— Где она? — пригубив напитка, обильно сдобренный чабрецом и ромашкой, спросил мужчина.
— Совесть? — вскинутая бровь была красноречивее сотни отговорок.
— Она тоже, но я о своей сестре.
Элис наклонила голову вбок, как сова. Заметила некоторую нервозность в поведении собеседника. То и дело поджимаемые губы, касание перстня на левой руке.
— Понятия не имею, — безрадостно отозвалась ведьма.
Визави недовольно взглянул на неё, пытаясь прожечь дырку во лбу. Встал, вернув чашку на столик. Звякнул фарфор. Он подошёл к окну. Элис проследовала за ним. Остановилась за плечом тихо спросила:
— Ты знал?
— О чем? — хрипло переспросил, не оборачиваясь.
— О ней… — тема не самая приятная, но Элис надо было знать точно, — о деловом партнере вашего отца, о министре финансов, о судье…
Лицо Эрика закаменело. Застыло посмертной маской.
— Если бы я знал, неужели ты думаешь эти ублюдки до сих пор ходили по свету?
— Эдикт о дуэлях… — тонко напомнила ведьма.
— Мне было пять, когда умерла мама. Хлое семь… — он по-прежнему не смотрел на собеседницу, — она меня везде за собой таскала. Знаешь сама мелкая, вся тощая… А я ногу рассадил в саду, и она тащила в дом. А потом… Мне девять и я плохо помню, знаю хотел умереть, внутренности выворачивало. Отец вызвал лекаря и посчитал свой долг выполненным. Она несколько лун кормила меня с ложки… И меня дед забрал потом. А она осталась. В тринадцать я вернулся на лето. И моя Хлоя стала взрослой. Такая красивая, платья… Ночью, когда я возвращался с конюшни, она пробиралась через сад к своим окнам. Гулять сбегала. И возле стен дома напоролась на стекло, голой ногой напоролась. Я вытащил осколок, а она сидела и ревела… Вдруг такая же маленькая и тощая… Я ее несколько дней таскал на себе…
Он замолчал. В тишине этой была горечь, обиды, мечты… Ведьма боялась дышать, чтобы случайно не коснуться больного места.
— Я могу сколько угодно насмехаться над ее попытками женить на себе некроманта, — он развернулся и упрямо посмотрел в глаза, — сколько угодно могу называть ее глупой девчонкой, злиться на неё, обижаться, но после смерти деда, она единственная родная душа, что осталась у меня… Поэтому если бы я знал, ни один эдикт, запрет или закон не уберёг этих ублюдков от кастрации…
Таким отчаянно взбешённым блондина Алисия ещё не видела. И его пальцы сжимающие ее плечи оказались железными клещами. Она невольно попыталась их скинуть, но когда не удалось, подняла глаза.
— Твои зрачки… — радужка не меняла цвета, только зрачок вытягивался в вертикальную линию. Визави усмехнулся и, приблизившись ещё сильнее, наклонился к шее. Прошептал на ухо:
— Госпожа ведьма, вы так много секретов нашего рода знаете, что я всерьёз намерен позвать вас замуж, чтобы все тайны остались внутри семьи.
И тон игривый. И блеск уже нормальных глаз, лихой. Привычный.
— Не стоит таких жертв, — она коснулась мужской груди, тоже игриво, — я умею молчать.
— И дорого ваше молчание стоит?
— Вам будет по карману… — она отстранилась, вернулась за столик и долила чая.
— В таком случае, — Эрик вытащил чековую книжку, — позвольте внести первый вклад…
Он размашисто поставил росчерк перьевой ручкой, которая крепилась к корешку.
— Если же вы захотите поучаствовать в благотворительности, — он протянул листок с ещё сырыми чернилами, — в частности на помощь бедным беглянкам, не буду против.
— Воспользуюсь советом…
***
Завтрак размазывался по тарелке, как приснопамятная овсянка на воде, которую сильно жаловал отец семейства Гордон. Она ввергала его в воспитания о магической академии, там точно такой же кормили юных магов. Вот поэтому он ел, ностальгировал и мучил этим своих домочадцев.
Утро Элис ещё и омрачало известие о юбилее герцога. Идти не хотелось, но девушка здраво рассудила, что какой-то там бал не стоит хрупкого мира между отцом и дочерью. На ее вопрос какое платье на ней должно быть, батюшка лишь вздёрнул брови и самым искренним непониманием переспросил отчего его должно волновать в каком наряде будет юная ведьма. Такая картина обескуражила, ведь все сознательное время Алисии было предписано в чем и когда появиться.
Выбор наряда и подготовка заняли почти весь день. Головная боль покидать не спешила, голень тянуло, а запястья… Шрамы не исчезали. На четвёртый день с зельями и магическим лечением они должны были испариться. Когда Тадеуш зашёл проверить готова ли дщерь, то застал ее перед зеркалом в изумрудном платье и невидяще рассматривающую свои руки.
— Папа… — хрипло позвала Элис, — почему они до сих пор…
Она перевела на отца взгляд. Он, облачённый в парадный костюм-тройку винного цвета, печально вздохнул и приблизился. Встал за спиной так, чтобы их глаза встретились в зеркале.
— Элис, — начал он со вздохом, — на тебе были даоритовые кандалы. Когда они расплавились часть металла все равно попала в кровь. Крохи. Не более. Даорит коварный, попадая в кровь мага, он убивает магию, разрушает каналы, такая пуля приводит к утрате способностей… Тебе перепали крохи, но они помешали магическому воздействию заживить раны…
— Шрамы никогда не исчезнут? — всхлипнув, завершила девушка. Нет. Плакать хотелось не из-за шрамов, просто… Снова бал. Платье, которое она выбрала сама, а не присланное в упаковке. Но тот предыдущий наряд, он как бы напоминал почему она здесь. И отчего на этом балу ее никто не ждёт.
— Прости… — покачал головой отец.
А юбилей герцога кассодийского устрашал своей помпезностью. Такого обилия драгоценностей Элис ещё не доводилось видеть. Атмосфера вечного праздника витала в поместье. Именника поздравляли и дарили подарки, которые по негласному договору не передавали в руки, а складывали на столик. Это был вопрос безопасности, но отец пренебрёг им, тем самым показывая гостям свои отношения с виновником торжества.
Герцог, тучный мужчина буквально на пару лет младше Тадеуша, светился улыбками, раздавал благодарности и вёл непринуждённые беседы. Помня о своей вспыльчивости по отношению к его младшему отпрыску, Элис и представить не могла, что в середине вечера этот улыбчивый усач предложит ей потанцевать. Она согласилась, из уважения и нежелания разгребать последствия.
Вёл он уверенно. Несмотря на то, что был немного ниже ведьмы ростом, но умудрялся смотреть со снисходительностью, которая присуща лишь людям наделённым властью. В перерывах между танцевальными па, он расспрашивал ее о работе и оказался приятным собеседником. Элис не дерзила, а проникнувшись симпатией, вполне искренне общалась.
— Алисия, — задумчиво протянул он, — с нашей последней встречи вы сильно изменились…
— Надеюсь в лучшую сторону? — кокетливо уточнила девушка, крутанувшись под его рукой.
— Однозначно… В вас появилось некое величие…
Благодарно улыбнуться и присесть в книксене. Танец близился к завершению и Элис понимала, что это всего лишь дань вежливости.
— В ваших глазах мудрость, в поведении — учтивость… Признаться, я не верил, что в столь юном возрасте можно так координатно поменять приоритеты…
Его шаг вперёд. И снова поворот под рукой.
— Вы составите прекрасную партию моему младшему сыну…
Элис оступилась. К горлу подкатил комок, непонятно ещё чего: то ли злости, то ли обиды. Она понимала, что этот разговор не возник на пустом месте. Все давно было решено без неё. Герцогом и ее отцом. Вот вам и самостоятельность.
— Вы молчите?
Ведьма хотела рявкнуть, что грудная жаба сдавила от избытка чувств. Но она все-таки не в хлеву. Даже если тебя поставили перед фактом, это ещё не повод опускать руки. Хотя, если они просто тянуться за топором…
— Мне безумно льстит такое предложение, — она затрепетала ресницами, в надежде вспорхнуть и свалить из этого зала.
— Это не предложение, — холодно отозвался герцог, в упор взглянув на неё. — Это факт…
— Тогда тем более, — она счастливо улыбнулась, теплилась надежда, что не оскалилась, — я не знаю какими словами выразить мою признательностью, это такая честь…
