Доктор Кройц остановился напротив ячейки и открыл дверцы, а Элихио поставил урну. Дверцы закрылись, а на полочке был установлен «вечный свет». На бровях доктора Кройца повисли снежинки, а от его взгляда Элихио стало тревожно. Они постояли у ячейки, потом доктор Кройц взял Элихио под руку, и они медленно пошли по заснеженной аллее.
«Вы сказали, что задолжали мне, — сказал Элихио. — Я не совсем понимаю… Как вы можете быть мне должны, если мы только вчера встретились?»
Доктор Кройц долго молчал, прежде чем ответить. А когда ответил, то его слова совсем не имели отношения к заданному Элихио вопросу.
«Уже два года как я вдовец, — проговорил он. — Сын учится в лётной академии. Он не пошёл по моим стопам».
Это показалось Элихио странным. Он попытался навести доктора Кройца на нужную тему издалека.
«Вы знали моего отца, — сказал он. — Он мне о вас не рассказывал».
Губы доктора Кройца тронула горькая усмешка.
«Упрямец, — сказал он. — Он так и не простил меня».
«За что?» — спросил Элихио, холодея.
Доктор Кройц покачал головой.
«Я был глупец…»
Он надолго замолк, а Элихио ожидал продолжения, всё больше волнуясь. Наконец доктор Кройц достал из внутреннего кармана какой-то листок и протянул его Элихио.
«Что это?» — спросил Элихио.
«Думаю, вы должны понять, что это такое, мой юный коллега», — усмехнулся доктор Кройц.
Это были результаты генетического анализа. Рука Элихио задрожала, когда он прочёл заключение. В нём говорилось, что Элихио и доктор Кройц являлись близкими родственниками. Остановившись посреди аллеи, Элихио читал и перечитывал, а доктор Кройц молчал, глядя на носки своих сапог.
«Что это значит, доктор Кройц? — пробормотал Элихио, протянув ему листок. — Когда это было сделано?»
«Я взял у тебя образец, пока ты спал. Я сам провёл анализ. Если не веришь, можем повторить, прямо при тебе».
«Насколько… Насколько близкие мы родственники?»
«Ближе не бывает, мой милый. Ты произошёл от меня».
«Но как… когда… почему?»
Руки доктора Кройца накрыли и сжали дрожащие руки Элихио.
«Отвечу на все три вопроса по порядку. Как? Для этого потребовались две клетки — моя и Ариана. Думаю, тебе не нужно объяснять, как происходит зачатие. Когда? Возьми дату своего рождения, отними двенадцать месяцев, и получишь ответ. Почему? Вопрос непростой, но попытаюсь ответить коротко и ясно. Потому что я был влюблён, и Ариан тоже. В расставании виноваты были мы оба. Я — тем, что был легкомыслен, а Ариан — тем, что был горд. Я ничего не знал о ребёнке, а он не счёл нужным меня известить. А вчера… Вчера он попал к нам на стол».
Элихио смотрел широко раскрытыми глазами в печальное лицо доктора Кройца и не мог вымолвить ни слова. Крепко сжимая его руки, доктор Кройц продолжал:
«Ариан не дал мне возможности воспитывать тебя, заботиться о тебе и любить тебя, просто скрыв от меня твоё существование. Наверно, судьбе было угодно, чтобы тело, которое я когда-то ласкал в порыве страсти, снова попало в мои руки уже мёртвым. Но ей угодно было и то, чтобы я узнал о тебе — пусть при таких ужасных обстоятельствах, но всё-таки узнал. И двадцать лет, в течение которых я не знал тебя, не любил и был лишён твоей любви, кажутся мне единственным мигом, как будто мы с Арианом вчера расстались. Я не держал тебя на руках, когда ты был крошкой, не целовал тебя перед сном, не поздравлял с днём рождения и не радовался твоим успехам в учёбе, потому что не знал, что ты у меня есть. Потому я и сказал, что очень много задолжал тебе, дружок. Я задолжал тебе жизнь».
Снежинки скатывались с плеча доктора Кройца, сдуваемые ветром, и уносились прочь вместе с потоком других снежинок. Его голос звучал совсем близко от лба Элихио.
«Прости, что я так говорю, но Ариан обокрал нас обоих — меня и тебя. Меня он наказал слишком сурово, лишив меня ребёнка — огромного куска счастья, и в моей душе зияет пустота, на месте которой все эти годы могла бы быть любовь к тебе. Он лишил меня сотен твоих поцелуев, сияния твоих глаз, звука твоего голоса и целого моря твоих слёз, которые я мог бы вытереть с твоего лица. Не знаю… Может быть, я и заслужил наказание. Но чем ты заслужил ярлык ребёнка из неполной семьи? Почему ты был лишён права получать вдвое больше любви? Почему он решил за тебя, что второй родитель тебе не нужен?»
«Отец меня очень любил». — Это были первые слова Элихио, произнесённые им с того момента, когда он узнал, что у него есть второй родитель.
«Ну да. Разумеется. — Дыхание доктора Кройца касалось лба Элихио. — Я ничего не хочу сказать плохого о нём. Но я чувствую себя как человек, который жил и не знал, что он инвалид… Что у него не хватает руки или ноги. Впрочем, может быть, я и заслужил это. Если Ариан так рассудил — значит, заслужил. Но мне гораздо больнее от мысли, чего лишился ты».
«Мы с отцом хорошо жили, — сказал Элихио. — Он любил меня за двоих».
Доктор Кройц улыбнулся и нежно дотронулся до его щеки.
«Его голос… У меня сердце переворачивается, когда я слышу, как ты говоришь. Как будто это он упрекает меня… А я ничего не могу сказать в своё оправдание».
«Отец не упрекал вас ни словом. Он сказал мне, что мой второй родитель умер».
«Умер! — Доктор Кройц покачал головой, горько усмехнулся. — Значит, все эти годы я был покойником. Знаешь, а наверно, так оно и есть. — И он вдруг заметил вне всякой связи со всем сказанным: — Что-то холодно. Не выпить ли нам где-нибудь чаю?»
Через двадцать минут они сидели в маленьком кафе. Элихио, потрясённый, ошарашенный, смотрел на доктора Кройца и не понимал, как тот мог улыбаться: ведь то, что он чувствовал, должно быть ужасно. Всмотревшись, он понял, что эта улыбка была страдальческой, а взгляд был подёрнут болью.
«Понятия не имею, что нам с тобой делать, — проговорил доктор Кройц, задумчиво качая головой. — Послушай, дружок… А ведь ты можешь приехать ко мне после экзаменов. Когда у тебя закончится сессия?»
«Двадцать пятого», — ответил Элихио.
«Приезжай, — повторил доктор Кройц уже решительно. — Познакомишься со своим братом. Его зовут Иниго. Он приезжает в новогодний отпуск примерно в это же время. Нам о многом нужно поговорить… Узнать друг друга. Ты приедешь?»
Элихио не знал, что ответить. Тёплая ладонь доктора Кройца накрыла его руку.
