Перед глазами у меня возник парнишка из «тахо» и взмолился: «Помоги!»
— Давно это случилось? — спросила Грейс. — Я имею в виду... не бифштексы. Давно тебя укусили?
— Мне было семь. Одиннадцать лет назад.
— Как ты оказался в лесу? — спросила она. — Ну, то есть ты же из Дулута. По крайней мере, так написано в твоих правах.
— На меня напали не в лесу, — сказал я. — Об этом писали все газеты.
Грейс не сводила с меня глаз; я уткнулся взглядом в тускло освещенную дорогу перед нами.
— Два волка набросились на меня, когда я садился в школьный автобус. Один сбил меня с ног, а второй укусил.
Вернее, цапнул зубами, как будто единственной его целью было пустить мне кровь. Впрочем, разумеется, это и было его целью. Теперь-то все это казалось до боли прозрачным. Мне и в голову никогда не приходило пересмотреть мои наивные детские воспоминания о том, как на меня напали волки и на сцене в роли моего спасителя появился Бек, после того как мои собственные родители попытались меня убить. Мы с Беком были так близки, а Бек был настолько безупречен, что я не хотел вникать глубже. Но теперь, когда я рассказал эту историю Грейс, мне против воли открылась неприглядная правда: нападение на меня не было случайностью. Меня выбрали, выследили и вытащили на улицу, чтобы инициировать, в точности как тех ребятишек в «тахо». А Бек потом явился спасать положение.
«Ты — лучший из них», — прозвучал у меня в ушах голос Бека. Он надеялся, что я переживу его и возглавлю стаю. Я должен был бы испытывать злость. Гнев на того, кто сломал мне жизнь. Но вместо этого чувствовал одну только опустошенность, белым шумом шелестящую где-то внутри.
— В центре города? — спросила Грейс.
— На нашей окраине. Там нигде поблизости не было леса. Соседи сказали, что видели потом волков у себя на задворках, когда они спасались бегством.
Грейс ничего не сказала. То, что на меня напали целенаправленно, казалось мне очевидным, и я ожидал, что она произнесет это вслух. Мне даже отчасти хотелось, чтобы она это сказала; так явственней стала бы видна несправедливость. Но она молчала и только хмурилась, обдумывая что-то.
— Кто именно из волков? — спросила она наконец.
— Не помню. Возможно, один был Пол, потому что он был черный. Это все, что мне известно.
Повисло долгое молчание, и тут мы приехали. На дорожке перед домом не было видно машины, и Грейс вздохнула с облегчением.
— Похоже, мы снова предоставлены сами себе, — сказала она. — Посиди тут, пока я не открою дверь, ладно?
Грейс выпрыгнула из машины, впустив в салон струю холодного воздуха, от которой у меня защипало щеки; я включил обогреватель на полную мощность, чтобы подготовиться к перебежке до дома. Я прижался к соплам, чтобы впрок запастись блаженным ощущением жара, и зажмурился, пытаясь вернуть себе ощущение душевного покоя. То ощущение, которое я испытывал, обнимая Грейс в кондитерской, чувствуя обжигающее тепло ее тела рядом с моим, глядя, как она принюхивается, и зная, что она чует мой запах... Меня охватила дрожь. Я не был уверен, что выдержу еще одну ночь рядом с ней и не сорвусь.
— Сэм! — окликнула меня Грейс с крыльца.
Я открыл глаза и взглядом нашел ее голову, торчащую из-за облупившейся входной двери. Она пыталась не выстудить тамбур. Умница.
Пора было бежать. Заглушив мотор, я выскочил из машины и бросился по обледенелой дорожке, время от времени оскальзываясь на льду и чувствуя, как сводит и пощипывает кожу.
Грейс захлопнула за мной дверь, оставив холод за порогом, и обхватила меня руками, пытаясь обогреть теплом своего тела. Я услышал ее прерывистый шепот:
— Ты не замерз?
Начиная привыкать к темноте в прихожей, я различил огонек в ее глазах, очертания ее волос, руки, обвивающие меня. В зеркале на стене отражался столь же смутно различимый силуэт ее тела, прильнувшего ко мне. Долгий миг я стоял так в кольце ее рук, потом сказал:
— Все в порядке.
— Хочешь есть?
В пустом доме ее голос показался очень громким и гулким. Тишину нарушал лишь шум, с которым вентиляторы гнали теплый воздух, негромкий равномерный гул. Я все время думал о том, что мы одни.
Я сглотнул.
— Я хочу лечь.
— И я тоже, — с явным облегчением в голосе отозвалась она.
Я почти пожалел, что она не стала возражать, потому что, может быть, если бы я сейчас не пошел ложиться, а съел сэндвич, посмотрел телевизор, не знаю, сделал еще что-нибудь, это отвлекло бы меня немного от мыслей о том, как сильно я ее хочу.
Но она не стала возражать. Сбросив обувь у порога, она босиком пошлепала по коридору. Мы проскользнули в ее темную комнату, слабо освещенную лишь лунным светом, отражающимся от припорошенной снегом земли за окном. Дверь с негромким скрипом захлопнулась, и она привалилась к ней спиной, продолжая держаться за ручку.
— Почему ты так сдержанно ведешь себя со мной, Сэм Рот?
Я попытался сказать ей правду.
— Я... просто... я же не дикий зверь.
— Я тебя не боюсь.
Вид у нее был ни капли не испуганный. Она была прекрасна, озаренная бледной луной, манящая, пахнущая мятой, мылом и чистой кожей. Одиннадцать лет я наблюдал за тем, как все остальные члены стаи один за другим превращались в диких зверей, одиннадцать лет подавлял собственные инстинкты, держал себя в узде, боролся, чтобы остаться человеком, поступал как правильно.
Словно прочитав мои мысли, она спросила:
— Ты станешь утверждать, что только волк в твоей душе хочет поцеловать меня?
Все мое существо до смерти хотело ее поцеловать. Я уперся руками в дверь, так что она заскрипела под моим весом, и прижался губами к губам Грейс. Ее горячие губы дрогнули в ответ, язык скользнул по моим зубам, но руки продолжали сжимать дверную ручку. Все во мне натянулось и завибрировало от нестерпимого желания преодолеть последние несколько дюймов, разделяющие нас.
Ее губы стали настойчивей, дыхание участилось, зубы прикусили мою нижнюю губу. Голова у меня пошла кругом, из горла неожиданно вырвался рык, но прежде чем я успел почувствовать хотя бы намек на смущение, Грейс выпустила дверную ручку и, обвив мою шею руками, притянула меня к себе.
— Это было так сексуально, — прерывистым голосом сказала она. — Вот уж не думала, что ты можешь быть еще сексуальней.
Я снова поцеловал ее, прежде чем она успела сказать еще что-нибудь, и увлек ее в темную комнату. Она запустила руки под ремень моих джинсов, щекоча кожу на бедрах, притягивая меня еще ближе.
— Боже, Грейс, — простонал я. — Ты... ты сильно переоцениваешь мою выдержку.
— Не нужна мне твоя выдержка.
Мои руки были у нее под блузкой; ладони гладили спину, пальцы скользили по талии. Я и не помнил, каким образом они там оказались.
