Я вляпался из-за этой девушки. Хорошенько и по-настоящему.
Я знал, что это было за чувство, когда она спала рядом со мной прошлой ночью, вялая и измученная — боль в моей груди, такая горько-сладкая, когда я обнимал ее. Я не мог сказать, что многие вещи пугали меня, но это пугало. То, что я почувствовал, когда увидел в ней свой металл, сияющий на этих роскошно мягких, неотразимых грудях, привело меня в такой ужас, что у меня почти перехватило дыхание.
Я не должен был ничего чувствовать к человеку. Но вот я здесь, готовый рискнуть жизнью и увечьями ради этой маленькой женщины, охваченной адским пламенем.
Я отложил солевой раствор и ватные тампоны и поцеловал ее левую грудь, затем правую; затем шею, теплую и пульсирующую кровью; затем ее лицо, нежное и покрасневшее, когда она захихикала. Ее смех заставил меня зарычать, это вызвало немедленное желание прижать ее к себе и играть с ней, пока ее хихиканье не превратится в крики удовольствия.
— Ах, осторожнее, они болят!
Мне потребовались все остатки самообладания, чтобы позволить ей подняться с края ванны, а затем наблюдать, как она раздевается до конца и встает под душ.
— Держи шторку открытой, — сказал я, прислоняясь спиной к раковине. — Я хочу тебя видеть.
Мое самообладание продержалось недолго. Я разделся, и пока мыло все еще оставалось скользким на ее коже, я трахал ее у стены, пока она, задыхаясь, не выкрикнула мое имя, и, черт возьми, мое имя звучало так приятно, когда слетало с ее губ. Она наклонилась, упершись руками в кафельную стену, и я потянулся, чтобы сжать ее лицо, и потребовал:
— Повтори мое имя, малышка. Кричи для меня.
Она это сделала, и, черт возьми, это был рай.
Я снова заказал ей слишком много еды, но мне понравилось, как просияло ее лицо, когда она увидела, что все тарелки с завтраком доставлены. Она расправлялась с тарелкой толстых бельгийских вафель с персиками, когда зазвонил ее телефон, и ее глаза обеспокоенно сузились, когда она посмотрела на экран.
Она взглянула на меня с неуверенностью на лице.
— Это Виктория.
Я встал с кровати, свирепо глядя на ее телефон, как будто мог определить намерения женщины Хэдли, просто взглянув на него. Он звонил, пока не перешел на голосовую почту, затем через паузу… снова зазвонил.
— Посмотри, чего она хочет, — тихо сказал я. Я не был до конца уверен, какими технологиями располагали Хэдли — например, могли ли они определить наше местоположение по телефонному звонку, — но в любом случае пришло время менять наше место. Лучше знать, какую ложь они собирались попытаться сплести сейчас, чем оставаться в неведении.
Рэй удалось придать своему голосу удивительно дружелюбный тон, когда она ответила:
— Привет, детка! В чем дело?
Ее лицо побледнело, и я отчетливо услышал голос Виктории на линии.
— Папа умер. Все кончено, понимаешь? Все, черт возьми, кончено.
— Виктория, о чем ты говоришь? Глаза Рэй были широко раскрыты, когда она посмотрела на меня, одними губами спрашивая:
— Какого хрена?
У меня голова шла кругом. Из всех историй, которые я ожидал услышать, это была совсем не та.
— Мой отец мертв, Рэйлинн!
Голос Виктории был сдавленным, запыхавшимся, испуганным. Почему она испугалась?
— Боже, и мне даже не грустно из-за этого. Что я за чертова дочь такая?
Затем, мягко:
— Какой отец захочет убить своего ребенка?
Всхлип, затем горький смешок. Судя по ее темпу и учащенному дыханию, она шла быстро, почти бежала.
— Это не имеет значения. Все это, черт возьми, больше не имеет значения. Я даже не сожалею, Рэй, я сделала то, что должна была сделать. Мы оба это сделали. Наступила пауза. Она затаила дыхание.
Она пряталась.
— Виктория, мне так жаль твоего отца…
— Не прикидывайся дурочкой.
Эмоции исчезли из ее голоса.
— Ты не сожалеешь. Я тоже. Но дело сделано. Вы с этим демоном тоже сделали то, что должны были сделать, не так ли? Может быть, мне следует поблагодарить тебя.
Еще один горький смешок.
— Пока, Рэй. Честно говоря, поздравляю. Ты выжила.
Она повесила трубку. Рэйлинн уставилась на телефон в своей руке, медленно моргая, переваривая услышанное. Что, черт возьми, только что произошло? Судя по ее тону, Виктория не лгала. Она не притворялась. Она была в ужасе.
— Кент Хэдли мертв.
Рэйлинн уставилась на меня, и что-то похожее на улыбку тронуло ее губы.
— Он…он мертв. о мой Бог. Ты… Это был ты?
— Черт, я бы хотел, чтобы это был я.
Размышляя, я начал расхаживать. Кент был мертв. Либири погрузятся в хаос, борясь за лидера. Уязвимые. И, судя по ее словам, Виктория тоже считала меня убийцей. Они были в неведении; они даже не знали, кто на них нападает.
— Я же говорил тебе, Кент старался себя защитить. Любому демону было бы трудно причинить ему вред. Но Джунипер…Джунипер могла убить его.
— Конечно! Она была на вечеринке.
Она усмехнулась, внезапно вскочив со стула.
— Все кончено Леон! Он мертв!
Она обняла меня, и я вздрогнул, но и она вздрогнула тоже, когда ее энтузиазм заставил ее прижаться ко мне своим нежным пирсингом. Даже это не разубедило ее. Она улыбалась, поводя плечами в том глупом танце, который она исполняла, когда была взволнована.
Мне хотелось бы разделить ее энтузиазм.
— Я могу вернуться!
Она вытянула руки над головой, со вздохом снимая напряжение.
— Я пропустила всего один день занятий, я действительно могу закончить этот семестр и сдать экзамен!
Но это казалось слишком простым, слишком… удобным. Я действительно верил, что Кент мертв, но я не верил, что с ним все закончилось.
Это еще не конец. Но я не знал, что будет дальше. Я не знал, в чем теперь кроется опасность.
Кто займет место Кента?
— Я позвоню Инайе и скажу ей, что заберу Чизкейка сегодня вечером, — взволнованно сказала Рей. Я не остановил ее, когда она звонила, но везти ее обратно в Абелаум казалось слишком опасным. Казалось, что было слишком рано. Либири никак не могли так легко сдаться. Хэдли были всего лишь одной семьей, но они были не единственной семьей, которая свято хранила свою верность.
Или, может быть, мне действительно не нравилась идея о том, что Рэй больше не нуждается в моей защите от них. Может быть, мне не нравилась идея возвращаться в этот город, который хранил у меня так много плохих воспоминаний. Может быть, я просто хотел увезти свою девочку куда угодно в мире, только не туда, и смотреть, как она охотится на призраков в свое удовольствие, и никогда больше не думать о Либири.
Да. Наверное, так оно и было, черт возьми.
— Леон?
Она убрала телефон и сидела перед своими недоеденными вафлями, выглядя внезапно протрезвевшей.
— Ты…Я имею в виду… думаешь, возвращаться безопасно?
Я провел рукой по лицу. Я знал, почему она хотела вернуться. Я знал, что люди привязываются к местам и вещам, и что расставаться со всеми видами и запахами, которые стали для нее привычными, было тяжело. Я знал, что она считала окончание учебы важным делом, и я знал, что она любила этого кота. Знал, что люди преуспевают лучше всего, когда у них есть хоть какое-то подобие нормальности. Дом. Безопасность.
Я знал, что увезти ее и заставить оставить все позади не сработает, или что постоянные переезды из отеля в отель будут вызывать у нее стресс.
— Я не знаю.
Это был самый честный ответ, который я мог дать.
— Я не знаю, что будут делать Либири теперь, когда Кента больше нет. С Либири или без них, Бог все равно хочет тебя.
Страх промелькнул на ее лице и она сглотнула его.
— Их слуги все равно придут за тобой. Монстры все равно будут преследовать тебя.
То, как вытянулось ее лицо и как вся эта напряженная надежда покинула ее, было похоже на удар молотка по моим ребрам. Я присел на край кровати, жестом подзывая ее к себе. Она стояла передо мной, новый металл в ее сосках прижимался к рубашке, ее пальцы теребили пижамные штаны. Я провел пальцами по ее губам, щеке, по мягким прядям ее волос. Я не умел быть нежным; от этого у меня подергивались пальцы. Но это стоило самообладания, чтобы почувствовать, как она прижимается лицом к моей руке.
