В директорской приёмной дама-секретарь с пышным жабо на груди, важная, как цесарка, смерила меня взглядом и попросила обождать полчаса на кожаном диване.
— Или можете прогуляться по залу гигантских птерозавров.
Скучать в обществе надутой особы, следящей за каждым моим вздохом, не хотелось, и через тамбур напротив приёмной я вышла в музейный зал.
Вот они — костяные ящеры, парящие в воздухе.
Зрелище оказалось более величественным и захватывающим, чем я ожидала. Ажурные чудовища с длинными зубастыми клювами, размах крыльев не меньше, чем у аэромобиля. Ни тросов, ни проволок видно не было, хотя я переходила с места на место, наклоняла голову, пытаясь поймать момент, когда свет из окон хоть на миг отразится от прозрачных нитей, как отражался от лонжи, несущей в небеса Принца-Сокола. Экспонаты слегка покачивались, будто их колыхал неосязаемый ветер. А самый грандиозный ещё и шевелил крыльями. Сколько же в нём метров?
— Почти тридцать, — произнёс тяжёлый низкий голос за моей спиной.
По затылку как будто ударили молотком. В глазах вспыхнуло — и потемнело. К счастью, всего на миг. Я даже не пошатнулась. Дождалась, пока зрение восстановится, — пара секунд, — вздохнула глубоко и заставила себя обернуться.
Смотритель. Всего лишь смотритель. Тоже в годах, как и тот первый, в вестибюле, одного со мной роста. Но тип примечательный. Широкая грудь бочонком распирала китель спереди, сгорбленная спина — сзади, крупная голова сидела прямо на плечах, без шеи. Над крутым лбом поднималась грива чёрных, с проседью, волос. Тяжёлый подбородок, массивные надбровья и неожиданно тонкий аристократический нос. Но самое главное — глаза. Таких глаз я в жизни у человека не видела. Хотела отойти, но ноги приросли к полу, в затылке глухо пульсировала боль.
— Впервые в нашем зале?
Смотритель пытался улыбаться, однако во взгляде его была свинцовая, стылая тяжесть. Так, наверное, мог бы смотреть мертвец, который побывал в глубинах ада и сумел вернуться назад, исковерканный телом, и с душой, оставшейся вне жизни.
— Да, — выдохнула я.
Односложные ответы кажутся людям грубыми, и это к лучшему — отбивает охоту общаться. Но страшного человека было трудно смутить.
— Взгляните, разве он не прекрасен? — смотритель двинул зрачками вверх. Голова у него, должно быть, не запрокидывалась.
Я невольно подняла взгляд на воздушного ящера, и в затылке тяжко ухнуло.
— Настоящий дракон, — в голосе смотрителя слышалось то ли восхищение, то ли насмешка. — Какая мощная грудная клетка! В ней вполне мог родиться огонь. Вообразите, что эти кости одеты плотью, покрыты мехом или перьями… Как вы думаете, у дракона были перья, или он, как нынешние ящерицы, расхаживал в грубой пупырчатой шкуре? В воздухе, на высоте, должно быть холодно. Я ставлю на мех и перья. А вы?
В голове стучало: "Отпустите меня, я хочу уйти", но впервые я не могла выговорить то, что думала. Оставалось лишь дать ответ на бредовый вопрос:
— Если он был покрыт мехом, то изрыгая огонь, рисковал поджечь сам себя.
— Пожалуй, верно, — удивился смотритель.
Да он просто сумасшедший! А я не могу пошевелиться, тело словно онемело. И ему это нравится. Насмешка в голосе и мёртвая стужа в глазах. Он, должно быть, режет женщин ночами и прячет тела в городской канализации. Здесь, на службе, он выбирает себе жертв. Я буду следующей.
— Обратите внимание на череп. Мозговая часть в нём чрезвычайно развита. Не удивлюсь, если разум этого существа был подобен человеческому. Сей крылатый завр мог властвовать над миром ящеров, как человек ныне властвует над животными. Могучий и мудрый, он верил, что достиг всех вершин и никто не свергнет его с пьедестала. Но прошли миллионы лет, и что он теперь? Набор костей на потеху публике.
Смотритель причмокнул влажными губами, и у меня закатилось сердце. Представилось, что сейчас он разогнёт спину, выпрямится и вцепится мне в горло своими длинными, чуть не до колен, руками.
Но страшный человек отошёл в сторону, и желчь, подкатившая к горлу, отхлынула, боль в затылке ослабела.
— Вам это не интересно? Понимаю. Какое дело молодости до ископаемого, пережившего свой мир… У вас дела. Ступайте. Поговорим позже.
Будто сняли заклятье — ко мне вернулась способность двигаться и чувствовать. Слабость в ногах. Внутренний озноб, от которого стучат зубы. И холодок влажного от пота белья.
Покинув зал, я долго стояла, привалившись плечом к стене и пытаясь прийти в себя. Проклятый безумец выпил из меня все силы. А впереди — разговор с профессором Жюстеном. Наверняка непростой.
23.2
Не знаю, почему, но я ждала, что Огюст Жюстен окажется таким же невысоким, подтянутым и строгим, как профессор Барро. И удивилась, когда навстречу мне вышел рослый увалень с изрядными залысинами, одутловатым лицом и отвислыми губами. Впрочем, глаза у него были живые, быстрые, костюм явно шит на заказ, в накрахмаленных манжетах поблёскивали золотые запонки. И говорил профессор Жюстен уверенно, без шамканья, хорошо поставленным голосом.
В ответ на просьбу о конфиденциальной беседе недовольно поджал рот и просто вывел меня в коридор, обитый розоватым штофом и панелями красного дерева.
— Так о чём вы хотите говорить?
И тон его, и вид ясно показывали, что я отнимаю время у занятого человека.
— О последних словах профессора Барро.
Жюстен откинулся назад, будто его ударили.
— Что за шутки! Роберт Барро был моим другом, и я никому не позволю глумиться над его памятью! — профессор выдал эту тираду придушенным шёпотом, глаза его стреляли по сторонам, лицо странно дёргалось.
Не на такую встречу я рассчитывала, но если Жюстен думал смутить меня, то просчитался.
— Я потому и пришла к вам, что вы его друг. Профессор Барро вспоминал вас за минуту до смерти. Вам сказали, как он погиб? Его сбила "стрела", прямо на моих глазах. И вот что он успел сказать: "Три источника и сила стихий — знаете, что это такое? Помните сказку о справедливой королеве? Может быть, вы последняя надежда континента на спасение!"
Я вспомнила всё, что смогла и, кажется, предельно точно. Взгляд у Жюстена стал совершенно дикий.
— Что вы несёте, дамзель? — прошипел он, грозно нависая надо мной. — Вы с ума сошли?
Только мне не было страшно.
— Профессор Барро был уверен, что вы знаете об этом больше него. И можете ответить на мои вопросы. Что значит — три источника? При чём здесь сила стихий? В чём смысл сказки о справедливой королеве? Ах да, профессор Барро ещё говорил о каких-то ключах.
Жюстен вздрогнул. И меня осенило: да он напуган до полусмерти!
— Немедленно замолчите! Это закрытая информация. У вас есть допуск? Кто вы вообще такая, бесы вас побери?
— Вы неучтивы, но я готова закрыть на это глаза, потому что мне очень нужна ваша помощь. Я не знаю, кто я. Раньше у меня было имя, был дом, были родные люди. Сейчас ничего не осталось. Кроме одного: я не умею лгать. Это моя суть. Моё проклятье. Не думаю, что из-за этого меня можно считать надеждой континента или ещё кем-то особенным. Но профессор Барро думал иначе. И похоже, не он один. Мажисьеры…
Я говорила, а Жюстен глядел на меня не отрываясь, потом вдруг больно схватил за предплечье и потащил по коридору. Толкнул какую-то дверь, ввалился, как медведь, в соседний коридор с простыми крашеными стенами, отпустил меня и с шумным вздохом отёр испарину со лба.
— Что вы хотите знать? Я просто учёный. Политические игры, заговоры, переустройство мира… я далёк от всего этого, понимаете? — голос его звучал лихорадочно и глухо, на щеках горели пунцовые пятна, влажный лоб блестел в свете потолочных ламп. — Ну, хорошо! Ключ открывает источник и управляет его силой. Понятно? Эх, ничего вам непонятно!
Он тряхнул головой.
— Что такое ключ?
— Что? Кто! — профессор нервно хмыкнул. — То есть вы, как я понимаю. Поэтому Роберт и сравнивал вас с королевой-заступницей… Вы знакомы с исходным сюжетом?
