Или скользишь через жидкую темноту к щели в скале, сердце колотится, кровь несется, шар бьется, пульсируя как волны океана.
Он щелкнул хвостом, и маленькие рыбешки разбежались. Ха.
«Ты не должен входить в воду, до тех пор, пока не научишься себя защищать».
Он был в порядке. Он мог вернуться. В любое время. Он вернется, как только он увидит его снова. То большое блестящее садовое украшение. Шар.
Он мог чувствовать, что тот вибрирует как музыка, как тяжелый бас, в полостях его черепа и вдоль его кожи. Это привлекало его как ток, ближе к корням острова, ближе к трещине в скале.
Ближе.
Это был жар? Привлекательная синяя игра на песчаном дне выставляла мусор пустых раковин, распадающихся скелетов. Предостережение прошлось по нему как морская водоросль, покачиваясь в темноте.
Морган не хотел, чтобы он был здесь.
Морган может пойти к черту.
Мысль скользнула в ум Зака, на самом деле не его мысль. Смешная. Грубая. Неправильная.
Он скользнул ближе. Песок снесло, обнажив кусок светящегося шара, как серп луны, как прищуренный глаз дракона. Цвета кружились и пульсировали в его глубинах, привлекая Зака, заманивая его. Ритм шара стал сильнее, догоняя и перегоняя ритм его сердца. Как будто у него было два сердца. Два импульса. Два разума.
Кто вообще такой Морган?
«Мой отец», — подумал он.
Какой-то отец. Просто потому он трахает твою мать…
Зак разъярился, пульс бешено стучал в поиске тонко различимого ритма, вызывая воспоминания и негодование, как осадок на дне океана. Его эмоции сбивались.
Бен был твоим отцом. Мысль ударила его, привлекая его ближе. Рыбак, не рыба.
Зак боролся, но свет шара был в его глазах, пульсация шара была в его крови, голос шара был в его голове, неумолимый, неизбежный.
Ближе. Коснись меня. Тебе не придется быть одному.
Ближе. Освободи меня. Я могу дать тебе то, что ты хочешь. Женщину. Стефани.
Он подплыл, в глазах рябило.
Попался.
Ужасный толчок захватил его тело, остановил его желание. Боль пронзила его, безжалостно, парализующе. Шар притянул его ближе, намотал его как рыбу, дергающуюся на другом конце лески.
Он прикоснулся к нему и разбился. Шок ударил его, сотрясая его тело, ошеломляя его ум. Он боролся, кричал в своей голове. Но Существо не отпускало его.
* * *
Лиз улыбнулась, запирая двери клиники. Несмотря на ее заверения, что она будет в порядке, Калеб настоял, чтобы она поехала с ними.
— Я — полицейский, — объяснил он просто. — Я не хочу попасть в ситуацию, где я оставил тебя одну и что-то произошло.
Лиз убрала ключи в сумочку.
— Никаких телефонных звонков посреди ночи? — подразнила она.
Его улыбка отразилась в его теплых зеленых глазах.
— Думаю, мы достаточно поволновались в эту ночь.
— И нам достаточно будут мешать спасть, как сегодня, — добавила Маргред, прижимая их новорожденного сына к себе.
— Потребуется немного времени, чтобы войти в нужное русло, — сказала Лиз. — Просто отдохните, когда он будет спать, и вы будете в порядке. Уставшие, но в порядке. Я зайду завтра и посмотрю, как вы справляетесь.
Они шли вместе к их автомобилям. Глядя на новую семью, Лиз чувствовала, как в горле появился комок. Их радость, теплая, реальная и ощутимая, обернула их так же надежно как одеяльце ребенка.
«Так часто любовь была в деталях», — подумала она. В нежном прикосновении Калеба к маленькой спине Маргред, или как она прислонила щеку к его руке. В их смехе, когда они возились с новым креслом для ребенка. В их нежности друг с другом и с их ребенком.
«У нее могло быть это», — подумала Лиз, когда она ехала в лунном свете ночи. — «Жизнь, дом, семья, с Морганом».
Возможно, пока еще у него не было всех правильных слов, чтобы сказать ей, что он любил ее. Но она была нужна ему. Он доверял ей. Он хотел остаться. Этого было достаточно, более чем достаточно, на данный момент.
Ожидание дрожало в ней. Она была рада, что позвонила Регина и сказала, что Эмили заснула, смотря кино, и может остаться до утра. Не то, чтобы Лиз намеревалась, ну, в общем, заниматься чем-то, когда их пятнадцатилетний сын находится в комнате наверху. Она могла хотеть сорвать одежду Моргана, но она все еще должна была подавать пример. И Заку все еще требовалось время, чтобы приспособиться к присутствию Моргана в их жизни.
Она улыбнулась. Может быть, они с Морганом смогут пообниматься в гамаке. Конечно предполагая, что Зак был дома и спал. О, она надеялась, что он был дома и спал.
Но когда она въехала на подъездную дорожку, во всех окнах горел свет. Во всех. Должно быть, были включены все лампочки в доме.
Лиз нахмурилась. Зак определенно был дома. Только подросток мог быть настолько небрежен с коммунальными услугами.
Она поднялась по лестнице, странное предчувствие сжимало ее легкие, тянуло ее ноги. Парадная дверь была открыта. Ее сердце забилось. Действительно, это было слишком небрежно. Она говорила с Заком и сказала ему.
— Закари?
Гостиная была пуста. Внизу было тихо. Если Зак был дома, где был Морган?
Она поставила свою медицинскую сумку в зале, вешая сумочку на перила. Дом был слишком теплым, как будто кто-то играл с термостатом.
— Зак! — Она прокричала, чтобы ее голос был слышен на втором этаже. — Я хочу с тобой поговорить!
Нет ответа. Наверное, он слушает свой iPod.
Раздраженно, она начала подниматься по лестнице. Ему пятнадцать и он — финфолк. Но он все еще должен был следовать правилам.
Несомненно, это был Мэн. У этого штата был один из самых низких уровней преступности в стране. Но он не должен быть в своей комнате с открытой входной дверью. Любой бы мог войти.
Дверь в его спальню была закрыта. Она постучала.
— Зак?
— Не входи. — Его голос был напряженным. Резким.
Что он там делал?
Она поморщилась. Ладно, она могла подумать о нескольких вещах, которыми он мог заниматься в одиночестве в своей комнате в пятнадцать лет, и не хотеть, чтобы его мать это увидела.
— Дорогой, нам нужно поговорить.
— Нет. — Его голос звучал очень расстроенным, почти как если бы он плакал.
Она наклонилась поближе к двери.
— С тобой все в порядке?
— Нет.
Может быть он заболел. Может быть…
— Я вхожу, — предупредила она и открыла дверь.
Зак забился в узкое пространство между кроватью и стеной, свернулся в тугой клубок, обхватив руками колени.
Беспокойство сжало ее сердце. Его лицо пылало, его глаза метались, яркие и несчастные.
