— Я в порядке. Она откатила джинсы вниз и встала, подошла к камину. Она осознавала, что Джейс смотрел на нее с дивана. Она приблизила руки к огню, как будто согревая, хотя она не замерзла. На самом деле, каждый раз, когда мысль о ее брате приходила ей в голову, она чувствовала прилив гнева, как будто жидкий огонь врывался в ее тело. Ее руки дрожали; она смотрела на них со странной отрешенностью, будто это были руки незнакомца.
— Себастьян боится тебя, — сказала она. — Разыгрывал спектакль, особенно в конце, но говорю тебе.
— Он боится небесного огня, — поправил Джейс. — Я не думаю, что он точно знает, что это такое, но больше осведомлен, чем мы. Одно можно сказать наверняка, прикосновение ко мне, не ранит его.
— Нет, — сказала она, не оборачиваясь, чтобы посмотреть на Джейса. — Почему он тебя поцеловал? Это было не то, что она хотела сказать, но она продолжала видеть его в своей голове, снова и снова, Себастьян окровавленной рукой обхватил Джейса за шею, а затем, что странно и удивительно — поцеловал его в щеку.
Она услышала, как скрипнул диван под весом Джейса.
— Это что-то вроде цитаты, — он ответил. — Из Библии. Когда Иуда поцеловал Иисуса в Гефсиманском саду. Это был символ предательства. Он поцеловал его и сказал: «Приветствую, Учитель!» Так он дал узнать римлянам, кого им надлежит арестовать и распять.
— Так вот почему он сказал тебе «Аве, учитель», — осознала Клэри. — «Приветствую, Учитель»?
— Он, видимо, планировал быть инструментом моего уничтожения. Клэри, я… — Она повернулась, чтобы посмотреть на Джейса, когда он прервался. Он сидел на краю дивана, проводя рукой по своим светлыми волосами, не отрывая глаз от пола.
— Когда я вошел в комнату и увидел тебя с ним, я хотел убить его. Я должен был немедленно напасть на него, но я боялся, что это была ловушка. Что, если бы я приблизился к тебе, или кому-нибудь из вас, он нашел бы способ убить тебя или причинить тебе боль. Он всегда выкручивался, что бы я ни делал.
— Он умен. Умнее, чем Валентин. И я никогда… — Она ждала, единственным звуком в комнате было потрескивание влажных дров в камине. — Я никогда никого так не боялся, — закончил он, четко разделяя каждое слово.
Клэри знала, чего Джейсу стоили эти слова, как большую часть своей жизни он умело скрывая страх, боль и любые возможные проявления уязвимости. Она хотела сказать что-то в ответ, что он не должен бояться, но она не могла. Она тоже боялась, и она знала, что у них обоих были серьезные основания для этого. В Идрисе не было никого, у кого были бы более веские причины быть в ужасе, чем у них.
— Он очень сильно рисковал, заявляясь сюда, — сказал Джейс. — Он хотел показать Конклаву, что он может спокойно проникнуть, минуя охрану. Они попытаются укрепить ее снова. Это может сработать, а может, нет, но, в любом случае, это обеспокоит его. Он очень сильно хотел тебя увидеть. Настолько сильно, что это оправдало все риски.
— Он все еще думает, что может переубедить меня.
— Клэри. — Джейс встал и подошел к ней, протягивая руку. — Ты….
Она вздрогнула, отстраняясь от его прикосновения.
Пораженный свет вспыхнул в его золотых глазах.
— Что случилось? — Он взглянул на свои руки; слабое свечение огня было заметно в его жилах. — Небесный огонь?
— Не совсем, — сказала она.
— Тогда…
— Себастьян. Я должен была сказать тебе раньше, но я просто… Я не могла.
Он не двигался, просто смотрел на нее.
— Клэри, ты можешь рассказать мне все, что угодно. Ты же знаешь это.
Она глубоко вздохнула и уставилась на огонь, наблюдая, как огоньки — золотой и зеленый и синий сапфиры — преследуют друг друга.
— В ноябре, — сказала она.
— Прежде чем мы приехали в Бюррен, после того, как ты покинул квартиру, он понял, что я шпионила. Он уничтожил мое кольцо, а потом ударил меня, толкнул меня через стеклянный стол.
— Придавил меня к земле. Я чуть не убила его тогда, почти сунула кусок стекла ему в горло. Но потом я поняла, что если бы я это сделала, то я убила бы тебя тоже, и поэтому я не смогла этого сделать. Он был так восхищен.
Он засмеялся и толкнул меня. Он тянул меня за одежду и читал строчки Песни Песней Соломона, рассказывал мне о том, как раньше, братья и сестры женились, чтобы сохранить королевскую родословную чистой, что я принадлежу ему. Как я была частью моногамного багажа с его именем, отпечатанным на мне…. Джейс выглядел шокированным, а она редко видела его шокированным; она могла прочесть уровни его выражения: боль, страх, тревогу.
— Он… Он…?
— Изнасиловал меня? — спросила она, и слово прозвучало ужасно некрасиво в тишине комнаты. — Нет. Он не сделал этого. Он… остановился, — её голос упал до шёпота.
Джейс был белым, как полотно. Он открыл рот, чтобы сказать ей что-то, но она слышала только искажённое эхо его голоса, как будто если бы они снова были под водой. Её всю неистово трясло, хотя в помещении было тепло.
— Сегодня ночью, — сказала она наконец. — Я не могла двигаться, и он толкнул меня к стене, а я не могла вырваться, и я просто…
— Я убью его, — сказал Джейс. Некоторые цвета смылись с его лица, и он выглядел серым. — Я разрежу его на куски. Я отрежу ему руки, за то, что он касался тебя…
— Джейс, — сказала Клэри, внезапно почувствовав себя опустошенной. — У нас есть миллион причин, чтобы хотеть его смерти. Кроме того, — добавила она с грустной усмешкой, — Изабель уже отрезала ему руку, и это не сработало.
Джейс сжал свою руку в кулак, поднес его к животу и вонзил в солнечное сплетение, как будто он мог отключить свое собственное дыхание.
— Все то время, что я был связан с ним, я думал, что знал его мысли, его желания, что он хотел. Но я предположить не мог, я не знал. И ты мне не рассказывала.
— Дело не в тебе, Джейс…
— Я знаю, — сказал он. — Я знаю. — Но его руки были так плотно сжаты в кулаки, что побелели, вены вздулись, как реки на карте, поперек спины. — Я знаю, и я не виню тебя за то, что не рассказывала мне. Что еще мог я сделать? Когда я был совсем бесполезен здесь? Я просто стоял в пяти футах от него, и у меня огонь в жилах, который должен убить его, и я попробовал, и ничего не получилось. Я не мог заставить огонь работать.
— Джейс.
— Извини. Это просто… ты же знаешь меня. У меня есть только две реакции на плохие новости. Неконтролируемая ярость, а потом резкий поворот, переходящий в кипящую ненависть к себе.
Клэри молчала. Сильнее всего она ощущала сейчас невероятную, огромную усталость. Рассказать о том, что Себастьян сделал с ней, было похоже на то, чтобы скинуть с себя неподъемный груз, и все, чего ей сейчас хотелось — это закрыть глаза и раствориться в темноте. Она злилась так долго — гнев скрывался во всём. Ходила ли она за праздничными покупками с Саймоном, или сидела в парке, или рисовала дома в одиночестве — гнев всегда был с ней.
