— Герцогиня, — Нокс подается вперед, и как-то почти грубо отодвигает меня от стола, — полагаю, вы желаете обсудить мою… смелость?
— Нет, — оторопело отвечаю я.
Он, похоже, даже не осознает, что стоит слишком близко.
Еще шаг – и нарушит все нормы приличия.
— Какая жалость. – Он так резко меняет гнев на милость, что я не успеваю сообразить, почему вдруг моя рука оказывается в его руке. – Тогда мне не пришлось бы оправдываться перед остальными кавалерами в вашей бальной карте за то, что влез без очереди!
Он собирается со мной танцевать?
Бросаю взгляд на короля – он ведь должен сказать что-нибудь? Или в высшем обществе принято устраивать такие вот скандальные спектакли, чтобы было о чем писать в желтых бульварных листах?
Его Величество делает почти приглашающий жест, мол, эту вольность он разрешает, хотя что-то мне подсказывает, что если бы на моем месте был любой другой вельможа, ему бы Эвин такую вольность не простил.
— Надеюсь, вы умеете танцевать вальс… герцогиня? – подначивает Нокс.
Мне ведь показалось, что он выделил мой титул особенной интонацией?
Это ведь не… сомнение?
Мои пальцы в его ладони дрожат от внезапного страха.
Совсем недавно я смотрела как он кружит по залу свою невесту и какой-то части меня – не самой умной – хотелось быть на ее месте, хотелось, чтобы он вот так же держал за руку меня, а не ее. А сейчас я готова провалиться сквозь землю, лишь бы избавиться от подавляющего влияния Нокса.
— Это было крайне бестактно, милорд Нокс, — отвечаю я, но голос выдает волнение с головой.
— Вы всегда игнорируете прямые вопросы… герцогиня? – Снова тот же вопросительный тон, и теперь мне это точно не показалось. – Так безопаснее – переводить разговор на ту тему, которой вы владеете в достаточной степени?
Сглатываю, и мысленно с облегчением выдыхаю, потому что оркестр заводит вальс, и это достаточно громко, чтобы пресечь любой разговор. Если, конечно, герцог не изобретет парочку танцевальных па, в которых мы будем друг от друга на расстоянии шепота на ухо.
Его рука у меня на талии словно прожигает ткань до самой кожи.
Я как будто чувствую каждый палец, шершавость его ладони.
Танец предполагает взгляд глаза в глаза – это первое правило вальса.
И когда Нокс решительно делает первое па, я словно перестаю существовать сама по себе.
Мое тело становится как будто часть его самого – шаг в шаг, поворот в унисон, плавное движение.
Темный пристальный взгляд – хмурый и сосредоточенный.
О чем он думает?
Что это за странные намеки?
Еще круг по залу, и когда танцевальная площадка заполняется другими парами, герцог не выводит нас на второй круг, а легко, словно так задумано танцев, сворачивает в сторону арки, за которой мы оказываемся в темном широком коридоре.
— Герцог…! – мое возмущение обрывает его грубая хватка на моем запястье.
Нокс тащит меня по коридору, и его как будто совсем не беспокоит, что я едва переставляю ноги, тем более что с непривычки и так едва держусь на высоких каблуках.
— Ради вашего же блага, герцогиня, держите рот на замке, — не поворачивая головы, бросает Нокс, и буквально волоком тащит меня на узкую маленькую лестницу, на которой двое бы никогда не разминулись. – Потому что я желаю задать вам пару вопросов, и будет лучше, если мы будем наедине, когда вы ответите. Если, конечно, в вашей голове осталась хоть капля здравого смысла, в чем я лично сильно сомневаюсь.
Я инстинктивно поджимаю губы.
Неприятная догадка громко пульсирует в висках.
Нет.
Нет, нет, нет. Он не мог… Не так и не сегодня, когда я «выиграла» для герцогини Лу’На первый танец с королем.
Нокс толкает плечом тяжелую деревянную дверь и заводит меня в библиотеку.
Здесь темно, сыро и холодно, но больше всего меня пугает не возможность почти наверняка схватить простуду от первого же сквозняка, а то, как решительно герцог дважды проворачивает ключ в замочной скважине.
Он запер нас изнутри.
— Ваша бестактность, милорд Нокс…
— Моя бестактность, леди Лу’На, — он так резко меня перебивает, что теперь я едва ли отважусь вообще открыть рот, — ничто в сравнении с произошедшими в вас… ммм… как бы это получше выразиться… метаморфозами.
Нокс делает вид, что ждет моего ответа, но мы оба уже понимаем – он ему не нужен.
Я отступаю обратно к стене, потому что герцог продолжает на меня напирать.
Но путь к отступлению внезапно заканчивается, и холодные каменные плиты упираются мне в лопатки одновременно с оглушающим осознанием – он все знает.
Нокс… знает, что…
— Знаете, юная леди, — он так иронично «коронует» меня этим статусом, что хочется немедленно от него отмыться, словно от грязи из-под колес проезжающей мимо телеги, — если постараться, я бы мог придумать какое-то логичное оправдание тому, что благородная леди, известная белоручка, по какой-то внезапной необходимости обучилась разводить огонь в очаге. И даже делала это достаточно часто, чтобы знать, куда лучше класть сухой хворост и как раздувать тлеющие угли. Я бы, вероятно, даже как-то объяснил, почему герцогиня, известная своей бессердечностью и умением добить ближнего, вдруг в совершенстве овладела навыками врачевания. Но я никак не могу оправдать вашу внезапную… забывчивость.
Мне остается только молча слушать его откровенно издевательский приговор.
И стараться не думать о том, что я почувствую, когда виселечная петля затянется на моей шее.
— Герцогиня Матильда Лу’На, воспитанная в строгих традициях, вышколенная своим гниющим папочкой и известная любительница есть ракушечную дрянь, никогда бы не взяла короткий десертный нож вместо разделочного длинного, и точно не спутала бы щипцы для колки орехов со щипцами для улиток. Так что, внезапно потерявшая память юная леди, я весь в предвкушении либо душещипательного рассказа о том, как, при каких обстоятельствах и когда с вами случилась эта неприятная оказия, либо признания, кто же ты на самом деле.
Его резкий переход на «ты» звучит как приговор.
Я пропала.
И на этот раз меня не спасет даже Плачущий.
Конец!
