Я уставилась на Бэрронса поверх капота автомобиля. Ну, по крайней мере, над одним вопросом мне рассуждать больше не придется: что бы ни находилось под гаражом, оно не было Иерихоном Бэрронсом.
— Кого ты там держишь, Бэрронс? — Мой вопрос почти утонул в другом безнадежном, отчаянном вопле. От этого вопля мне захотелось сбежать. Захотелось заплакать.
— Единственным вариантом, который вас бы касался, была бы книга, та, которую мы ищем. Поскольку это не она, отвалите. — Он зашагал из гаража прочь.
Я наступала ему на пятки.
— Хорошо.
— Фиона, — сердито выдохнул он.
— Я сказала «хорошо», а не Фиона. — Я врезалась в его спину.
— Иерихон, как давно мы не виделись, — раздался хорошо поставленный голос с легким акцентом.
Я вышла из-за его спины. Она выглядела потрясающе, как всегда: обтягивающая юбка, изумительные туфли, подчеркивающие чудесные линии ее длинных ног, короткая кружевная блуза, под которой угадывались чувственные изгибы тела. На ее плечи был наброшен длинный бархатный плащ, слегка развевающийся от ночного ветра. Ничем не сдерживаемая чувственность. Запах Фейри. Дорогой парфюм. Ее безупречная кожа была бледнее, чем раньше, больше светилась, помада была кроваво-красной, а взгляд — откровенно сексуальным.
Копье немедленно оказалось в моей руке.
Фиону обступил десяток охранников Гроссмейстера, одетых в черное и алое.
— Похоже, ты недостаточно важна, чтобы твоей охраной назначили принцев, — холодно сказала я.
— Дэррок ревнивый любовник, — весело отозвалась Фиона. — Он не разрешает им приближаться ко мне, чтобы они не свели меня с ума. Он говорил, что рад наконец заполучить в постель женщину, а не ребенка, которого он разорвал на куски.
Я резко втянула в себя воздух и прыгнула бы вперед, если бы рука Бэрронса не сомкнулась на моем запястье, как капкан.
— Чего ты хочешь, Фиона?
Интересно, помнит ли она, что Бэрронс опаснее всего, когда его голос настолько мягок?
Фиона мельком взглянула на Бэрронса, и я увидела неприкрытое желание в ее глазах. Увидела боль, гордость, желание, которое не прекращало ее пожирать. Я увидела любовь.
Она любила Иерихона Бэрронса.
Даже после того, как он вышвырнул ее за попытку меня убить. Даже после того, как она связалась с Дереком О'Баннионом, а теперь и с Гроссмейстером.
Даже с плотью Невидимых, отравившей ей кровь, даже став любовницей темнейших жителей нового Дублина, эта женщина все еще любила стоящего рядом со мной мужчину и всегда будет его любить. Любить такого, как Бэрронс, было больно, и я ей не завидовала.
Она с нежным вниманием всматривалась в его лицо, с нескрываемой жаждой оглядывала тело.
А потом взгляд Фионы наткнулся на его руку, сомкнувшуюся на моем запястье, и внезапно любовь в ее глазах сменилась яростью.
— Ты от нее еще не устал. Разочаровываешь ты меня, Иерихон. Я бы простила временное увлечение, как прощала тебе многое. Но ты слишком долго испытываешь мою любовь.
— Я никогда не просил твоей любви. И постоянно предупреждал тебя об этом.
Лицо Фионы изменилось, напряглось, и она прошипела:
— Но ты отнял все остальное! Ты надеялся, что это сработает? Пусть я сама приставила пистолет к голове, но зарядил его ты! Или ты думаешь, что женщина может отдать мужчине всеи при этом сохранить свое сердце? Мы просто созданы по-другому!
— Я ни о чем не просил.
— И ничего не давал! — выплюнула она. — Ты хоть знаешь, каково это — понимать, что у человека, которому ты даришь сердце, своего сердца никогда не было?
— Зачем ты здесь, Фиона? Чтобы показать, что у тебя новый любовник? Чтобы умолять о разрешении вернуться в мою постель? Она не пуста и никогда не опустеет. Чтобы извиниться за то, что попыталась убить ее, тем самым уничтожив мой единственный шанс?
— Единственный шанс на что? — Я тут же вцепилась в эту его оговорку. Так он злился на то, что она попыталась меня убить, не из-за меня, а из-за того, что я была его последним шансом на что-то?
Фиона внимательно посмотрела на меня, потом на Бэрронса и засмеялась.
— О, какой замечательный абсурд! Она до сих порне знает. Ох, Иерихон! Ты никогда не изменишься, верно? Наверное, ты так боишься…
Внезапно ее рот приоткрылся в резком вдохе, лицо застыло, и она с удивленным выражением лица осела на землю. Ее руки потянулись вверх, но не достигли цели. Фиона медленно сжалась в комок на брусчатке.
Я вытаращила глаза. Глубоко в ее груди засел нож, попавший прямо в сердце. Вокруг раны растекалась кровь. Я даже не видела, как Бэрронс его бросил.
— Предполагаю, вы пришли с сообщением, — холодно сказал он одному из охранников.
— Гроссмейстер ждет вот эту, — охранник кивнул на меня. — Он сказал, что это ее последний шанс.
— Уберите эту, — Бэрронс посмотрел на Фиону, — с моей аллеи.
Она все еще была без сознания, но это ненадолго. Ее плоть была так пропитана Невидимыми, что даже нож в сердце ее теперь не убьет. Сила Темных Фейри в крови залечит эту рану. Нужно было мое копье, чтобы убить то, во что она превратилась. Или оружие, которое Бэрронс использовал против принцессы Фейри. Но его нож заставил Фиону замолчать.
Что она собиралась сказать? Чего я не знала и почему Бэрронс не хочет, чтобы мне это стало известно? Что за «замечательный абсурд»?
Я посмотрела на «мою волну», которой доверила нести меня через море опасностей. И почувствовала себя ребенком, обрывающим лепестки цветка: я ему верю, я ему не верю, верю, не верю.
— И можете передать Дэрроку, — сказал Бэрронс, — что мисс Лейн принадлежит мне. Если он хочет ее заполучить, пусть, мать его, придет и попробует это сделать.
28
На следующее утро я первым делом направилась к каминам, зажгла их и выставила на максимум.
Мне снова снилась прекрасная холодная женщина. Она была одна, с ней что-то было не так, но душа причиняла ей большие страдания, чем тело. Я плакала во сне, и слезы превращались в лед у меня на щеках. Она потеряла нечто настолько важное, что больше не хотела жить.
Как обычно, я проснулась промерзшей до костей. Даже обжигающий душ не справился с ознобом. Теперь я знала, что этот сон снился мне всю жизнь, и вспомнила, как маленькой девочкой я вскакивала с кровати, как замерзали у меня ноги, и как стучали зубы, и как я бежала, чтобы согреться в папиных объятиях. Вспомнила, как он заворачивал меня в одеяла и читал мне. Он говорил «пиратским голосом», хотя теперь я не могу понять почему: «Эй, на палубе! Навидались дел, кто денег хотел, кто золото здесь искал…» [6].
И пока Сэм Мак-Ги согревался в своей печи для кремации, я дрожала и согревалась в папиных руках, напуганная историей о золотоискателях в Арктике, один из которых волочет тело мертвого друга на салазках, чтобы сжечь на берегу Лебаржского озера, выполнив обещание, данное умирающему.
Я грела руки у огня и слышала через дверь, как Бэрронс в своем кабинете злобно разговаривает с кем-то по телефону.
Прошлой ночью, после того как он зарезал Фиону, мы обменялись всего восемью словами.
Я смотрела на него, когда он отпирал заднюю дверь, и размышляла над всеми возможными вопросами.
Он толкнул дверь, подождал, пока я войду, проскользнув под его рукой, и насмешливо посмотрел на меня сверху вниз.
— Что? Никаких вопросов, мисс Лейн?
Скопировав его тон, я холодно сказала:
— Спокойной ночи, Бэрронс.
На лестнице меня догнал его мягкий смех. Задавать вопросы было бессмысленно. Я не собиралась больше упражняться в тщетности.
Согрев в микроволновке за конторкой чашку воды, я добавила три чайные ложки растворимого кофе. Открыла ящик с посудой.
— Черт.
Сахар у меня закончился, сливок в холодильнике тоже не было. А это были простые удовольствия, которые очень много для меня значили.
Вздохнув, я прислонилась к конторке и отпила кисловатый кофе.
