязные отпечатки рук на его документах.
Я так и вскрикнула, прижимая к груди бумаги.
Никогда еще мачеха не внушала мне большего страха и трепета.
Разодетая в лучшие одежды, тщательно причесанная и глядящая свысока с ухмылкой — нет.
— Ш-што, — прошипела она, трясясь от злости и слабости, глядя на нас с ненавистью, — попались?
И это было жутче всего.
Трое здоровых, сильных людей, попались ей, больной старухе?!
Законник молча, не медля ни минуты, выстрелил.
Он милосердно метил ей в плечо, чтобы не убить, но ранить.
Пуля должна была отшвырнуть хрупкое тело вон, а боль — отрезвить безумную.
Но не тут-то было.
Мадам Эванс оказалась крепкой, словно отлитой из металла.
От попадания она лишь дернулась — так, будто шалун-мальчишка в нее попал камнем, — и угрожающе шагнула вперед, сверля меня горящим взором.
— Стой, где стоишь, исчадие ада! — крикнул законник.
Но мадам Эванс только взмахнула рукой, и законник с воплем полетел вверх ногами в угол.
Его пистолет выстрелил в полоток безо всякой нужды.
— О, как я тебя ненавижу…
Ее рука, ее серая призрачная рука тянулась к моему горлу.
Это была не плоть, нет.
Это была ее злая воля, ее сила, сама ее жизнь.
Это было настолько сильное желание, что даже пули разбивались об него.
— Я уведу тебя в мир теней…
Мне, застывшей в ужасе, казалось, что черная воля уже касается меня.
Этот ужасный миг растянулся в вечность — в вечность ужаса и леденящего душу страдания.
Еще миг — и сияющие, как старый тусклый лед, когти коснутся меня. В ужасе я зажмурилась и закричала, предчувствуя удар.
Но этого не случилось.
В этом сумрачном мире, где каждый миг тянулся вечно, а броски были неуловимы, как выпады кобры, Кристиан был быстрее молнии.
Я услышала только слабый вскрик, хруст схваченного запястья, и клацанье когтей по дереву столешни.
— Не сегодня, мадам Эванс, — вежливо произнес он.
Таким тоном, будто предлагал ей веер на балу.
Я распахнула глаза и усавилась в ужасе на трагедию, разыгрывающуюся передо мной.
Законник все еще летел в угол, как в замедленном кино.
Пуля его пистолета летела в потолок — медленно, жужжа, как ленивый шмель.
А Кристиан, вежливо и по не настоящему улыбаясь, крепко удерживал мадам Эванс за руку.
— Давайте обойдемся без насилия?
Я видела, как старуха кинула на меня взгляд, полный ненависти.
Она продолжала двигаться так быстро, что и пуля законника за ней не поспевала.
— Паладин! — выдохнула она с ненавистью.
Кристиан вежливо вскинул брови, подтверждая ее догадку.
— И врач, — она перевела на меня взгляд, полный животной ярости. Рот ее разъехался в чудовищной ухмылке, она закатилась в хохоте, содрогаясь всем телом. Кристиан с брезгливостью откинул ее, будто грязную тряпку. — Девочка! Ты думаешь, он любит тебя? Паладины не умеют любить! Только видеть выгоду! Он использует тебя! Все равно что мула нанимает на работу! Ты будешь таскать тяжести на своей спине, если он скажет! Ты!..
Черная сеть тумана ее слов опустилась на мою голову.
Я поняла, что старухе не нужны слова древних заклятий, чтобы кого-то заворожить, околдовать, сделать таким же угольно-черным, грязным, как она сама.
Она делилась ядом своей души, чтобы творить зло.
И в этой чернильной темноте было только одно спасение; верить не ей, а Кристиану. Видеть в этой непроглядной тьме спасительный огонек и не потерять его.
— Старая каракатица, — проговорила я. — Только я решаю, таскать мне тяжести или нет. Я богатая и знатная. Я нашла клад, о котором ты только мечтала. И у меня нет нужды кому-то подчиняться, чтобы что-то получить.
— Клад! — взвыла старуха. Она рванула так, что и Кристиана откинула, и снова потянула свои жадные когтистые руки ко мне. — Деньги! Золото! Так он ушел и оставил тебе свои богатства! Он ушел! Он больше не защищает тебя! Ты беззащитна! Ты беспомощна!
Этот рывок был страшен.
Кристиан ее больше не держал.
Он не вынес ее напора, ее страсти, ее злобы. Всего ее естества, которое она вложила напоследок в свой бросок.
