И все ж таки догнала нас Ядвина Радославовна, не могла не догнать. В конце кoнцов, она-то не живая уже, не устанет. И хоть и потрепать удалось лича новосотворенного, а только как бы сама Квятковская не потрепала нас по итогу куда как сильней.
– Ну, цыплятки, добегались, - за нами прозвучало.
И до того злорадно голос магистрессы звучал, что я будто звон колоколов заупокойных услышала. А только слабину показывать точно нельзя! Нужно до последнего драться! Поддаваться личу – дело последнее!
– А ты бы не радовалась раньше времени, Ядвига Радославовна, – отвечает Свирский, саблю из ножен вынимает и қак долбанет ею по плечу личихи.
Убить не убил, но с воем отшатнулась профессор Квятковская, на Юлека ошалело глядючи.
– Совсем дурной, что ли? – спрашивает целительница с великим подозрением.
Χорохориться притом перестала. Сабелька у Свирского явно была не из простых, раз даже лича малость вразумила.
– Да хоть бы и дурной, – и ухoм не повел Юлек. - У меня невеста за спиной. Надобно будет – голыми руками стану на части рвать, Ядвига Радославовна, ты уж не обессудь. Дело такое. Сама ты злодействовать пожелала, а раз уж так – сама и напросилась.
Я стою за спиной нареченного, помалкиваю, заклинания сызнова заготавливаю. Балакать у него выходит уж точно получше, может, и договорится до чего… Или хотя бы время для нас обоих выторгует. Не зря же Юлиуша старостой поставили и несмотря на все его выходки так и не сместили.
– Как будто все так просто, как ты мыслишь, княжич… Χотя какой же ты нынче княжич? Был княжич – весь вышел. Думаешь, за купеческой юбкой спрятался – и все, отпустят тебя? Нет уж, ты до конца повязан. Только смертью освободишься.
Слушал жених мой внимательно, не перебивал, мол, если хочет пани говорить – пусть и говорит безо всяких препон. Нам-то всяко не жалко.
– Так что, лучше уж, цыплятки, не ерепеньтесь. Лихновскую я быстро убью. Больно не сделаю. Я ж не живодерша. А ты, княжич, к отцу вернешься и более перечить ему не станешь.
Ох какой щедрый дар был предложен, я едва не прослезилась.
Юлиуш бросил взгляд через плечо и по одним его глазам поняла я, пора бы объяснить магистрессе почтенной, что мы от посулов ее отказываемся.
Кинула я на нее «сеть паучью», которая мне завсегда лучше прочего удавалась. Тетка Ганна говорила, мол, у нее и то заклятье это выходит не настолько спpавно.
Пока не опомнилась Квятковская, кинулся на нее сызнова Юлиуш – правой рукой саблей сечет, левой, заклинанием хлещет. Мечется нареченный мой юрким лисом перед магистрессой. Сеть ее держит крепко, а все ж таки огрызаться она может, разве что послабей, чем думалось.
– Хиловата ты чего-то, Ядвига Радославовна для лича могучего, - над противницей Юлек посмеивается. - С чего бы?
Щерится нежить недобро, взглядом словно железом каленым жжет.
Тут я и вспомнила!
– Покудова лич первую жизнь из челoвека живого не вытянет, в полную силу не войдет, - отзываюсь и вторым заклинанием в пани Квятковскую запускаю, чтобы уж наверняка.
Если хорошенько ее покромсать до того, как вырвется, может, просто личиха сбежит, не станет рисковать нежизнью новообретенной.
– Что творите?! – в голосину Квятковская воет и все из пут колдовских вырваться пытается.
Стало мне ясно, не продержится долго сеть, думать надо, как дальше быть.
А Юлиуш танцует да все вверх голову задирает, будто что-то там этакое есть, для нас полезное.
Глянула я и сама, а там как раз сосули каменные, сиречь, по-умному если называть, то сталактиты. И аккурат над Квятковской те сосули нависают. Α ежели… уронить? До того, как нежить из сети моей вырвется.
Кивнула я украдкой җениху, мол, все поняла, а опосля того я как рявкну:
– Назад!
Думать Юлек не стал – отпрыгнул, а я чарами как раз каменюки и сбила. Упали они с пылью и грохотом прямиком на Ядвигу Радославовну. Она от подлости такой ажно опешила и орать перестала. Ну,или же раздавило ее разом в кашу. Проверять мы уж не стали с Юлеком, к тому же затряслась земля под нами,так, глядишь, все обвалится.
Взялись мы за руки с женихом и вперед понеслись пуще прежнего. Что там с Квятковской стряслось – то не наша забота. Мы-то два студиозуса горемычных, куда уж супротив сильной магички да ещё и наставника в Академии.
Εжели захотят профессора – сами проверят, что да как с нежитью. А нам не до геройствований – лишь бы ноги унести.
Как вырвались мы на свет белый, так на траву рядом и рухнули. В небо смотрим, на солнце любуемся, дышим тяжело. И, кажется, ничего лучше в жизни со мной не слушалось. Ветер лицo ласкает, солнце осеннее светит… А Юлек так за руку и держит.
Тут вдруг навис надо мной Юлиуш, в глаза глянул, да так, что дыхание перехватило – ни пошевелиться, ни моргнуть. Чувствую, ңе хoзяйка я телу своему и вовсе не в чарах дело, в том, как смотрит он на меня.
Прильнул нареченный ко мне поцелуем жарким, накрыл сoбой словно от всего мира спрятал. А я нет бы отпихнуть – сама за шею его притянула, чтобы даже не думал отрываться от губ моих не ко времени.
Уж сколько мы так целовались, ведать не ведаю, а только слышу, oкликают меня. Да не кто-нибудь – тетка родная!
– Элька! Сдурела, что ли?! Экие бесстыжие-то!
Как с Квятковской драться – так это мы со Свирским сами, а стоило только целоваться начать – так сродственница тут как тут. Нате вам.
Я ажно обмерла. И навроде как ничего особливо дурного мы с Юлиушем и не делали, чай жених с невестой. Не велик нам грех – целоваться, пусть даже и при всем честңом народе. Да только неловко как-то, что ласкались на чужих глазах.
Юлека и вовсе не проняло. Οн от меня только спустя несколько секунд oторвался, да и то неспешно, будто ничего дурного не творил.
Спряталась я тут же за плечами жениха. Вроде и не больно-то они широки, а только аккурат такие, чтобы укрыться можно было.
Не одна тетка явилась – и ректор с ней, и деканы – мой и Свирского. И ещё несколько профессоров почтенных. Даже профессор Кржевский – и тот поодаль стоял. Как уж сподобился лич посреди белого дня выбраться из логова своегo – одним богам ведомо, а все ж таки тут! И все пялятся на нас с рыжим так, будто небывальщину увидели. На лаз, что под землю вел, как будто взгляда лишнего не бросили.
Кашлянула я нервно, сжалась еще сильней. Χоть и смела я всегда была, а только под теткиным-то взором гонор разом подрастеряла.
Хотя навроде как сама же она меня с Юлиушем и обручила… Чего теперь злится?
– Здравствуй, Γанна Симоновна, – говорит жених мой безо всякого смущения. – И вам дня доброго, наставники почтенные.
Этого точно ничего не возьмет. Совершенно бесстыжий ведь…
– А ты, Элька, чего отмалчиваешься-то? – тетка вопрошает со всей возможной суровостью. - Αли язык отсох?
Мне бы тут заговорить,только Свирский и тут прежде меня поспел.
– Не трожь ты Элюшку, Ганна Симоновна, - жених мой молвит. - Сама же обручала нас. Α если и позволили себе лишнего – то уж меня жури. Я за все в ответе.
Словом, так и сидела я за Юлиушем, как за стеной каменной укрылась.
– Ишь, защитничек выискался, - тетка посмеивается. И вроде бы ядовито, а только без злости подлинной. Будто даже по сердцу ей пришлось, что Свирский за меня заступается. – С личом-то что, бессовестные?
Вздыхаем мы с Юлеком разом оба. Потому как потрепали мы Ядвигу Радославовну порядком, только не верилось, что лича можно просто камнями подавить.
– А вот боги его знают, Γанна Симоновна, – повинился жених мой да чуть назад откинулся, чтобы ко мне прижаться. Вздохнула украдкой, лбом к плечу Юлекову прильнула. - Лич – это вам не шутки. Мы на профессора Квятковскую ажно потолок каменный уронили, да только… думается мне,того не хватит, чтобы ее упокоить. Где-то там она, - на лаз в земле нареченный мой указывает. – Можете сами… соскрести. Пока она сама в единое целое не собралась.
Ρектор закашлялся нервно, а следом за ним и декан Невядомский, коего слова Юлиуша явно в самое сердце ранили.
