Последнее слово странно ощущалось на языке. Даже сейчас я слегка привирала, сохраняя тайну.
— А ты шла на урок, как хорошая девочка?
Нет, в лес. Да какая разница?
— Я не могла оставаться в комнате. Там как в могиле.
Листки бумаги хрустнули — у Кристофа дрожали руки.
— Анна, — медленно и задумчиво выговорил он, будто имя неприятно на вкус. Свернул листочки, отдал мне. — Хм…
— Она сказал, что ты… — Я сглотнула. У меня пересохло в горле. — Она сказала, что это ты звонил. Наверное, хотела, чтобы я тебе не доверяла.
Кристоф напрягся. Снова выглянули клыки, правда, тут же спрятались.
— Я бы никогда… — начал он.
Я поспешила прервать его. Горячая волна уже грозила подняться к лицу, и я не хотела, чтобы щеки снова раскраснелись.
— Я тебе уже говорила, что не верю ей. Она пыталась выяснить, знаю я ли я что-нибудь, подозреваю ли, виделась ли с тобой.
Он успокоился. Так странно было видеть, как смягчаются черты лица и выравниваются волосы.
— Ясно. Значит, миледи захотела вмешаться.
Дилан говорил то же самое.
— Я хочу знать, что происходит.
Он открыл рот, но тут возле столика появился Дибс, приглаживая мокрые волосы.
— Давайте возьмем пепперони?
Порывшись в кармане, Кристоф достал три купюры по двадцать долларов.
— Закажи одну мясную пиццу и одну вегетарианскую, без лука и оливок. И пять напитков. Давай, иди.
Дибс схватил деньги и побежал прочь. Рука Кристофа сжалась в кулак, но потом он с видимым усилием расслабил пальцы. Этот жест никак не вязался со спокойным выражением лица.
— Потерпи пока. Потом поговорим.
Сложно вести себя как ни в чем не бывало, когда сердце колотится, а на коже выступает пот. Я скрестила руки на груди и пристально посмотрела ему в глаза. И внезапно поняла: сейчас или никогда.
— Нет. Я хочу знать все и сейчас.
— Я сам знаю очень немного. В Братстве появился предатель. Сейчас выяснилось, что он занимает высокий пост и что я не под прицелом. Я никогда и не был под прицелом, просто случайно попал.
Он провел языком по передним зубам, и ипостась дампира исчезла вовсе. Голубые глаза были по-прежнему холодны. И почему я решила, что они могут потеплеть?
— Откуда ты знаешь?
От него шло какое-то неприятное тепло, больше напоминающее стерильный жар голубых огоньков. Я содрогнулась.
— Это вендетта. Дети расплачиваются за грехи родителей. Но твоя мама была ни в чем не виновата, поверь моему слову. — Одним быстрым движением он выскользнул из-за стола и пристально посмотрел на меня, но не в глаза, а на грудь, где под свитером прятался медальон. — Спрячь стенограмму. Не говори о ней вслух там, где могут услышать чужие. И ради всего святого, Дрю…
Я ждала, но он так и не договорил и отошел к стойке, около которой от нетерпения подпрыгивал Дибс, а тетенька-продавщица со скучающим видом слишком неторопливо нажимала на кнопки.
Меня обволокли запахи пиццерии — теста, томатного соуса и запеченного сыра. Я засунула листки стенограммы в сумку и вдруг поняла, что и у меня трясутся руки.
В Школе, говорил он когда-то, ты будешь в безопасности.
А где я в безопасности? Да нигде. И я даже не знаю, почему. Потому, что кто-то в Братстве из ненависти хотел убить мою маму? А спустя годы — и меня?
Господи. Как можно испытывать такую ненависть и все еще оставаться человеком? Чем ты лучше кровососа?
Грейвс плюхнулся на диван рядом со мной.
— Ты как? — Волосы у него были зачесаны за уши, а лицо еще блестело от капель дождя. — Что-то ты бледная.
У меня все чудесно. Как бы.
Я взяла его за руку под столом, и наши пальцы переплелись. От прикосновения к его теплой коже сердце у меня застучало как-то по-иному.
— Все плохо. — Я сжала его руку. — Хуже не бывает.
Он сжал мне руку в ответ. Его желтоватые щеки залил румянец. — Ну, не все. Мы же здесь, верно? А днем нам везде безопасно.
— Угу. — Внутри бурлил миллион вопросов. Начиная от «ты не сердишься на меня за свою испорченную жизнь?» и заканчивая «ты мог бы так сильно кого-то ненавидеть, что натравил бы на него кровососов?».
— Эй, перестань. — Он сжал мне руку почти до боли, но вовремя остановился. — Все будет хорошо. Наладится как-нибудь.
— Не знаю. — Я смотрела прямо перед собой на столешницу с рисунком под дерево; пластиковое покрытие кое-где облупилось. — Куда делись все дампиры из Школы?
— Я уже думал об этом. — Несколько покупателей зашло через стеклянные двери. Грейвс понизил голос: — Дрю, если что-нибудь случится…
— Например?
— Сама знаешь. Если вдруг что, я пойду с тобой.
Моя рука невольно сжалась. Ни один из нас не хотел
отпускать ладонь другого. Он глубоко вздохнул и посмотрел мне прямо в глаза. Зеленая радужка вокруг зрачков светилась даже на фоне электрических лампочек. Дождь за окном стоял плотной пеленой, в которой, как водоросли, плавно перемещались силуэты.
— Я…
Я не знала, что сказать.
— Просто я тут подумал… На тебе было три свитера и сумка через плечо. Ты ведь собиралась бежать?
О, боже. Я открыла рот. Закрой немедленно.
Он продолжал:
— Знаешь, я, наверное, обиделся бы. Но потом сообразил: ты хотела уйти и отвлечь от меня опасность, ведь так?
Моя голова сама опустилась в знак согласия. Усилием воли я снова подняла глаза на Грейвса.
— Не делай так больше. — Он наклонился ко мне, и весь мир перестал существовать. — Ладно? Не бросай меня.
— Они хотят меня убить, — прошептала я, — ты ничего не понимаешь. Здесь все по-настоящему. Здесь…
— А ты думаешь, я в игрушки играю? — раздраженно прошептал он. — Со мной у тебя больше шансов выжить. Не делай глупостей. Если что случится, мы будем биться вдвоем против всего мира!.. Поняла?
Меня спас подошедший к столику Дибс.
— Напитки каждый берет себе сам. — Он поставил на стол стопку красных пластиковых стаканчиков. — По-моему, это единственное место в трех штатах, где продают «Мистер Пибб». Правда, здорово?
— Разумеется. — Грейвс снова многозначительно сжал мне под столом руку, а потом, вытащив из стопки два стаканчика, встал. — Тебе чего, Дрю?
— Ээ… Кока-колу. Пепси. Да что угодно.
— Диетическую? — поинтересовался Дибс.
— Смеешься? — Грейвс легонько толкнул его плечом. — Это же отрава. Ждите, я мигом.
* * *
Ужинали мы в похожей забегаловке в другом городишке. Уже смеркалось, когда Кристоф, наконец, выбрал автостраду, которой остался доволен.
— В машине не курить, — в пятнадцатый раз повторил он.
