Константин Аврилов - Я, ангел

Завернув лихой кульбит среди остатков монументов, Тиль затормозил Мусика рядом с палкой учителя.

– Опаздываете, молодой ангел, заставляете ждать. Соскучились по И.Н.? Так я вам быстро напомню, влеплю и не подумаю! И обретенные крылья не помогут!

– Простите, герр...

– Марш на место!

Тиль примостился на углу памятника забытому герою. Сокурснички даже не кивнули.

– Итак, мальчики, – Сведенборг потряс палкой, как дирижер полкового оркестра. – Подведем итог. Рассмотрим, как справились с первыми овечками. Начнем по порядку. 898-й, докладывайте.

Погибший капитан тяжко вздохнул:

– Овечка играла в подпольном клубе за наличные. Сорвала большой куш, около двух миллионов. Вышла с сумкой денег на темную улицу, получила битой по затылку. Череп раскололся пополам. Умерла сразу. Если бы задержалась или вызвала такси, осталась цела.

– Почему не остановил, 898-й?

– Извините, герр Сведенборг, не мог терпеть, чтобы она совращала монахинь.

– А что нам скажет уважаемый ангел 897-й? – Палка нацелилась на аса-камикадзе.

– Выпала из окна! – радостно сообщил он.

– Сама?

– Конечно нет! Была облава на торговцев детской порнографией, первым ворвался полицейский, у которого погибла семья. Ну и он... отомстил. Выпустил всю обойму. Изрешетил как мишень. На ней живого места не осталось.

– Овечке нельзя было помочь?

– Разумеется, можно. Ушла бы по черному ходу, осталась цела. Но зачем? Чтобы дальше занималась грязью?

– Прекрасно. Ну а сэр Тиль чем порадует?

– Пока нормально.

Сведенборг искренно удивился:

– Хотите сказать, что еще не успели ее приговорить?

– Спасал, как мог.

Учитель крякнул, сделал круг, очевидно, борясь с растерянностью, и, наконец, заявил:

– Будем считать это исключением, подтверждающим правило... Вы, кадеты, заработали опыт и кучу штрафных. Вы познали, что овечки – отвратительные, злобные и похотливые создания, которые делают что захотят. Все и всегда. Они не слышат ангела, так что штрафные никогда не списываются. Только теперь, когда насладились властью ангела назначать приговор и возмездие, всего лишь наблюдая и не вмешиваясь, вы способны усвоить Третий закон ангелов, – Сведенборг обвел суровым взглядом учеников. – Он гласит: ангел не должен влюбляться в овечку. Все ясно?

897-й поднял руку:

– Что полагается за нарушение?

– Штрафные, разумеется.

– И все?

Резкий удар палки отшвырнул солидный обломок истории. Сведенборг помрачнел:

– Одно и то же. Никто из молодых ангелов не верит в серьезность Третьего закона, пока сам не обожжется. Знайте, кадеты, Третий закон – самый важный. И самый страшный. Последствиями, разумеется. Из-за него ангелы делают необратимые глупости. О которых жалеют вечно. Любить овечку – самое тяжелое испытание для ангела.

– Герр учитель, можно пример? – спросил и без того грустный 898-й.

– Что за негодяи недоверчивые! – вскричал Сведенборг. – Однажды к мерзкому композиторишке, нотному пачкуну, явился человек в черном и заказал «Реквием». Бездельник и прощелыга написал, но заказчик за работой не явился.

– И что? – не понял 897-й.

– Это был Ж-ангел! Замечательный, умелый, сильный. Ей оставалось совсем немного до Хрустального неба. Но она влюбилась в эту паршивую овечку и увидела в вариантах близкий конец. Что она должна была сделать? Равнодушно наблюдать за неизбежным. Так ведь нет. Решила, что ради любви должна остаться великая музыка. Ну, не дура?!

– Как же она разговаривала? – спросил Тиль, у которого в ушах надрывался Фредди Меркьюри, уверяя, что они чемпионы.

– Пошла на самый непростительный, самый мерзкий, самый глупый для ангела поступок, за который даже И.Н. – мало. Она вочеловечилась! И навсегда потеряла шанс обрести Хрустально небо. Никакая любовь, а тем более музыка, не стоят такой жертвы.

Как плохой трагический актер, Сведенборг горестно воздел руки.

Кадеты помалкивали, стараясь глядеть на обломки и песок.

– Не влюбляйтесь в овечек, ангелы, – продолжил он. – Будете страдать каждый миг вечности. Овечка ничего не поймет. Выберет какую-нибудь тень, отъявленного дурака, выйдет замуж, нарожает детей, будет стариться и дурнеть. А вы – жариться на сковородке. Да, ангелам дано страдать. А вот овечке не дано любить ангела. Урок окончен, свободны.

Учитель зашел за статую и пропал. Тиль даже не успел расспросить его о важном. Нумерованные коллеги разбрелись кто куда, не прощаясь. Делать на Срединном небе совсем нечего. Тиль запрыгнул на Мусика, но сзади вкрадчиво спросили:

– Торопитесь?

На раскладном стульчике удобно устроился Гессе. Широкополая шляпа прикрывала тенью глаза. Ангел выразил всяческое почтение председателю Милосердного трибунала.

– Делаете успехи, юноша, ja. – Гессе одобрительно кивнул. – Станете хорошим ангелом. Очень хорошим. Вам по силам обрести Хрустальное небо. Вы меня понимаете?

Тиль понимал, что с нынешней цифрой штрафных вердикт не грозит. Но язык придержал за зубами.

– Хрустальное небо – главный приз ангелов, – продолжил Гессе ласково. – Приз редкий, драгоценный и желанный. Может быть, ваш.

– Что я должен делать? – спросил Тиль.

– Скорее не делать, юноша. Вы слишком рьяно пасете овечку. Не стоит тратить столько усилий, она не заслуживает. Наблюдайте, как другие ангелы, но не вмешивайтесь. Больше от вас ничего не требуется.

– А штрафные?

– Об этом не беспокойтесь. Поступите правильно – обретете Хрустальное небо. Обещаю, – Гессе приподнял шляпу, словно заключая нерушимую клятву. – Договорились?

Тиль машинально кивнул, но вдруг спросил:

– Герр Гессе, а что делать, если я чувствую в себе то мещанина, то степного волка?

– Пожалуй, надо завалить источник камнями, – задумчиво ответил председатель Милосердного трибунал. – Налакаются, чего ни попадя, и давай нести ахинею. Нет, решительно – завалить.

И он сгинул вместе со стульчиком.

Над фаянсовой миской возвышалась горка маслин, огурцов и каперсов. Простые вкусы провансальской деревни учили поглощать соленое изобилие с красным вином с рыбным блюдом, но овечка ограничилась кувшином свежего апельсинового сока. Смачно хрумкая, как голодный заяц – капусту, обильно запивала оранжем и забрызгала футболку от ворота до пупа. Тина свинячила с таким страстным аппетитом, что никто из прислуги не мог осудить молодую хозяйку. Девочка лучилась наглым здоровьем, а это извиняет мелкие нарушения приличий.

Разбуженная чавканьем, Виктория Владимировна вышла на веранду узнать, кто же это старается с раннего утра. Остановившись в проеме двери, разглядывала дочь с особым интересом, но когда Тина заметила ее, улыбнулась: