Яромир, разумеется, немедленно вернулся, окинул ванну встревоженным взглядом.
— Что-то случилось?
— Да, — ответил Дани. — Я хотел достать полотенце.
И засмеялся. В руках у него была отломавшаяся часть полочки.
— Я сегодня, как стихийное бедствие. Так и от дома скоро ничего не останется.
— Да уж, — только и сказал Яромир. И облегченно вздохнул, словно скинув с плеч тяжеленный груз. Потом подошел к Дани, отобрал у него кусок злосчастной полочки, а взамен вручил полотенце.
Дани так и стоял в ванне, теребя в руках полотенце, глядя, как Яромир подбирает все эти баночки, бутылочки…
«Я чего-то жду?» — озадаченно спросил себя Дани. И ответ тут же нашелся. Да, он ждал… ждал, когда этот глупый солдафон обратит на него внимание и догадается, что Дани вовсе не против того, чтобы его вытерли. А потом закутали в полотенце и отнесли в кровать…
… Прижимаясь — теперь уже сознательно, без всяких наркотиков — к широкой горячей груди, Дани думал об огне, который может быть смертельно опасным и безжалостным, но ведь и согревает, спасает от лютой стужи… А ещё думал о том, что наркотики, конечно, гадость, но они высвобождают тайные желания, о которых подчас и сам не подозреваешь… И сегодня, когда Яромир тащил его, накачанного наркотиками… В тот момент у Дани были такие желания… Он думал ещё о словах Эстэли, о том, чтобы разрешить себе…
Он столько всего успел передумать, пока Яромир нес его до кровати. Несколько шагов — из одной жизни в другую…
… Забыть невозможно. Как ни старайся. Но можно оставить прошлое прошлому. Можно разрешить себе жить.
Он принял решение. Как раз в тот момент, когда его бережно опустили на мягкую постель…
* * *
Что-то такое случилось со златоглазым. Когда он очухался… Поначалу Яромир даже подозревал, что Дани всё ещё под кайфом. Но времени уж очень много прошло. Да и зрачки у того были в норме, и поведение вроде бы соответствовало…
Странность — или что это ещё? — заключалась в том, что Дани был… почти, как в тот день, когда руку порезал. Тогда он… светился для всех, даже для Яромира. И сейчас тоже светился. Не так ярко, как тогда, не ослепительным солнцем полудня, а мягкими рассветными лучами новорожденного утра… Таким Яромир его ещё не видел. Даже в мечтах… Он и не подозревал, что Дани может… умеет… захочет быть таким…
«Не стой столбом, сделай ему что-нибудь приятное, чтоб, значит, светился подольше!»
И Яромир приготовил ванну с пеной и чай с мёдом и молоком — дальше этих маленьких привычных «приятностей» фантазия залетать остерегалась. Как бы не разрушить опять это хрупкое чудо…
… И всё шло правильно, как надо — Яромир это чувствовал, не звериным чутьем, нет, а сердцем, которое, хоть и в шрамах всё, но, оказывается, не потеряло чувствительности… Дани не дразнил его и не испытывал. Это было… другое, чего раньше не было… с ними… между ними…
Но как же хотелось остановить время, когда он нес Дани на руках… Второй раз за этот день, но сейчас не было никакой наркоты, а был только Дани — знакомый и совсем неизвестный… Тепло кожи под пушистым полотенцем… и пушистые волосы щекочут шею Яромира… А запах — прохладный, с горчинкой — дурманит похлеще всяких специальных ароматов…
Чуть не со стоном кладет драгоценную ношу на постель, выпускает из рук… Да только руки Дани, обвившиеся вокруг Яромировой шеи, отпускать не хотят, держат крепко… А золотые глаза… ждут? А приоткрытые губы… «Это я, наверное, дурью накачан… Хорошая такая дурь… Да что бы оно ни было, если этот кайф сейчас закончится, я сдохну!»
Едва не ошалев от привалившего нежданно счастья, Яромир, тем не менее, помнил — нельзя набрасываться, как бы не закипало всё внутри. Чтобы снова не напугать, не испортить всё… себе и ему…
«Как лучше для него. Чтобы ему хорошо было»
Легкий, осторожный поцелуй в уголок рта… Потом — в приоткрытые губы… языком… глубже…Его пропустили, не препятствовали. Но и не ответили.
«Слишком настойчиво» — понял Яромир. — «Вроде как, вторжение получилось. Не стоило так сразу».
Яромир отстранился — ох, блин, как же тяжко ему это далось! — посмотрел на Дани… Зардевшиеся щеки, испарина на лбу… Но лучше, всё-таки, спросить.
— Тебе вправду этого хочется?
А тот чуть наклонил голову к плечу.
— Можно попробовать…
— Мучитель ты! Славный мой мучитель! — и Яромир, сказав, наконец, вслух то, что давно мечтал сказать, в два приема скинул одежду. И развернул полотенце на Дани. Как подарочную упаковку…
«Не торопиться. Главное, чтоб ему хорошо было» — напомнил он себе. И накинулся на вожделенные коленки. Дорвался… Теперь зацеловать всласть — и коленки, и под коленками… Чуть раздвинуть… приникнуть щекой к внутренней стороне бедра, потереться и так, и эдак — кожа там мягонькая, шелковистая… животик потом вылизывать… и втянутый пупок… целовать и гладить золотые завитки в паху… И нашептывать, нашептывать…
— Солнышко… лапонька… ангел золотой…
И много, много ещё всего… Оказывается, Яромир столько ласковых слов знает. Но говорит их в первый раз. И ласки такие, нежность без конца-края — тоже в первый раз. Первый и есть. С другими — другое было. А сейчас он наслаждался тем, что любил каждую клеточку кожи, каждый пальчик, каждый волосок… Отдавал… дарил годами остававшийся невостребованным запас ласки, нежностей всяких… Надо же, сколько в нем этого всего! Будто хранилось до поры, до времени, скрытое даже от него самого. Чтобы не разбазарить попусту то, что предназначено только для одного… того самого.
А тот самый… единственный, драгоценный, ненаглядный… он и хотел, видно было, но в то же время — что-то в нем сопротивлялось, не пропускало Яромировы ласки-нежности, не позволяло отвечать… «Ничего… Я понимаю… Я буду стараться… Всё у нас будет, как надо… Всё для тебя».
— А теперь самое время заняться твоим молодцом, а?
Ответ Яромиру был не нужен, он ведь и не спрашивал, по правде говоря. Взял без спроса… Сперва погладил легонько, пощекотал языком, подразнил… А как только Дани ойкнул, двинул бедрами, подавшись к нему — тут Яромир смилостивился, обхватил губами, не торопясь, смакуя, забрал в рот… горячий, твердый, а вкус — с той же горчинкой… Как награда — пальцы Дани, зарывшиеся в густую Яромирову шевелюру…
Когда Дани завертелся, развел согнутые в коленях ноги, Яромир, выпустив изо рта то, что так старательно и умело баловал, приподнялся, заглянул в золотые глаза… И прочел в них разрешение.
Но как только Яромир, сияя от радости, что твой светильник, приподнял бедра Дани, намереваясь водрузить их себе на колени, златоглазый вдруг вывернулся и перекатился на живот, уткнувшись носом в подушку.
