Мне показалось: король вот-вот расплачется.
— Она была светом моей жизни! — продолжал он. — Светом жизни каждого из нас. Но что сейчас об этом говорить? Если ее похитили или случилось нечто худшее, я даже не знаю, что мне делать.
— Вы подозреваете, что она стала жертвой преступного сговора? — спросил репортер.
— Не знаю, — горько вздохнул король. — Возможно. У нас появился некий молодой человек.
— Ну вот! Он считает, что я тебя похитил!
Талия не отвечала. Выпуск новостей продолжался. Ведущий рассказывал о странном поведении лесов на бельгийской границе. Взгляд Талии был устремлен на экран, но едва ли она видела то, что там показывали.
— Талия, все нормально. Мы исправим положение.
— Нормально? Все совсем наоборот! Пока я резвилась в Америке, мои родители, потерявшие все, решили, что потеряли и меня. А я забыла о них, Джек! Я развлекалась на вечеринке, пила пиво. Мои родители впали в такое отчаяние, что отец... Представляешь, он в жизни не видел ни машины, ни автобуса, не говоря уже о телевизионной камере... Я не представляю, как он добрался до Бельгии, разыскал там место, откуда ведут передачи. И все в надежде найти меня, свою любимую дочь. Свет его жизни.
После ее слов у меня уже язык не поворачивался говорить пустые успокоительные слова.
— Мы должны позвонить, — сказала Талия.
— Что?
Я сразу же вспомнил слова репортера о преступном сговоре. Я-то знал, что не похищал Талию, но меня запросто могли выставить похитителем.
— Мы должны позвонить. Мой отец страдает.
— Подожди!
Я представил, как Талия первым же рейсом улетит в Европу и я ее больше не увижу.
— Понимаю. Ты права. Ты должна им позвонить.
— Я вела себя как беспечная, эгоистичная девчонка.
Талия взялась за телефонную трубку.
— Ты совсем не эгоистичная. Ты увидела выпуск новостей и сразу же решила откликнуться. Но разве нельзя подождать до утра?
— До утра?
— Конечно. Сейчас в Бельгии глубокая ночь. Вряд ли тележурналисты работают круглосуточно. И потом, это был не прямой репортаж, а запись. И еще: я все-таки немного беспокоюсь, что меня могут обвинить в похищении тебя.
— Какая глупость. Я им скажу, что ты меня не похищал.
— Тебе могут не поверить. Они подумают, что у тебя...
Я пытался вспомнить термин, который однажды слышал по телевизору. Там говорилось, что иногда жертвы влюбляются в своих похитителей.
— Вспомнил. Это называется «стокгольмский синдром».
— Это нелепо. Я никогда не была в Стокгольме.
Я понял, что в ее состоянии вряд ли смогу ей что-либо объяснить.
— Ты ведь помнишь: однажды твой отец уже бросил меня в тюрьму. Тогда он меня неправильно понял. Где гарантия, что теперь поймет правильно? Ну почему бы нам не подождать до утра, когда вернется мой отец?
Возможно, Мерилл все-таки была права. Родители часто выручали меня из разных передряг. Я не говорю, что они — ангелы. Иногда я был готов бежать от них без оглядки. Но других родителей у меня нет, и мне очень не хотелось разбираться с возникшей проблемой одному.
— Пойми, Талия. Я не отговариваю тебя. Тебе нужно обязательно сообщить о себе. Это правильно. Я просто... я просто хочу, чтобы вернулся мой отец.
— Хорошо. Подождем до завтра, — не слишком уверенно сказала Талия.
ТАЛИЯ
Завтра!
Завтра я буду говорить с отцом и, возможно, даже вернусь в Эфразию. Но узнаю ли я родную страну, или она разительно изменилась?
Мне это не важно. Едва я увидела в телевизоре знакомое, дорогое мне лицо отца, все прочие мысли испарились. Их место заняла одна-единственная мысль. Я должна найти отца. Должна сообщить ему, что я жива и со мной все в порядке.
Я улеглась на надувной матрас. Я только-только к нему привыкла, и вот, надо уезжать. Я вспомнила свою первую ночь здесь, когда меня обступили демоны «Джелло» и Джек приходил меня успокоить.
Дорогой Джек...
Увижу ли я его снова?
В мое время, если бы кто-то отправился из Эфразии в Америку, то мог бы никогда не вернуться. Но сейчас есть самолеты, мобильные телефоны и даже какая-то электронная почта. Я не сомневаюсь, что обязательно снова увижусь с Джеком. Ведь мы любим друг друга.
Впервые после пробуждения от трехсотлетнего сна мне по-настоящему захотелось спать.
Демоны «Джелло» больше не появлялись. Когда я открыла глаза, в окно лился тусклый утренний свет. Передо мной стояла Мальволия.
— Ты убежала от меня, — сказала она.
— Меня спас поцелуй настоящей любви.
— Спас? Тебя невозможно спасти.
Она схватила меня за руку. В другой ее руке я увидела веретено.
— Нет! — крикнула я, но из горла не раздалось ни одного звука.
Все мое горло охватило странное жжение, будто я кричала несколько часов подряд. Мне стало больно глотать. Ведьмины пальцы вцепились мне в руку.
— Нет! — все-таки сумела произнести я. — Я должна вернуться к отцу.
Наверное, хорошо, что Мальволия ничего не знала о его поисках. Ее подобными чувствами не разжалобишь. Я пыталась вырваться из ее рук. Мне удалось встать, но я никак не могла найти свою сумочку. Я споткнулась и упала. Мне показалось, что Мальволия вырывает мне жилы из руки. Головой я обо что-то ударилась. Наверное, о стул.
А потом все вокруг заволокло черным. Чернота делалась гуще и гуще.
ДЖЕК
— Джек! Просыпайся! — орала Мерилл, барабаня мне в дверь.
Я разлепил глаза и взглянул на цифровые часы. Что за черт? Семь утра? Такого времени просто не должно существовать. Особенно летом.
— Убирайся и дай мне поспать!
— Джек, тут не до сна. Мама ждет тебя внизу.
— Скажи ей, часа через три буду.
— Это связано с Талией!
Как же я мог забыть? А ведь действительно я начисто забыл про вчерашний выпуск новостей, и теперь события нахлынули на меня. Радость нашей совместной любви, муки от скорого расставания и боязнь потерять ее навсегда.
— Джек!
— Сейчас выйду.
Когда я спустился в кухню, то увидел там не только мать, но и отца.
— Где Талия? — спросила мать, державшая в руках газету.
Мне бросился в глаза крупный заголовок: «Полиция ищет ключ к загадочному исчезновению бельгийской девушки».
— Это про Талию. Оказывается, она сбежала, — сообщила мне возбужденная Мерилл.
— Джек, ты знал об этом? — спросила мама.
— Нет... то есть да... не совсем.
— Как понимать твое «не совсем»? — включился в разговор отец. — Ты помог этой девушке убежать от ее родителей? Ты что, похитил ее?
