словно сама Девушка-Солнце спустилась в мои ладони. Вдруг она замолчала и, слегка отстранившись, посмотрела на меня.
— Что? — растерянно спросил я. — Продолжай, я слушаю.
Я и не заметил, как моя рука, поглаживая подушечками пальцев ее кожу, вырисовывала на ней небольшие круги.
Виола коснулась моего подбородка, а потом осторожно поцеловала нижнюю губу. Почти не раскрывая рта. На секунду показалось, что мир завис, время остановилось. И я встретил ее губы, глубоко, по-настоящему. Успокоившиеся инстинкты снова встрепенулись, выплёскивая капли адреналина в кровь, и, услышав тихий стон, я окончательно потерял голову. Поднял Виолу на руки, вставая. Она обвила коленями мой торс и, перемежая поцелуи еле слышными вздохами, мы врезались в стоящий рядом стеллаж, на котором висела грифельная доска с обзором книжных новинок. Фанера треснула, и в том месте, куда я впечатал Виолу спиной, осталась небольшая вмятина.
— Вот черт, — прошептал я ей на ухо, замерев на месте. — Кажется, лучше поскорей убраться отсюда.
Виола закусила губу, сдерживая улыбку, повернула голову назад и, увидев масштаб разрушений, кивнула. Спустя минуту мы растворились в шумной толпе, топя смех в поцелуях.
Солнце, лениво опускавшееся, отдавало последние пьянящие мгновения осеннего вечера, кидая сонные блики на разогретый за день камень. Закрыв за собой дверь в номер, я повернул ключ и замер на мгновение, чтоб полюбоваться игрой света на изгибах женского тела и волосах, которые отливали красным золотом. Медленно сделал шаг вперед, ощущая, как сердце в груди сорвалось в пропасть от одного только вида стягивающей широкий свитер девушки.
Виола подошла к окну, собирая волосы в хвост резинкой, и оперлась руками на подоконник, всматриваясь в вечерние огни деревушки, складывающиеся в замысловатые узоры из ночных мотыльков и поблекших карнизов. Молчание окутало комнату, и Ви прервала задумчивую тишину шепотом:
— Все-таки эта история очень грустная.
— Какая история? — я обнял ее сзади за талию, положив голову на плечо.
— Про Икара и Девушку-Солнце, — накрывая мои руки своими тонкими ладонями, прошептала Ви. — Она напоминает мне нас.
— Потому что она такая же огненная, как ты?
— Потому что он такой же безрассудный, как ты, — ответила Виола.
— Думаю, он ни о чем в итоге не пожалеет.
Я развернул ее лицом к себе, так и не успев понять, что было в ее глазах. Призыв? Свет, оглушающий и разрывающий темную завесу, к которому стремиться все живое?
— И пострадает из-за этого, — чуть нахмурившись, произнесла Ви.
— А разве светить для кого-то не значит сгорать самому? — выдохнул я, когда мои губы приблизились к ее.
— Ник… — прошептала Ви, но имя затерялось в моих губах, а может, эхом вернулось обратно, не найдя выхода на свободу.
Тогда я понял, что значит лететь к Солнцу без надежды на спасение. Я уже был обречен, вопрос был лишь в том, сколько мне отмерено времени. Потому что не существовало такой силы, что смогла бы удержать меня от желания быть с этой девушкой. Мои губы признавали только ее, мои руки нуждались только в ее прикосновениях, скользя по коже и отыскивая самые нежные точки на усыпанном веснушками теле.
Я медленно опустился на колени, расшнуровал ее ботинки и провел рукой по гладкой коже, спуская гольфы вниз. Оставил поцелуй над коленом и еще один выше, пока подол шерстяного платья не задрался до самого пояса. Подхватив его, я поднялся на ноги, стягивая с Виолы платье через голову, и оно отправилось на пол, вслед за обувью. Я замер, потеряв способность здраво мыслить. Сознание затмило смесью из возбуждения, дрожи и абсолютного, всепоглощающего счастья.
Я стащил через голову футболку, опустился на постель и, потянув Виолу следом, усадил на себя. Ее колени сжимали мои бедра, мои губы нежно ласкали ее шею. Она была прекрасна. Самое невероятное создание, которое я только видел.
Невинное кружево белья подчеркивало рассыпавшиеся по груди и ключицам веснушки, словно тростниковый сахар на столе. Наверняка, на вкус такие же сладкие.
Я разомкнул ее губы поцелуем, не оглушительно страстным, как до этого, а хрупким и осторожным, который вместо огня был наполнен нежностью, и заглянул в глаза, чтобы провалиться в самую восхитительную бездну. Я и не заметил, как мы поменялись местами, но в следующий миг, придавив ее руки к матрасу, целовал губы, глаза, волосы на висках, шептал что-то бессмысленное, может, даже на французском. Чувствовал, как под моими пальцами расслабляются мышцы, как дыхание становится глубже. Виола коснулась моей руки, переплетая наши пальцы, и прикрыла глаза.
— Не надо, не закрывай, — попросил я.
Мне не терпелось, но я заставлял себя притормозить, до самого дна души ощущая груз ответственности. Теперь я ясно понимал: сам по себе секс ничего не значит. Он обретает смысл, лишь когда человек, готовый разделить его с тобой, значит для тебя все. И плевать, насколько мы несочетаемы, плевать, что не могло быть никакого «мы». Где-то в другой галактике сигналили машины, смеялись бродящие по улицам подростки, небо крошилось на крышу закатными осколками. Но наш личный мир захлопнулся внутри крошечной комнаты.
Вплетаясь пальцами в волосы. Закусывая губы. Заглушая вздохи. Закрывая глаза на этот раз от удовольствия.
— Не бойся, — прошептал я. — Я никому тебя не отдам, Девушка-Солнце.
***
Виола уснула, а я лежал, глядя в ночное небо, без надежды сомкнуть глаза. Мой желудок заурчал, напоминая, что не ел с обеда. Я осторожно вылез из кровати, подобрал с пола штаны и, не включая свет, закрыл дверь, чтобы спуститься вниз в поисках какой-нибудь еды для нас, когда Ви проснётся.
В коридоре было темно, поэтому зажжённый свет напротив привлек мой взгляд. Хозяин пансионата копался в небольшой кладовке, до верху заваленной всяким хламом. Бессонница, наверное. Он тянулся к верхней полке и скрюченными пальцами безуспешно пытался что-то оттуда достать, ворча под нос ругательства. Я подошёл сзади, приподнялся на носочки и выхватил нужный ему ящик.
Старик вздрогнул:
— Ох, ты напугал меня, паршивец.
— Простите. Хотел помочь,
