Уверена, за мной теперь и присматривать будут куда тщательнее. На случай, если Богине вновь приспичит меня вызвать предыдущим способом. Или еще что-нибудь сотворить моими руками: она смогла завладеть моим телом всего лишь на секунду, и этим принесла немало хлопот. Секунда — достаточный промежуток времени, если знаешь что именно нужно делать. Я не верила, что она так поступит, — незачем было отпускать, раз делалась ставка на манипуляции. Проще было заставить меня дать согласие на месте. Богиня, насколько хватает моего разумения, сделала другую ставку: зародить во мне сомнения, которые и повернут меня в сторону помощи. Любое насилие — и я сорвусь с крючка. Либо одно, либо другое, а она уже выбрала другое. Если я хоть что-нибудь понимаю в божественной логике, конечно. Но проблема в том, что мое мнение на этот счет не имеет никакого значения, — важно лишь то, как кажется со стороны. Пока следует затаиться и выиграть период на раздумья — и он зависит от времени, за которое Ринс разглядит отсутствие знака.
Глава 35
Но я упустила из вида один фактор, который и стал решающим. Ринс вернулся поздно ночью, я тщательно изображала крепкий сон. Он почти бесшумно прошел в ванную комнату, и уже на выходе я поняла, что именно не учла: Ринс снял повязку, уничтожая все пространство вокруг знакомым фоном. Я, освобожденная от его приказов и невозможности лгать, попросту позабыла, как раньше ощущала себя в его присутствии: желание сдавило виски, а в животе засосало от представления, как влага стекает по его телу, не до конца высушенная полотенцем. Изображать сон уже не получалось. Я заелозила, нервно сглотнула и попыталась сосредоточиться: мне как-то раньше удавалось отстраняться от навязанной страсти. Я выдам себя, если обозначу ее возвращение.
— Не спишь, или я разбудил?
Ринс лег рядом, едва колыхнув поверхность постели. От этой слабой волны мурашки побежали по всему телу. Почти неконтролируемо я пододвинулась ближе, коснулась обнаженного плеча, содрогнулась от нового наплыва ощущений и зажмурилась еще сильнее. Как я раньше сопротивлялась, за что хваталась в сознании?
— Что ты делаешь? — его голос стал приглушеннее.
Моей выдержки хватило только на то, чтобы соврать:
— Я думала, что умру, айх. И слишком сильно хотела вернуться. К вам. Теперь я здесь, остальное кажется уже не таким важным.
Он перекатился за мгновение и навис сверху, но не спешил сокращать последнюю дистанцию. Томление рухнуло сверху, как театральный занавес, мы оба ощутили его тяжесть. Но Ринс удержался в той же позиции, чтобы поинтересоваться — надо же, ему всегда хватает иронии:
— Сама провоцируешь близость? Без приказа?
— Сама, — в этой правде была и ложь, но ложь необходимая, оттягивающая неизбежную развязку. — Или мне подобное непозволительно? Я так и не поняла суть своего нового статуса.
— Смирилась? Или путешествие к Богине повредило твой разум?
Да что же он делает — изображает, что мой порыв ему неинтересен? Так вижу же, как в черноте заплескалось знакомое пламя. Проверяет? Хочет более откровенных признаний? Вместо ответа я потянулась к его губам, не в силах больше держаться. Наверное, мое поведение выглядело подозрительным. Еще подозрительнее будет оно выглядеть утром, когда я снова поддамся его фону и не смогу удержать себя в руках. Времени мало — меньше, чем казалось пару часов назад.
Ринс на поцелуй ответил. Погрузившись в долгожданное наслаждение, я вздрогнула от неожиданного касания уже голых тел. Скорее всего, он избавил нас от одежды магией, решив не отвлекаться на это. Стало еще сложнее выносить ожидание. Напрягшиеся соски заскользили по обнаженной мужской груди, отчего я застонала. В этом состоянии скрывать возбуждение не получалось — я каждой своей реакцией выражала не просто согласие, а готовность на что угодно. Вряд ли Ринс этого не замечает и не додумается проверить знак, как только сможет от меня отстраниться. Времени меньше, чем казалось пару минут назад.
Жаль, что Ринс искушен в интимной близости до рефлекторных действий — не поддается возбуждению без остатка. Уловив мои слишком яростные порывы, отстранился, наблюдая за лицом. Конечно, я тут же потянулась за ним, почти яростно вонзая пальцы в плечи. Зашипела, заизвивалась, когда он не поддался. Мозг окончательно затопило только похотью — ни одной мысли кроме.
— Ринсен, я хочу тебя. Сколько можно… Хочу… Пожалуйста!
— Я не приказывал тебе испытывать такую страсть.
— Да какая уже разница?
— Есть разница. Она — твоя, или это что-то другое?
— Моя, — я и сама не поверила собственному хрипу.
Он многозначительно усмехнулся. Времени меньше, чем казалось пару секунд назад.
Ринс зачем-то положил мне ладонь на горло и вдруг перенес нас обоих к стене. Впечатал всем телом в холодную поверхность, подхватил другой рукой под бедро и дернул вверх. Вошел одним болезненным толчком — вероятно, грубостью решил удостовериться окончательно. Но я лишь скулила, сжималась на члене, до слез в глазах хотела еще — как можно резче и сильнее. И он удовлетворял эту прихоть, забыв вообще о всякой нежности. Мне сил хватало лишь на то, чтобы приоткрывать глаза, улавливать растущую черноту его взгляда и снова проваливаться в себя. Страсть, без шелухи и лишних эмоций, подобна сносящему с ног ветру — всерьез можно воспринимать только ее, а остальное перестает иметь значение.
Я поняла, что вцепилась зубами в его плечо, лишь когда он рывком меня оторвал. Развернул от себя, вошел сзади и просто продолжил — это нельзя было назвать «занятием любовью», мужчина меня трахал, объезжал, обуздывал, наказывал или доказывал. Не мне, возможно. Себе. И уже во второй раз уловил, что я близка к оргазму, потому внезапно отстранился, насладился недовольным стоном. Почти издевательски начал отходить к кровати, а я, как наркоман за дозой, тянулась за ним. Упал на кровать расслабленно, легко, ожидающе.
— Итак, клятва больше не перекрывает фон, — констатировал совсем спокойно. — Богиня смогла ее отменить? Она мудра — угадала самое главное твое желание. И за какую же услугу, Кать? И почему ты вернулась, раз могла не возвращаться?
Я не была способна отвечать. С трудом осознавала, что эта пытка намеренная — я не смогу сосредоточиться в таком возбуждении, пока не испытаю разрядки. И отвечать не могла — даже с мыслями собраться, не то что со словами. Устроилась сверху, приподнялась и со стоном облегчения сама начала насаживаться на возбужденный орган. Ринс не останавливал — наоборот, протянул руку и сжал грудь, будто поощряя. И снова — стоило мне только напрячься от первого накатывающего спазма — подхватил под ягодицы и перевернул на спину. Дышал и сам тяжело, но зачем-то мучил нас обоих. Мстил за то, что соврала? Добавлял дозу к ненависти или страсти, когда они стали так похожи друг на друга?
Он понял, что теперь я испытаю оргазм от почти любого продолжения — у меня вся кожа превратилась в сухой пергамент, реагирующий даже на дыхание, а внутри все скрутилось в предвкушении. Потому отстранился, однако все-таки позволил мне целовать его шею, прикусывать кожу, спускаться ниже, касаться языком темных сосков. Я злилась и подсознательно хотела еще большего продолжения этой муки — она сама по себе была равна наивысшему удовольствию, но растянутая во времени делала с сознанием что-то немыслимое. Это была война, противоборство, в котором меня побеждали — и с ума сводили как раз эти поражения.
Удалось коснуться языком разбухшей головки. Сама задрожала от его возбуждения, но и Ринсу в этот момент не хватило силы воли меня в очередной раз оттолкнуть. Я вылизывала, захлебываясь собственной похотью и пошлостью, вгоняла член в рот до самого горла и боялась только отстранения. И мужчина не выдержал — сорвался в оргазм, выплеснув на язык густую жидкость. Его так сжало подо мной, почти до беззащитности, что это спровоцировало и мое тело отозваться: безо всякой стимуляции, я даже не коснулась себя между ног, но подкосилась ненормальным удовольствием. Рухнула прямо на него, но еще долго по инерции терлась горящей кожей о его. Он накрутил меня настолько, что стоит перевести дыхание — и я снова подамся вверх, к нему, чтобы снова ощутить его в себе.
