«А можно мне ознакомиться с документами по вскрытию?» — спросил он.
Доктор Кройц посмотрел на него удивлённо.
«Для чего тебе это?»
«Я студент медицинской академии, — сказал Элихио. — Мне хотелось бы знать…»
Что заключалось в этих словах: «Мне хотелось бы знать»? Только то, что они буквально означали — жажда знаний. И доктор Кройц, услышав их, не счёл Элихио сумасшедшим или бездушным. Они говорили на одном языке и мыслили в одних категориях, и это родство проявилось в том, что доктор Кройц предоставил Элихио отчёт по вскрытию его отца. Он разъяснял, показывал снимки, а Элихио желал во всё вникнуть, и в этом любопытстве было что-то жутковатое и непостижимое. На столе лежал его родной отец, горячо любимый им — точнее, то, что от него осталось, после того как частица мыслящего света покинула физическую оболочку, а Элихио, вместо того чтобы оплакивать его, изучал во всех деталях те патологические процессы, которые привели к его преждевременной кончине. Кому-то это могло показаться странным и страшным, но только не доктору Кройцу. Впрочем, и он был удивлён, но это не мешало ему понимать это причудливое желание; вернее сказать, ничего причудливого в этом желании не было, причудливыми были только обстоятельства, в которых оно проявилось. Вытерев слёзы, мешавшие ему воспринимать знания, Элихио смотрел на снимки и слушал разъяснения профессионала, который, как ему казалось, не допускал в своей работе таких промахов, какие допустили эксперты, работавшие с телом Даллена. Сейчас он, впрочем, начинал понимать, что не всё так просто, что в этом деле есть свои сложности, с которыми не все могут справиться, и что легко обвинить кого-то в допущении ошибки, тогда как на деле можно самому впасть в то же самое заблуждение. И вместе с тем он был убеждён, что во всяком деле нужно стремиться к совершенству, не останавливаясь на достигнутом и не замирая на одной ступени развития. Пока ещё весьма смутно он представлял — но всё же представлял — трудность этой задачи и объём усилий, необходимых для её выполнения; он догадывался, с какой степенью самоотдачи нужно работать, чтобы достигнуть высот профессионализма.
«Ну вот, собственно, и всё, — сказал доктор Кройц. — Предлагаю вернуться ко мне в кабинет».
По дороге в кабинет у Элихио случилось что-то вроде судорожного припадка: напряжение мысли и чувства достигло своего предела, и его тело не справилось с накалом этих страстей. Увидев яркую вспышку света, а в ней — Даллена, он растворился в этом свете, в этом восторге, и ему показалось, что в этот момент завеса тайны приоткрылась, и он познал великое Нечто, соприкоснулся со светом Первоосновы, и его душу переполнил пьянящий экстаз.
А потом он оказался на коричневом диване. Он попытался приподняться, но рука доктора Кройца придержала его за плечо.
«Не советую… Ты ещё слаб, дружок. Я сделал тебе инъекцию релаксанта с успокоительным. У тебя раньше были такие припадки?»
«Нет», — пробормотал Элихио.
«Тебе не мешало бы обследоваться, — сказал доктор Кройц. — На всякий случай. Впрочем, это может подождать, а в данный момент тебе нужен отдых».
Чем-то он напоминал лорда Дитмара — неуловимое сходство приводило Элихио в замешательство. Может быть, дело было в некрасивом умном лице и коротких тёмных волосах с проседью, хотя острижен он был короче, и седины было меньше, чем у лорда Дитмара. А может быть, такое впечатление производили его глаза — задумчивые, проницательные и серьёзные, с грустинкой, и доброжелательная, спокойная и сдержанная манера общения. Ласковое участие и внимание, с которым он отнёсся к осиротевшему Элихио, не могло не располагать к себе, не вызывать признательность и симпатию, а кроме того, в нём Элихио увидел профессионала высокого класса, на которого хотелось равняться. Элихио лежал на коричневом диване, а доктор Кройц принимал душ и переодевался: его рабочий день был давно закончен, а задержался он так поздно только ради Элихио. Когда он вернулся в кабинет уже не в белой спецодежде, а в строгом чёрном костюме с чёрным шейным платком и белым воротничком, чёрных сапогах и чёрном плаще, Элихио уже почти спал.
«Можешь идти, дружок?»
С помощью доктора Кройца Элихио поднялся на ноги и стоял, пошатываясь, поддерживаемый им за талию. Еле-еле волоча ноги и повиснув на сильном плече доктора Кройца, Элихио дотащился до лифта.
Из лифта доктор Кройц вынес его уже на руках. Голова Элихио доверчиво лежала у него на плече, стройные ноги в чёрных шёлковых сапогах свисали с одной руки доктора Кройца, а спина покоилась на другой его руке. Несколько смущённый под любопытными взглядами коллег («Что это за юная особа, о которой он проявляет такую заботу?»), доктор Кройц покинул здание больницы и бережно уложил сонного Элихио в свой флаер.
Элихио проснулся на широкой мягкой кровати в незнакомой спальне. Кто-то очень заботливый одел его в чистую, пахнущую кондиционером для белья пижаму, причём умудрился сделать это так осторожно, что Элихио во сне ничего не почувствовал. Спальня была раза в два больше, чем гостиная в квартирке, которую занимали Элихио с отцом, имела окно во всю стену, закрытое золотистой занавеской из плотного шёлка, а часть комнаты была отгорожена ширмой: очевидно, там была гардеробная. На прикроватной тумбочке стоял портрет какого-то молодого военного, а одежда Элихио была аккуратно сложена на пухлом, как сладкий кекс, полукруглом диванчике. Потянувшись в постели, Элихио сел и всё вспомнил.
Вчерашний день был подёрнут мутноватой дымкой горя и снотворного. «Отец умер, его больше нет», — пульсировала скорбь. Недоумение, потрясение, шок, страх, растерянность — все эти чувства Элихио испытал сейчас заново, как будто ему только что сообщили о смерти отца. В это с трудом верилось, как будто всё это: и звонок, и усталый тихий голос, и отчёт по вскрытию — было кошмарным сном. Элихио было некуда идти, денег почти не осталось, на носу были экзамены, а дальше — неизвестность. Тут было отчего пасть духом. И вопреки этому Элихио хотелось и есть, и пить — он даже рассердился на свой желудок, не имевший никакого почтения к душевной боли. Это примитивное существо требовало пищи, и ему не было никакого дела до смерти отца и всех сопутствующих бед, свалившихся на Элихио.
В дверь постучали, и Элихио услышал голос доктора Кройца:
«Элихио, голубчик мой, просыпайся! Пора завтракать».
«Я не сплю, доктор Кройц», — отозвался Элихио.
