— Спроси любого Архидемона, каково было жить в мире, которым правили Древние Боги, — огрызнулся Леон. — Каждый из них скажет тебе, что они не существа, способные на милосердие.
— Демон лжет. Как типично.
Наконец, медленно, Кент опустил пистолет. — Ты не пойдешь к Глубинному сегодня, Рэйлинн. Но скоро. Скоро ты это сделаешь, и я прошу только, чтобы ты обдумала мои слова: твоя жертва обеспечивает милосердие всем людям. Мир меняется. Великое пробуждение вот-вот произойдет. И будет боль, и кровопролитие, но в конце концов… наступит мир. Мир благодаря твоей жертве. Так что, когда ты придешь умирать, мисс Рэйлинн, знай, что ты была создана для этого.
Пистолет был опущен, и, не говоря больше ни слова, Леон схватил меня и вытолкнул за дверь.
36 Рэй
Мы нашли запасной выход, стеклянную дверь, которая вела на террасу. Леон осторожно спустил меня с борта, прежде чем спрыгнуть сам. Затем он потащил меня, задыхающуюся, в темноту, к деревьям, которые густо росли вокруг дома, моя грудь болела от паники и холодного воздуха, пока, наконец, мне не пришлось умолять его остановиться.
— Мы должны действовать быстро, — настаивал он, расхаживая взад-вперед, пока я сгибалась пополам, стоя на коленях на земле, неуверенная, то ли меня вот-вот вырвет, то ли я потеряю сознание, то ли все вместе.
— Тебе нужно убираться из Абелаума, Рэйлинн. Туда, где он не будет искать, где они не смогут тебя найти.
Все еще расхаживая, сжимая и разжимая кулаки, яростно стискивая зубы, он пробормотал:
— Он думает, что может забрать тебя у меня. Я скорее оторву ему руки, чем позволю ему…
— Леон…
Я покачнулась, поднимаясь на ноги, паника все еще так сильно сжимала мое сердце, что оно болело.
— Не оставляй меня снова… пожалуйста… пожалуйста, не надо… я… я не выдержу…
— Я никуда не уйду.
Он схватил меня, наполовину нежно, наполовину злобно — как будто мог заставить поверить в то, что говорил, чем крепче он сжимал мои руки. Белки его глаз потемнели, золото в них стало пламенем в ночном небе, и даже вены на его предплечьях теперь почернели.
— Ничто не отнимет тебя у меня. Ничто.
— Но… но, душа моя, ты сказал… ты сказал…
Он прижал ладонь к моему рту.
— Тсс, тсс, прекрати. Прекрати.
Его рука дрожала. Его когти впивались мне в щеку маленькими уколами боли.
— Даже не смей, черт возьми, сомневаться в том, что твоя душа принадлежит мне. Я не позволю тебе уйти. Я ничему не позволю, — он обнял меня так сильно, так крепко, что я едва могла дышать, его жар волнами накатывал на меня. — Ничему не позволю отнять тебя у меня. Я разорву Рай, Ад и эту чертову Землю на части, прежде чем позволю им украсть тебя у меня.
Он и раньше заявлял, что я принадлежу ему, но всегда с оговоркой, что моя душа была обязательным условием. Сейчас? Как будто сама мысль о том, что меня могут похитить, была противна, оскорбительна. Возможно, это должно было напугать и меня, но боль в моей груди утихла, хотя сердце все еще колотилось. В течение нескольких секунд единственным звуком между нами было наше дыхание: тяжелое, прерывистое.
Никакого кислорода в мире не хватало, когда этот страх, эта тоска, это неизбежное желание хотели украсть каждый вдох из моих легких.
Леон медленно раскрыл мой рот, но все еще сжимал мои щеки пальцами. Он высоко держал голову, стиснув зубы.
— Ничто не отнимет тебя у меня, малышка. Ни человек, ни Бог. Я убью их всех.
Щелчок.
Я чуть не получила травму от того, как быстро он отдернул меня назад, его тело оказалось между мной и тем, что только что сделало шаг в темноте. Впервые я заметила, насколько тихие деревья. Какими угнетающе пустыми они казались. Ни сверчков, ни шороха маленьких созданий, пробирающихся сквозь подлесок. Даже ветер стих.
Но был запах. Как в сыром подвале. Как плесень.
Примерно в сотне ярдов от них среди деревьев стояла фигура — высокая, худощавая, бледная как кость. На первый взгляд я могла бы подумать, что это ствол сломанной осины. Но еще секунда — и я увидела белые рога на его голове, усики водорослей, цепляющиеся за их зубцы, длинные узловатые конечности, копыта на его слишком длинных, загнутых назад ногах.
Эти глаза.
Большие молочно-белые глаза пристально смотрели на него.
— Леон.
Мой голос дрожал. Мои руки были сжаты в кулаки на его рубашке. Медленно, стараясь не делать резких движений, он стянул маску с лица и бросил ее на землю.
Когда маска упала, существо вздрогнуло; оно задвигалось — быстро, как стоп-кадры фотографии, рывками, неестественно — каждое движение сопровождалось щелчком, как будто его кости щелкали.
В мгновение ока оно оказалось на пятьдесят ярдов ближе.
— Что это за хрень? — прошептала я, паника сдавила мне горло.
— Голлум, — сказал он. Его рука застыла, вытянутая в том месте, где он уронил маску, как будто он не осмеливался пошевелить ею снова. — Порождение гнилой земли. Они служат Богу. Его воля — это их воля, они являются продолжением Его влияния. Послушай меня. Внимательно.
Его голова дернулась в мою сторону, и Голлум тоже дернулся. Затем он застыл совершенно неподвижно, если не считать легкого подергивания в его длинных костлявых пальцах.
— Когда я двинусь, вытащи нож. Держи его наготове.
Мои руки были слишком холодными, слишком онемевшими, чтобы что-либо делать с этим чертовым ножом.
— Ты можешь убить его?
Он приподнял бровь, оглядываясь на меня с ухмылкой на губах.
— Ради тебя, малышка, я могу убить кого угодно.
Голлум рванулся вперед, и Леон встретил его прежде, чем он успел преодолеть хотя бы половину расстояния, оставшегося между нами. В темноте я могла отследить их передвижения только по внезапным вспышкам бледно-белой фигуры Голлума. Звук был похож на раскат грома, как будто деревянные столбы ударились друг о друга. Голлум кричал, ужасные крики эхом разносились по лесу, но он не падал. Он просто продолжал сражаться, не уступая Леону по силе и скорости.
Я вытащила нож из-под свитера, держа его перед собой, и попятилась, пока не оказалась прижатой к стволу сосны. Мое сердце стучало у меня в ушах, адреналин требовал, чтобы я бежала, в то время как то немногое, что еще оставалось в моем мозгу, приковывало меня к месту. Я уже видела этих существ раньше. Я знала, что их было больше одного. Если этот был здесь…
Тогда где же были остальные?
Раздался мощный треск, и Леон метнул длинную ветку дерева, как бейсбольную биту, ударив Голлума с такой силой, что его тело скрючилось, как у паука. Но это было всего лишь на мгновение. Существо снова встрепенулось, щелкнув при этом, и его дергающаяся голова уставилась в мою сторону.
Оно открыло пасть, из которой вырвалось ужасное стонущее бульканье, когда оно быстро рванулось ко мне.
Леон схватил его за руку и отдернул ее назад. Голлум нанес ему удар, прежде чем запрыгнуть ему на спину, обхватив его своими длинными конечностями и сжав. Леон рвал его когтями, зубами, отбиваясь назад, чтобы ударить монстра о любую поверхность, которую он мог найти. Он разорвал ему руку, и кровь брызнула на мой свитер, или, по крайней мере, сначала я подумала, что это кровь. Когда она потекла по моей рубашке, и я в ужасе прикоснулась к ней, я понял, что на ощупь она похожа на густую грязь.
Монстр не сдавался. Он сжимался все крепче, несмотря на раны, которые Леон открывал на его конечностях. Леон обхватил руками свою шею, свирепо рыча, и щелкнул — длинные пальцы хрустнули в его руках, и монстр снова взвизгнул, наконец-то свалившись с него.
Но в тот момент, когда оно отпустило его, оно пришло за мной.
Я не могла двинуться с деревом за спиной. К тому времени, как мой мозг осознал, что дергающееся существо было надо мной, его сломанные пальцы обхватили мой череп, и в тот момент, когда оно сжало, все погрузилось во тьму.
Темнота… Но под моими руками была твердая, влажная земля.
Было темно, но в воздухе пахло пылью и влажной землей.
