– Знаешь, – говорит она, – было бы намного легче, если бы ты сняла свою маску.
Спешу развязать атласные ленты, благодаря которым маска держится на лице. Я и забыла, что она на мне.
– Конечно, прости. – Я кладу маску на колени, любуюсь созданным кожаным изделием, тем, как из блистательного золотого блестка сделаны завитки на лбу. – Хотела быть Афиной. Богиней войны, – поясняю я немного неубедительно. Как много времени она потратила на меня, пытаясь нарисовать портрет с маской на лице?
Тем не менее, она не выглядит раздраженной.
– Намного лучше, – бормочет она. – Вот теперь все действительно сходится в одно целое. Можешь пошевелиться, если хочешь. Я знаю, что тяжело сидеть в одной и той же позе слишком долго.
– Спасибо, – выдыхаю я с благодарностью, замечая при этом боль в ребрах, и делаю глубокий вдох. Почему-то здесь пахнет жасмином. В голову приходит мысль. – Кто нанял тебя, чтобы нарисовать мой портрет?
Она машет рукой в воздухе.
– Кто-то в этом доме. Мне нужна практика. Я все еще учусь.
Я успокаиваюсь.
– И все же, должно быть, ты довольно хороша.
– Хороша, – улыбается она. – С каждым разом становлюсь все лучше.
– Прости меня, – говорю я. – Не знаю, что со мной такое, но, кажется, я забыла твое имя.
– Вскоре ты вспомнишь его, – загадочно отвечает она, жуя кончик кисти. Я чувствую, как заливаюсь краской – она так добра, и, несмотря на то, что она сказала, я понятия не имею, как ее зовут. Как же я невнимательна.
Дверь в мастерскую открывается, принося с собой цветочный бриз, пьянящий и сладкий. Входит худенькая девушка с лохматыми каштановыми волосами, за спиной у нее висит гитара. Она щурится на меня своими пронзительными зелеными глазами в замешательстве.
– О, – говорит брюнетка. – Я не подумала, что ты будешь занята. Не ожидала, что она окажется здесь.
Художница хихикает.
– Она не останется, – отвечает она со своего места, сидя на обветренной скамейке из красного дерева.
– Понятно. – Брюнетка идет и становится за спиной у художницы, смотрит на холст. – Прекрасная работа, как всегда.
– Спасибо, – отвечает художница, улыбаясь. – Я еще не закончила.
– Я могу взглянуть? – спрашиваю я.
Художница хмурится, заправляя свою светлую челку за ухо.
– Не уверена. – Она склоняет голову, прислушиваясь, а затем вздыхает. – Ну, хорошо. В конце концов, полагаю, что время пришло.
Я встаю, волна боли прокатывается через сведенные судорогой мышцы в правом боку. Интересно, как долго я здесь сидела? Как вообще я сюда попала?
Художница разворачивает холст в мою сторону.
Она нарисовала девушку с короткими, тесно-русыми волосами и серо-зелеными глазами, парящую в небе на закате дня над пустой крышей собора. За ее спиной растут крылья мерцающих оттенков почти каждого цвета, который мне только известен.
Я резко поднимаю голову, чтобы посмотреть на художницу.
– Ты ошиблась, – говорю я, ведя себя грубо, но чувствуя необходимость сказать об этом. – Ты нарисовала себя.
Она выгибает бровь, забавляясь.
– Разве? – спрашивает она, серо-зеленые глаза сияют. Вторая девушка тоже находит в этом что-то забавное. Она обнимает художницу за талию, мягко посмеиваясь.
– Да, – настаиваю я.
С драматическим вздохом она тянется к мольберту и достает зеркало.
– Ладно, тогда как бы нарисовала ты? – спрашивает она.
Я решаю повеселить ее, поднося зеркало к глазам.
И в одно мгновение я вспоминаю.
– Кайли, – шепчу я.
– Теперь я нечто большее, чем имя, – отвечает она, широко разводя руками.
Мое горло сжимается. Неожиданно я в ее объятиях, вдыхаю ее жасминовые духи.
– Прости меня, Кайли. Мне так жаль.
– Не нужно, – говорит она. – Так должно было быть, Сера.
Я отстраняюсь, смотрю на ее рисунок вновь.
– Зачем ты нарисовала мне крылья? – спрашиваю я расстроено. – Ты заслуживаешь их. Ты всегда их хотела.
– У меня они есть, глупенькая. – И они моментально появляются у нее: огромные, снежно белые крылья, которые исчезают так быстро, что я задумываюсь, не придумала ли их. – К тому же, – добавляет она, – у тебя крылья птицы. – Голос ее звучит обиженно из-за того, что я не заметила разницу.
– Потому что я не ангел, – горько говорю я.
– Нет, – отвечает она, обхватывая руками мое лицо – ее лицо. – Потому что ты была в клетке, а теперь можешь летать.
Тарин кивает.
– Кайли, – говорит она, и они обе смотрят вверх, будто слышат голоса, которые не могу услышать я. – Ей пора идти.
– Но мне нужно о стольком тебя спросить, столько вопросов...
– Ш-ш-ш, – шепчет она. – Тебе нужно вернуться. К Ною, к Лейле, ко всем.
– Но твоя семья...
– Я знаю, – печально кивает она. – Они не знают, что меня нет. Но дело в том, что я не ушла. Не совсем. Незачем им волноваться. Вскоре они будут здесь.
– Как скоро? – Должно быть, я выглядела обеспокоенно, потому что она положила руки мне на плечи.
– Сейчас время течет для меня по-другому. Не переживай за них. С ними все хорошо. Годы, часы, да все равно. Все одинаково. – Улыбается она.
Я чувствую натяжение в пупке и смотрю вниз, ожидая увидеть тень своей серебряной нити. Но там ничего нет.
– А теперь иди, – шепчет Кайли.
– Позаботься о Луне, – просит Тарин. – Кстати, ее первоначальное имя было куда более поганым. Но Луна подходит отлично.
– О, и скажи Брайану, чтобы продолжал писать, – добавляет Кайли. – В отношении этого я вела себя, как болван. Он написал один стих – не могу вспомнить название... – она замолкает, постукивая пальцем по коралловым губам. – О! Вспомнила. Он назывался «Так называемая Желтая Лаборатория». Он был довольно хорош. Вот только я отнеслась к нему действительно грубо.
– Я передам ему, – обещаю я. У меня кружится голова, как будто я нахожусь в пещере, а их голоса отражались эхом туда и сюда.
– Сера, – голос Кайли становится серьезным. – У тебя мое тело. У тебя мое имя. У тебя моя жизнь. Не потрать ее зря.
И затем она протягивает руку и толкает меня.
Я моргаю. Занавес рыжих волос спадает мне на лицо.
– Осторожнее! – выдыхает Шарлотта под визг автомобильных шин. Меня опять бросает в сторону, лицо прижимается к гладкой коже.
– У нас мало времени, – говорит Себастьян с места водителя.
– Знаю. Мы возьмем первого человека, которого увидим. – Что-то влажное падает мне на лицо, и я понимаю, что Шарлотта плачет. – Сера! Ты очнулась? Держись, мы вот-вот найдем тебе новое тело.
Я открываю рот, облизываю губы.
– Больница, – удается сказать мне. – Пожалуйста.
