Года два спустя Ангэрэт реже стала появляться на людях, не плясала с мужем на праздниках, притихла и как-то сразу повзрослела. И Джерард всё чаще бывал с женой, ходил с нею до медленных летних сумерек или сидел рядом около шепчущего ручья, прижав её к себе, молчаливую, закутавшую плечи в широкий платок. Они почти и не говорили тогда, лишь касались пальцев друг друга, но будто бы всё понимали. Девушка молча смотрела в даль отражающими высокую синеву глазами, молодой мужчина по временам хмурил брови, словно в гневном отрицании, после всё крепче прижимал к себе жену, но, тотчас опомнившись, ронял руки. А она едва улыбалась, так, словно в чём-то провинилась перед ним.
Под самый Йоль Джерард появился у дома Шеймуса, с семьёй которого как-то само собой сделались накоротке. И был он ничуть не краше, чем в день, когда Шеймус увидал его впервые.
Скорее хозяина уразумев, что приключилось, жена и мать Шеймуса спешно собирали необходимое и одевались потеплее, пока сам Шеймус неуклюже пытался утешить своего «крестника»:
— Да ежели бы этак каждая помирала, так и роду людскому конец бы подошёл!
Да всё, видать, без толку, тот только о смерти из его речей и услышал.
На бегу, едва поспевая за спешащим, точно из адских врат, Джерардом, жена Шеймуса втолковывала:
— Девки, они ж все до единой в первый раз так: втемяшат себе, что всенепременно помрут! Ну, если у самой мать родами померла, так, конечно, и вовсе: будто бы и она так же кончить обязана. Ну да ничего, вот как пойдут за первым второй, там и третий…
Муж только глянул на будущего отца и цыкнул на жёнку, чтоб поменьше болтала.
— И-и, молчала бы!..
— А чего?..
Та недоумённо подняла брови, но совету вняла.
В уединённом доме было чисто прибрано и жарко натоплено. Женщины тотчас разоблачились и поспешили к дальней двери. Там глухо было, как в могиле… тьху!
Джерард сел у порога, вернее даже упал, будто ноги его больше не держали.
Шеймус вздохнул, яростно поскрёб щеку и, не дожидаясь хозяйского разрешения, принялся искать чего-нибудь хмельного. Чем крепче, тем лучше.
Уже занялось темнеть, когда по синим теням пришли Пэдди и семенящий следом Колум — услыхали весточку от жён, а тем передала жена Шеймуса — и когда успела только? Патрик был громок и уже дома начал отмечать. Колум предложил помолиться. Джерард молчал с тех пор, как приходил к Шеймусу. К тому сроку к суете, что производили женщины, стали прибавляться редкие тихие стоны. Стемнело напрочь.
— Поперву завсегда так, — с важным видом знатока заявил Пэдди, отец семерых совершенно неотличимых один от другого сыновей и единственной дочки, которая успела наградить уже вторым внуком. — С первым-то долго маются.
— А ты не смотри, что такая тоненькая, — утешал успевший изрядно набраться Шеймус, всё больше наваливаясь на «крестника», как в шутку прозывал Джерарда после того, как освободил его от чар. — Они ж…ж… ж живучие, как кошки.
Перед Джерардом стояла нетронутая кружка вместимостью с хороший жбан. Шеймус смущённо крякнул и поспешил налить себе ещё — до того неловко было смотреть на молодца, который без страха шёл на любой риск, а тут сидел немой и неподвижный, как мертвец, весь обратившись в слух.
К полночи Пэдди сделался красен, как петушиный гребень, только голубые глаза всё больше стекленели и взглядом устремлялись в незримые дали. Шеймус жалел «крестника» почти до слёз, и даже Колума удалось подпоить, и тот с непривычки тотчас окосел. Теперь из-за двери раздавались уже не стоны, а крики. И едва ли не на каждый этот вскрик все трое повисали на Джерарде, которого ветром сметало с места.
— Куда рвёшься! — трезвея, увещевал Шеймус. — Не мужское это занятие. Бабы мои там, они-то знают, чего делают. А ты ей чем поможешь?
Уговоры покуда действовали. Парень сверкал глазами, что начинали мерцать зелёным в свете огня, впрочем, приятели были достаточно пьяны, чтобы не придавать значения этой маленькой странности.
— Тут, браток, наше дело — сторона, — сонно бормотал Шеймус. — Чего ж теперя… токмо ждать.
Принялись, в который уже раз, расспрашивать Джерарда о прошлом: что, да как, да кто таков, да кто она, да как случилось… Какое-то время уж и расспросы оставили, чего с него добьёшься, с молчуна? Только себе вопросами язык истреплешь.
Но, видать, чтоб не подвинуться умом от беспомощности, Джерард начал рассказывать. Мужики пораскрывали рты, не сразу и уразумев, что камень заговорил. А поняв, принялись усиленно слушать. А послушать было что…
В завершение ко всему оказалось, что вождь знал, кем был чужак, и позволил остаться с невестой, поставить этот дом. Кое-какие навыки у выученика сидхе всё ж таки остались, из тех, что не требуют магии, да и магия была, так, больше понарошку, но глаза отвести, наслать слабенький морок — чего же лучше? Спервоначалу поладили, как по рукам ударили: ты мне, мол, я тебе, — но после и покрепче сдружились. Вождь и на свадьбе подле жениха стоял, и подарками одаривал, да не за одну помощь.
Как оказалось, был он от крови старого друга им обоим, Джерарду и Ангэрэт, и от крови мачехи Ангэрэт — вот как чудн`о случилось! Ангэрэт, вестимо, не одну ночь проплакала, что, так уж вышло, пережила всех, кого знала, на сотню лет, девичья натура к слезам чувствительна. А так — хоть напоминание о старом друге, которому едва ли не жизнью обязаны, — а всё же радостно.
А вождь им, в свой черёд, порассказал, что знал о лихом предке, который ускакал из-под самого носа мятежников, из гущи заварухи, да ещё и жену ард-риага с собою прихватил, хоть кое-кто и говорил, что та и сама была совсем даже не прочь. Словом, второму супругу под стать. Многих других позабыли, а об этой паре до сих пор рассказы ходят. Пожар тогда вскорости разгорелся на всю страну. Все со всеми дрались без продыху. А Стэффен — так того друга звали — по-горячему-то и отвоевал себе немалую делянку. Всех одолел: и отца, и братьев, которых было у него, как не у всякого кота. И остался в королях, да с молодой красавицей-женой, которая, по слухам, сама была не из тех, которые только за прялкой сидят. Как же, усадишь такую за прялку! И не прялкой она вовсе орудовала, а мечом, да обок с мужем. Только тогда и засадил под замок строптивицу, когда та уже дитё носила. Лихая была девица!
А вот про старую няньку ничего вождь не знал. Не сохранила людская память воспоминания о ней.
Ночь свернула за половину. Джерард не глядя выпил кружку, как воду в жажду, не чувствуя вкуса. Шеймус крякнул, глядя на это.
Замаячил серенький рассвет. Колум спал за столом, по-детски подложив под щеку ладони. Джерард молился, закрыв руками лицо.
К шуму за дверью они настолько уже прислушались, что не заметили перемены. Шум стал громче, за ним последовало оживление, за дверью засновали, задвигались. Как вдруг стукнуло о притолоку, и вышла мать Шеймуса, утирая лицо снятым с седых волос платком. Мужчины, сами не зная, с чего, встали, даже не успевший проснуться Колум. Джерард поднялся медленно, как перед подошедшим палачом. Ладони его сомкнулись на краю стола.
Старуха улыбнулась, кивая головой.
— Она?.. — рвущимся голосом спросил хозяин.
— Устала, голубка, — улыбалась старуха. — Устала, тебя зовёт.
— А… — мужчина вздохнул и поднял склонившуюся голову, — ребёнок?
Женщина рассмеялась, уперев руки в бока и колыхаясь всем телом.
— Ребё-онок! Гли-ка что! А выбирай, которого тебе? Оба хороши, но, раз уж двоих много, так одного-то я себе возьму!
Пэдди расхохотался, стуча онемевшего отца по плечу.
— Ай, молодец! Двоих парней спроворил!
Но поздравлять уж было некого: Джерард метнулся к жене, походя переставив с пути не успевшую отойти повитуху, так, что та только ойкнула, очутившись на новом месте.
А там жена Шеймуса встречала его с широкой улыбкой, держа в каждой руке по белому свёртку. И протягивала слабую ещё руку Ангэрэт, ставшая вдруг какой-то нездешней, иной, творящей чудеса, но любимой прежней любовью. Прежней, разве что намного б`ольшей. Джерард подошёл к ней, уткнулся лицом в её ладони и впервые в жизни смеялся и плакал одновременно.
