Цветы, которые потом приходили к ней кормить.
да. Возьми то, что у меня есть. Это так мало… но если ты этого хочешь, это твое.
И они хотели ее. Она чувствовала это по давлению красных цветов на красные раны. Поток за потоком открывался, ее жизнь истекала кровью.
Жизнь от смерти.
В ее рот вползло щупальце, и она приоткрыла губы, чтобы впустить его внутрь. Она была добычей. Это было ее целью. Когда он вошёл ей в горло, она попыталась думать о нём как о любовнике, даже когда он проталкивался невероятно глубоко, извиваясь, извиваясь, пульсируя, напиваясь. Он присоединился к себе подобным, запутавшись внутри ее плоти. Это… это было похоже на блаженство.
Это больше не было ее телом. Это был не ее труп. Он даже не принадлежала Гле'Голун. Она чувствовала под собой корни, глубокие и тянущиеся во все стороны к лесу, окружавшему поле. Она чувствовала каждое дерево, каждую травинку, каждый распустившийся цветок. Каждая пчела, каждый сверчок, каждая птица и летучая мышь в небе.
Виноградные лозы проникли в нее глубже, и она знала, что пора. Выпускать.
Это была их любовь.
Гле'Голун исполнял ее желание.
Они хотели ее.
И она дала им.
Она отдала им все, что у нее было.
И все, чем она была.
***
Валрой преклонил колени рядом с полем цветов, крича в бессильной ярости и неистовой ярости, как долго он не знал.
Эбигейл исчезла.
Гле'Голун забрал ее.
— Нет. Ее не взяли. Она отдалась им!
Сжав волосы в руках, он завыл.
— Она скорее умрет этой ужасной смертью, чем будет со мной! Она скорее будет съедена заживо, чем станет моей королевой. Лучше ей отдаться страданию, чем желанию.
Он действительно был таким мерзким? Неужели он был так ужасен?
Нет. Нет, он не мог этого принять.
Наконец его крики стихли. Он слишком устал, чтобы продолжать проклинать существо, которому было наплевать на его гнев. Пустота, оставленная его отсутствующим гневом, заставила его стоять на коленях, глядя на свои ладони, неспособный по-настоящему понять, что только что произошло.
Цветы не поглотили ее по своей воле. Они ждали, пока она подчинится им. Почему? Как?
Но это не имело значения, почему. Или как.
Эбигейл была мертва.
И кто-то был виноват.
Кто-то взял ее. Кто-то увел ее. Кто-то привел ее на поле смерти. Он оскалил зубы и сжал кулаки. Кто-то дорого заплатит за это. Он не знал, поскольку даже очень хотел узнать, кто. Это не было важно. Потому что все будут страдать из-за того, что он чувствовал.
Миры будут гореть.
Потому что его Эбигейл была мертва.
***
Голоса шептали в ее голове. Столько же, сколько звезд, но вместе, как одна. Лозы пульсировали вместе с ними и уходили глубоко в мать-Землю, в леса. Деревья, переплетенные ветвями и корнями, пели как одно целое.
И пела с ними.
Жизнь полыхала, а смерть остывала. Один сотворил, а другой поглотил. Началась добыча, а закончился хищник. Снова, и снова, и снова.
— Вы станете его добычей.
Из хора донесся голос, прежде всего необычный. Это отвлекло ее от многих; это вытеснило ее из целого. Это заставило ее вспомнить.
— Сдавайся.
Она уже отдала все, что у нее было. Чего еще может от нее желать мир?
— Сдавайся…
Это потянуло ее назад. Это дернуло ее от целого к части. Предаться плоти? Но почему? Она будет жить только для того, чтобы снова умереть. Она отвернулась от страданий и боли, от борьбы, которую принесла ей жизнь. Нет, она не пойдет туда, куда ей велел голос. Она не хотела.
Память о прикосновении. Губ против ее. Тьмы — вкуса ночного неба. Могучих крыльев и злого смеха. Его. Из зубов и когтей. Смерти. Обещания большего.
Снова, и снова, и снова.
Жизнь полыхала, а смерть остывала.
— Сдавайся…
Тогда к ней пришло видение, непрошенное и нежелательное. Вид горящих лесов, тысяч убитых, лежащих на полях, где они были повержены. И там, среди них, весь в их крови, стоял принц.
Было ли это будущее или прошлое?
Она полагала, что это не имеет значения.
— Сдавайся..
Баланс был бы нарушен. Колесо перестанет вращаться. Сезоны бы закончились. Песня больше не звучала. Она была одна, ее было много, и она умрет еще раз, и все равно последует.
И навсегда.
Снова, и снова, и снова.
Если бы его гнев не был остановлен?
Никогда, и никогда, и никогда.
Смерть из жизни, и жизнь из смерти.
— Сдавайся…
Голос продолжал отрывать ее от песни. Это продолжало отрывать ее от целого и превращать в единое целое. Это заставило ее вспомнить. Она помнила себя маленькой, беспомощной и слабой. Почему? Почему она? Что она могла сделать перед лицом его силы?
— Сдавайся…
Это все, что она могла сделать.
Так она и сделала.
А где-то поле малиновых цветов завяло и погибло.
Конец первой части. Вторая часть будет доступна в группе Book-Book по подписке.
