еще один катаклизм или болезнь. Это может уничтожить людей, — добавляет Хозяйка и присаживается на край постели. Она стара, ее сердце слабо, в отличие от моего. — Одна из них должна умереть, прежде чем заговорит с Богами.
Туман смотрит на меня, я на него — нет.
— Мне потребовалось много дней, чтобы научить девочек всему и спланировать побег. За эти четыре года я дважды зачинала и оба раза избавлялась от бремени. Ардар не оставил мое дитя, я не оставила его, все честно. — Горло жжет от ядовитых слов, но, проклятье, если бы я могла сказать об этом Ардару, глядя в глаза, чтобы насладиться его болью, пусть бы она отозвалась во мне, без риска сгинуть, я бы так и сделала. — Куда идти не знала, никаких идей у меня не было. Случайно узнав о Западе, я решила, что это единственный шанс найти способ избавиться от клятвы. Там могли быть те, кто знает о Богах больше моего. У меня были северные одежды и пара буханок хлеба, ни коня, ни оружия, ни золота, ни карты. Избегала городов, шла реками. Прошло еще четыре года, я обзавелась скарбом, выкупила карту, выкупила коня, но меня нашел охотник, привел в свое племя, а после сюда. Это, в общем, все.
Хозяйка нервно стискивает руки, теребит подол платья. Гнетущая тишина прерывается только свистящим дыханием Сапсана. Я ожидаю вопросов. История, привычная в мыслях, в словах тяжела и горчит на языке.
— Твой выбор правильный, — наконец произносит она. — Ты не отказалась от сестер, сделала единственно верный выбор. Лучше честно сдаться, чем лживо обещать им спасение.
— Я не сдалась.
В глазах Хозяйки отражается непонимание.
— А твои сестры… Я знаю, что ты чувствуешь ответственность…
— Как ты можешь знать, что я чувствую? Я не знаю. Мир воюет против меня, а ты говоришь, что нет нужды бороться. Кто тебе об этом сказал? Боги? Те самые Боги, которые бросили нас на растерзание ниадам, людям? Нас истребляют, сжигают на жертвенных кострах, держат взаперти, мучают, истязают, вынуждают, нами торгуют. Ты не выходила дальше ворот, у тебя нет права говорить, что ты меня понимаешь. Ты не смеешь говорить мне, чтобы я отказалась от них. Что у меня тогда останется?
Хозяйка прячет взгляд.
— Сделка в силе, — сухо и ровно произношу я, сама удивляясь своему спокойствию. Дыхание мерное, руки без дрожи, сухие глаза. Мне казалось, если однажды я расскажу о себе кому-то, то не смогу сдержать слез. А выходит, могу. Все могу. — После того как хаасы найдут то, что ищут, мы уйдем, и я вернусь с девушкой. Но на этом все. Уговаривать ее будешь ты.
— Ты можешь остаться. Втроем мы станем культом и, возможно, они смогут услышать нас отсюда.
Я качаю головой, если Мирана не захочет остаться, мы уйдем. А пока, если других вопросов нет, я предпочту остаться одна или в компании химер, но никак не рядом с людьми, и, оттолкнувшись от стены, медленно иду к двери.
— А если убить Ардара? — спрашивает Туман.
— Ты убьешь ее прежде, — вместо меня отвечает Хозяйка. — Его раны отразятся на ней.
— Его сердце дважды останавливалось, и ты выжила, — продолжает Туман, говоря со мной, убеждая Хозяйку. — Так?
— Не так, — снова встревает она. Странно, что я не боюсь, расскажет ли Хозяйка, что означает клятва. — Смерть не сразу отбирает душу. Время дает несколько мгновений, чтобы исполнить клятву.
— Скажи мне кое-что, Жрица, — внезапно произносит Рутил, заставляя меня остановиться. — Если бы Тумана убили, ты бы освободилась от своего обещания?
— Да.
— Я буду молиться Богам за тебя, девочка, — тихо шепчет он.
Я пожимаю плечами. Молись, они все равно не слышат. Ни здесь, ни где-то еще.
Больше не желая слушать что-либо, я просто выхожу, и, хвала Древним, никто не идет за мной.
Мне не нужны пустые надежды. Нет никакой разницы, как умирает Ардар, если я не верну его, Жизнь сделает это сама, отдав меня Смерти. А мне нельзя умирать, не сейчас. Потому я всегда буду защищать Ардара, покуда не разорву клятву.
Я выхожу из дома, сажусь на деревянные ступени крыльца и сижу так до заката, потом до рассвета, размышляя обо всем. О девочках, Богах, об Ардаре, о Кале, о маме, о шраме, об Иве и Вербе, о Миране, о Западе, Севере, Юге, о глазах как беззвездное небо, о клятвах, проклятьях, шутках Богов, о книгах, о земле, о ненависти, спасении, ниадах, о солнце, о крови, о химерах, дорогах, о себе.
— Ты просидела здесь всю ночь? — На крыльцо выходит Туман, садится рядом, протягивает мне кружку горячего травяного чая. — Не замерзла?
— Как Сапсан?
Туман качает головой и складывает руки на коленях. Я сжимаю кружку и киваю — замерзла.
— Отчего тебе не спалось?
— Я вряд ли смогу объяснить.
— Что-то божественное.
— Скорее женское.
— Такое же непонятное.
Я, кажется, улыбаюсь. Грустно, коротко, но все же. Я отставляю отвар в сторону и тру руками лицо, обхватываю шею. Пальцы теплые, кожа холодная. Закрываю глаза. Я кладу ладонь на землю, просто так, чтобы где-то там, далеко на Севере, среди снегов распустились цветы. Я чувствую, как отзываются восторгом девочки, а Кала не любит такого. Цветы завянут, погибнут в холоде. Ей это не нравится. Я улыбаюсь, оно того стоит, Жизнь дала мне дар, пусть хоть кого-то порадует.
— Ворожишь? — насмешливо спрашивает Туман, и я оборачиваюсь к нему. Проклятье. Чуть ли не единственный раз, когда я что-то могу разглядеть в черных глазах, и это жалость.
— Не смотри на меня так, я не жертва, я все еще борюсь.
— Знаю. И хочу помочь. Скажи, как.
— В смысле, кого нужно убить, да? Помоги мне решить, как быть. Вот, к примеру, Кала. Она химера. Должна ли я позвать ее и, если она сможет прийти, проститься с ней, ибо весь ее род здесь, в этих местах? Должна ли оставить девочек без защиты? Кала ведь не обязана быть с ними или со мной, я не имею права. Она мой друг. Или вот девушка из Парсона, могла ли я просить ее ждать в ужасном городе просто потому, что другой карты у меня нет? А теперь мне придется вести ее сюда, и, если я не выполню обещанное, Боги накажут меня, но зато с ней все будет хорошо. И Ардар… Стоит ли гнаться за слепой жаждой мести? Клятва и клятва, теперь я знаю, как сдержать ее даже на другом краю мира, так, может, не стоит? И девочки, мои девочки…
— Хозяйка сказала,
