будешь вставать. Я не собираюсь терпеть укоризненные нотации, если ты слишком активно пошевелишься, швы разойдутся, и у тебя пойдет кровь. Лежи на спине. Я сама тебя поцелую.
Трэвис невнятно бурчит, пока я наклоняюсь над ним. Мои губы замирают над его ртом.
— Ты серьезно ноешь насчет этого?
Он фыркает.
— Милая, если ты меня поцелуешь, я больше никогда в жизни не буду ныть.
Это становится последней каплей.
Я дрожащая и несобранная, но мои губы скользят по его рту. Его губы пересохшие. Они двигаются мне навстречу и не отпускают, когда я пытаюсь отстраниться.
Мое сердце бешено стучит, когда Трэвис поднимает ладонь и удерживает мою голову на месте, чтобы полноценно поцеловать. Его язык скользит по шву между моими губами, а потом он берет мою нижнюю губу своими и чувственно тянет, вызывая водопад удовольствия во всем моем теле.
Я издаю дурацкий гортанный звук и улыбаюсь в его губы.
— Видишь. И так неплохо.
— Неплохо, да? — его ладонь обхватывает мой затылок, и Трэвис улыбается, слегка приподнимая голову для очередного поцелуя. — Целую вечность хотел это сделать.
— Тогда почему не делал? — мне приходится опираться на предплечья, чтобы не переносить вес на его раны. Позиция неловкая, и спина опять болит, но мне абсолютно все равно.
— Потому что я старался держать подобающую дистанцию.
— Подобающую дистанцию! Ты трахал меня.
— Ты думаешь, я не в курсе? Но я продолжал повторять себе, что делаю это лишь потому, что ты меня попросила. Так что я все равно мог сказать, что не брал больше, чем мне дозволено. Но я знал, что если поцелую тебя, то уже не смогу помнить о границах. Ты понятия не имеешь, как я был близок к этому… снова и снова. Я и не знал, что можно хотеть чего-то так сильно, как я хотел поцеловать тебя. Но я знал, что нельзя позволять это себе. Я бы никогда не сумел тебя отпустить.
Я покрываю короткими поцелуями все его губы, подбородок, щеки. Его кожа колючая под моими щеками. Поверить не могу, что мне наконец-то разрешено это делать.
— А теперь тебе и не придется меня отпускать.
— Теперь не придется, — он одаривает меня маленьким сладким поцелуем. — Я люблю тебя, Лейн. Ты это поняла, верно?
— Да. Я поняла. Я тоже тебя люблю.
Его губы снова завладевают моими, язык проскальзывает в рот. Мое тело вибрирует от удовольствия. Оно становится таким глубоким, что завиток наслаждения все туже сворачивается между моих ног, а потом мы резко отстраняемся из-за голоса у двери.
— Я практически уверен, что это не пойдет на пользу пулевому ранению. —
Мак. Он кажется забавляющимся.
Я отстраняюсь от Трэвиса, хихикая, и прячу лицо на его здоровом плече.
Мак входит в комнату.
— Видимо, это означает, что тебе лучше.
— Мне было бы лучше, если бы нам не помешали. Стучать никогда не пробовал? — несмотря на такой ответ, Трэвис не кажется ворчливым. Теперь он покраснел и улыбается как идиот.
— Я просто заглянул проверить пациента и убедиться, что Лейн ничего не надо. И тут еще пес, который отказывается уходить. Все об него спотыкаются.
— О, впусти его, пожалуйста, — говорю я, приподняв голову.
Мак оглядывается назад, словно проверяя, нет ли наблюдателей, затем отходит в сторону, чтобы пропустить пса в комнату.
— Только никому не говорите, что его пустил я.
Пес спешит к кровати и принюхивается к матрасу. Я глажу его, и он бежит к другой стороне кровати, чтобы Трэвис его тоже погладил.
Мак широко улыбается мне.
— Видимо, раз я застал вас целующимися на его больничной койке, все оказалось вполне просто.
Я отвечаю на его улыбку и снова прижимаю предплечье Трэвиса к своей груди.
— На самом деле, не так уж просто, но мы все равно сумели разобраться.
***
В итоге я провожу ночь на кровати рядом с Трэвисом.
Патти, чрезмерно опекающая медсестра, не в восторге от этой ситуации, но мы игнорируем ее грозные предупреждения и делаем, что хотим. Поприветствовав нас, пес вынужден спать за дверью.
Следующим утром я просыпаюсь раньше Трэвиса, и у меня хватает времени сходить в туалет и привести себя в порядок до его пробуждения.
Доктор заглядывает проведать его практически в то же мгновение, когда он открывает глаза, и Трэвис говорит ворчливо и отрывисто во время осмотра и смены повязки.
— Я могу дать тебе аспирин и адвил, — говорит доктор. — Сожалею, но это все, что у нас есть. Если у кого и есть что посильнее, они не делятся.
— Мне нормально, — Трэвису явно не нормально. Он все еще выглядит так, будто ему больно. На самом деле, этим утром ему как никогда дискомфортно.
— Ты не сможешь отправиться в дорогу еще день или два, — доктор выглядит обеспокоенным. — Караван уйдет этим утром, но вы не сумеете пойти с нами.
— Все нормально, — говорю я. — Мы все равно не собирались оставаться.
— Ему нужно, чтобы о нем заботился кто-то еще, помимо тебя.
— С нами все будет нормально, — Трэвис скрипит зубами.
— Я могу остаться, — говорит Мак. Он держался у порога с тех пор, как доктор зашел в комнату. — Как минимум на день или два. Потом нам с Анной надо будет отправляться в Западную Вирджинию.
— А как же Мэйси и Дженна? — спрашиваю я.
— Они передумали. Останутся с караваном.
Это почему-то не удивляет меня, поскольку эти две женщины не казались такими твердо намеренными присоединиться к Марии, как Анна.
Доктор, похоже, считает, что его работа выполнена, и уходит.
— Куда вы направитесь? — спрашивает Мак.
— О… я толком не знаю. Мы это еще не обсуждали, — я поворачиваюсь и смотрю на Трэвиса. Он серьезно наблюдает за мной. — Может, нам стоит… В горах есть место, где мы какое-то время будем в безопасности. Может, нам стоит вернуться в тот дом. По крайней мере, пока ты не встанешь на ноги. А потом можем решить, что делать.
Трэвис кивает мне и смотрит на Мака.
— В таком случае, нам в ту же сторону, что и вам с Анной. Так что, может, мы можем поехать вместе. Какое-то время я не смогу нормально защищать Лейн, так что буду благодарен за помощь.
— Звучит здорово, как по мне. Ты уверен, что сможешь отправиться в дорогу через день или два?
— Я буду готов, — выражение лица Трэвиса не оставляет места для возражений.
Если это вообще в пределах человеческих возможностей — быть готовым к дороге через два дня, то Трэвис это сделает.
***
К середине утра мы с
