Их со Стефанией разместили в разных палатах, но в одном коридоре, только вот встать и навестить ее Герман не мог, иначе мастер Гош грозил приковать его цепями. И что-то подсказывало, что именно так он и поступит.
Но даже больше, чем слепота и проистекающие из нее трудности и страхи, Германа злило, что он стал пешкой в чьей-то игре, и в этом не было никаких сомнений.
Первый визитер, которого пустили в палату, явился как раз тогда, когда Герман все-таки поддался слабости и заснул. Неглубоко и тревожно, но на сне настаивал мастер Гош, лично взявшийся поставить его на ноги. Кто-то оставил открытым окно, не иначе как по ошибке, и прохладный ветерок шуршал занавесками, с улицы доносились приглушенные звуки жизни, и убаюканный ими Герман не сразу понял, что его одиночество нарушено.
— Спи. Я зайду позже, — шелест одежды выдал положение Вальтера Гротта. Он стоял у самой двери, наверное, только вошел. Герман рефлекторно шире раскрыл глаза, но это, разумеется, не помогло. Темнота оставалась все такой же непроглядной.
— Нет! — он резко сел и протянул руку. Пальцы ухватились на пустоту. — Я в порядке, не хочу спать.
Многие вещи оказались гораздо сложнее для слепого, нежели зрячего, и Герман неловко завозился, пытаясь сесть и не уронить одеяло на пол. Гротт пришел на помощь.
— Как Альберт? — задал Герман вопрос, на который никто не желал отвечать и который его сильно мучил. В последний раз, когда они виделись, Берт старался бодриться, шутил и хвастался первым в жизни боевым ранением, но крови было слишком много, чтобы не волноваться. Альберта забрали медики и поместили в отделе для тяжело раненых.
— Живее всех живых, — легкомысленно отозвался Гротт и как-то слишком заботливо расправил складки на одеяле. — Не волнуйся за Кельвина, он уже все крыло на уши поставил, требуя тебя.
Что ж, это похоже на Берта. Возможно, ранение только казалось ужасным.
— А вы? Вы же не просто так пришли? — Герман не стал благодарить и сразу решил прояснить ситуацию. Возможно, он не так хорошо изучил Гротта, но о чем-то мог догадаться и без своего ментального дара. Например, что все это время им умело манипулировали.
— Отлично! — Вальтер, кажется, был доволен. Стало любопытно, какова на цвет и вкус его радость? — Я не принес фруктов, уж прости. Но после выписки мы могли бы поговорить в более дружеской обстановке. Во внеучебное время, конечно.
Герман дернул головой, стремясь посмотреть туда, где, по его мнению, было лицо учителя.
— Вам не надоело играть, учитель Гротт?
— Смотря, что ты считаешь игрой, — Вальтер сел на край койки, матрас промялся под его весом. — Тебя никогда не утомляла чужая глупость? Признайся, ведь утомляла. Ты злился на то, что другие не понимают очевидных вещей. Ты привык быть далеко впереди, и кроме тебя там никого не было. Тебе было скучно и одиноко там?
Герман вздрогнул, комкая пальцами край одеяла:
— Не пытайтесь сбить меня с мысли. Мы с вами не похожи.
— Похожи. Ты видишь ту же грязь, что и я, ту же человеческую мерзость.
— Это не так!
Герман почувствовал, что задыхается, не физически, а где-то внутри. Слова Гротта душили его, но в них была своя правда. Но это вовсе не то, о чем хочется думать.
— Что за план, за который вас хвалил декан? — задал Герман другой не менее важный вопрос. Коль пришел навестить, пусть рассказывает. Герман страдал от нехватки информации, факты, которыми он располагал, не желали связываться между собой без посторонней помощи.
Вальтер пошевелился. Зашуршала ткань, скрипнула кожа сапог — закинул ногу на ногу.
— Ты же все знаешь. Не в курсе, как, но ты пришел к тем же выводам, что и я в свое время. Дженаро — предатель, — голос Гротта обрел твердость и холодность. — Я не мог найти доказательств, но мой дар не ошибается, и вот ты всю работу сделал за меня. Нужно было лишь устроить так, чтобы убийца встретился со своей жертвой. Предупреждая взрыв ярости, скажу, что жизни курсанта Кельвина ничего не угрожало, и он сам дал согласие на участие в операции. Я лишь снабдил его подробными инструкциями. Жаль только, телепортацию учесть не удалось. Какая-то новая разработка, прежде не сталкивался с таким видом телепортов.
— Да плевать, — тихо ответил Герман, подавляя раздражение. От него все равно не было толку, кроме усталости. — Вы использовали Берта как наживку, разве это правильно? Он точно понимал, на что вы его толкали?
— Перестань думать о нем, как о маленьком мальчике, право, это уже слишком. Он прекрасно осознавал свои действия и их несомненную пользу, — отрезал Гротт. — Я знаю, что Дженаро зачем-то нужна была смерть Кельвина, впрочем, тут не совсем верно. Ему нужна была смерть настоящего Альберта, и я дал ему возможность с ним поговорить.
— Вы все рассказали Берту?! — Герман рванулся вперед, желая схватить Гротта, но тому даже не пришлось уворачиваться. Герман просто промахнулся.
— Нет, я же обещал. Он лишь намекнул Дженаро, что память к нему вернулась, чем спровоцировал того на решительные меры. Если играть, то играть по-крупному.
— Вы отвратительны.
— Ты так не думаешь.
Герман не стал отвечать.
— Если тебе интересно, — Вальтер будто не заметил неловкости, — я расскажу, как мы нашли вас. Акойя лишилась телепортационных тоннелей, и попасть туда обычным путем стало невозможно, однако я снабдил Кельвина артефактом-маяком. Голубой топаз, ты должен был заметить. Имея его координаты в пространстве, мы могли настроить экстренный телепорт, опасный и нестабильный, пожирающий невероятное количество энергии. Обычно для такого рода магических манипуляций нужно пять сильных магов. В тот момент у меня в распоряжении было лишь двое. Но у курсанта Дидрик оказался смелый поклонник, Вильям Варма, лучший студент первого потока. А вот ее подруга, Ситри Калькбреннер, — Гротт, кажется, широко улыбался, — вообще настоящая находка. Гош готов посадить ее в колбу и изучать до скончания веков. Энергетические каналы Калькбреннер не замкнуты. Лучше спросить специалиста, но главное, что она способна пропускать через себя чудовищное количество магической энергии. С такой батареей мы могли бы проделать тоннель через всю Ойкумену.
Герман слушал так внимательно, что едва не забывал моргать. Вальтеру доставляло настоящее удовольствие делиться своими успехами с ним. И в этом было что-то очень печальное, что-то очень надрывное и одинокое внутри этого человека. Зато теперь все начинало складываться, не хватало только…
— А про КРАС вы мне тоже расскажете?
Гротт поднялся и пересек палату:
— Тебе все еще мало? Ослепший и потерявший способности, тянешься к свету знаний? Не боишься сгореть?
— Это все временно. Ответьте, вы расскажете про КРАС и как с ними связан учитель Дженаро?
— Подумай об этом на досуге, а после, за бокальчиком домашнего, мы обсудим твои выводы. Возможно.
Дверь за ним закрылась, и Герман обессиленно рухнул на жесткую подушку. Поднял руку, пробуя пальцами воздух. Он сладковато пах Гроттом и резко — медикаментами. Но это временно, зрение вернется, вместе с ними вернется ментальный дар, и тогда можно будет поставить точку.
Герман опустил веки и позволил себе, наконец, заснуть.
Урок 27. Доверие — вещь настолько хрупкая, что лучше держать ее при себе
— Посмотри на мою руку.
Герман прищурился, пытаясь навести фокус на пятерню в белых медицинских перчатках, но вышло не очень, только глаза заслезились. После разговора с Гроттом прошло несколько дней, и только вчера в непроглядной тьме неожиданно начали вырисовываться мутные очертания предметов.
— Сколько пальцев?
— Вижу много, — честно признался Герман, — а так смею предположить, что пять.
Мастер Гош довольно хмыкнул — неловкая шутка определенно показалась ему смешной, и рыжевато-синее пятно, которое Герман видел вместо доктора, будто потеплело. Хотя мастер Гош одним взглядом внушал безотчетный страх.
