Как и все остальные, она материализовалась на участке свободной земли, на западе пригородной части Колдвелла. Отец хотел проводить ее, но для нее было важным начать путь именно так. Это было ее независимое решение, ей нужно было поступить также, как сделали другие… и она была уверена, что никто не возьмет с собой дуэнью.
Тем более дуэнью, которая по совместительству является Первым Советником Короля.
Она не удивилась, увидев почти шестьдесят незнакомых лиц: в объявлении четко прописали, что любой может присоединиться к программе, поэтому было полно гражданских. На самом деле, казалось, что здесь были одни гражданские, а соотношение женщин и мужчин — один к десяти.
Но, по крайней мере, ее пол вообще допустили к испытаниям.
Собравшись с мыслями, Пэрадайз сменила положение, убедившись, что не толкает локтем сидевшего рядом мужчину. Кроме обмена именами — его звали Акс[18]— они ничего не сказали друг другу, и это задумчивое молчание прекрасно подходило его внешности: на мужчине было большими буквами написано «убийца». Черные взъерошенные волосы, черные пирсинги на одной половине лица, и зловещая татуировка на одной стороне шеи.
Если бы отец знал, что она оказалась в непосредственной близости к такому персонажу? Абалона бы пришлось подключать к системе жизнеобеспечения.
Именно по этой причине она хотела вступить в программу. Пришло время вырваться из оков ее положения… покончить с тепличной жизнью. Работа на Короля научила ее тому, что трагедия может настигнуть тебя вне зависимости от принадлежности к определенному классу, что справедливость не всегда побеждает, и что никто не выберется из этой жизни живым.
— Значит, ты действительно зашла так далеко.
Пэрадайз посмотрела в черное стекло. Словно в отражении зеркала она увидела Принцепса Пэйтона, первого сына Пейтона, он ни капли не изменился: классическая красота, с яркими голубыми глазами и густыми светлыми волосами, зачесанными назад со лба. На нем были его фирменные солнечные очки без оправы и с синими стеклами, за которыми он всегда скрывал одурманенный взгляд, а его одежда в стиле только-сошел-с-яхты была пошита на заказ под его мускулистое тело. С аристократичным голосом с хрипотцой и мозгами, которые чудным образом умудрялись противостоять травке, он считался одним из самых желанных холостяков Глимеры, на одну половину Великий Гэтсби, и на вторую — Джек Воробей.
Сделав вдох, Пэрадайз почувствовала его одеколон и легкий душок травы.
— Как жизнь, Пэйтон, — пробормотала она.
— Ты бы знала, если бы ответила хоть на один звонок.
Пэрадайз закатила глаза. Хотя они дружили с пеленок, ублюдок всегда обладал неотразимым воздействием на женщин. И одна из его проблем — среди многих — что он прекрасно понимал это.
— Прием? — позвал он.
Пэрадайз повернулась к нему лицом.
— Мне нечего тебе сказать. Ничего удивительного, учитывая, что ты опустил меня до уровня ходячих яичников. Мне же больше нечего предложить этому миру, верно?
— Ты не извинишь нас? — сказал он парню, сидевшему рядом с ней.
— С гребаным удовольствием. — Акс, крутой парень, встал так, словно убирался подальше от бомбы-вонючки. Или визгливой девчонки в розовых кружевах и бантиках.
Пэйтон сел рядом с ней.
— Я же извинился. По крайней мере, по телефону. Чего еще ты от меня хочешь?
Она покачала головой, вспоминая первый год после набегов. Столько ее родных погибли во время ужасного нападения Общества Лессенинг, а те, кому повезло выжить, покинули Колдвелл, прячась в своих убежищах за пределами города, штата и Новой Англии.
Пэйтон уехал на юг со своей семьей. Она отправилась на запад с отцом. И они провели несметное число бессонных дней в разговорах по телефону, только бы остаться в здравом уме и справиться со страхом, ужасом, скорбью и потерями. Со временем она стала связываться с ним регулярно, в течение бесконечных циклов, состоявших из дней, недель и месяцев.
Он стал ее семьей.
Конечно, если бы времена хоть отдаленно напоминали «нормальные», они бы так не сблизились… особенно при личном знакомстве. Будучи незамужней женщиной из Семьи Основателей, ей не разрешили бы брататься с неженатым мужчиной без дуэньи.
— Помнишь, те часы, что мы провисели на трубке? — спросила она.
— Да.
— Мне казалось, что я могу на тебя положиться. Ты не судил меня, когда я была напугана, слаба, когда нервничала. Ты просто… голос на другом конце провода не давал сойти мне с ума. Порой ты был единственной причиной, благодаря которой я доживала до заката. — Она покачала головой. — А потом ты сразил меня наповал своим глимерским дерьмом…
— Подожди…
— Так и было. Ты посмеялся надо мной и сказал, что я не могу это сделать. — Она накрыла его рот ладонью, заставляя замолчать. — Просто помолчи, хорошо? Позволь выговориться. Да, возможно, ты будешь прав: я могу вылететь из программы. И пусть я плюхнусь на задницу… но я имею право находиться в этом автобусе, я могу попытаться, как и все остальные здесь. Из всех людей ты, ты, кто смеялся над каждой глупой женщиной, которую семья пыталась тебе сосватать, ты, кто считал празднества бесполезной тратой времени, кто отвергал родительские ожидания касательно твоей карьеры… ты был последним человеком на свете, от кого я ожидала услышать в свой адрес подобные пережитки прошлого.
Откинувшись на спинку, он уставился на нее сквозь свои очки с синими стеклами.
— Закончила свою речь?
— К сведению, не умничай, это тебе не поможет.
— Просто хочу уточнить, если ты готова отбросить свою феминистскую чушь и послушать меня.
— Ты издеваешься?
— Ты не дала мне шанса объясниться. Ты слишком занята, объясняя мои мотивы, словно активистка движения за свободу сосков[19]? Зачем пускать кого-то в диалог, если ты прекрасно справляешься, оценивая и смотря свысока? Не думал, что ты можешь быть такой.
Добро пожаловать в параллельную вселенную, подумала Пэрадайз.
Она выпалила, не подумав:
— А я-то думала, что ты простой наркоман. Не знала, что ты еще и женоненавистник.
Пэйтон, покачав головой, встал.
— Знаешь, что, Пэрри? Нам лучше взять тайм-аут.
— Полностью поддерживаю.
Он посмотрел на нее с высоты своего роста:
— Будь я проклят, раз решил, что тебе понадобится дружеская поддержка.
— Друг не пожелает тебе поражения.
— Я такого не говорил. Никогда.
Когда он отвернулся, Пэрадайз хотелось закричать ему вслед, но она позволила ему уйти. Разговоры ни к чему не приведут. Чего они добьются — так это внимания всего автобуса.
Блин, хорошее же начало.
***
Через час после заката, Марисса материализовалась в чаще леса по другую сторону Гудзона. Она задрожала под ветром, свистевшим между сосновыми ветками, и сильнее закуталась в свое шерстяное пальто от «Барберри». Глубокий вдох, и синусовые пазухи защипало от влажного и фантастически чистого воздуха, который дул с Канадской стороны.
Оглядываясь по сторонам, она подумала, что было в ноябре что-то мертвое. Разноцветные осенние листья опали и сейчас хрустели под ногами, трава и подлесок пожухли, а радостное, обманчиво уютное снежное покрывало еще не опустилось на город.
Ноябрь был переходным периодом от одной версии красоты к другой.
Холодное и пустое время.
Она развернулась, ее острое зрение нацелилось на непримечательное бетонное строение примерно в пятидесяти ярдах от нее. Одноэтажное, без окон, с одной темно-синей дверью. Казалось, власти Колдвелла задумывали очистное сооружение, но потом забросили здание.
Она шагнула вперед, и под ее ногой хрустнула ветка… Марисса застыла от звука, а потом обернулась, проверяя, что за ней никого нет. Черт возьми, она должна была сказать Бутчу, куда направляется. Но он был так занят подготовкой к сбору новых рекрутов, что она не хотела его тревожить.
Все нормально, убеждала она себя. Впереди еще Последняя Трапеза.
Тогда она и поговорит с ним.
На пути к двери, ее ладони вспотели в перчатках, грудь сжалась так сильно, что, казалось, она была в корсете.
Господи, сколько лет прошло с тех пор, когда она в последний раз надевала корсет?
В попытке сосчитать, Марисса вспомнила свою жизнь до встречи с Бутчем. У нее был статус и положение, которое не пожелал бы ни один член Глимеры. Будучи ненужной нареченной Рофа, сына Рофа, она служила поучительной историей, красивым проклятьем, которое жалели и избегали на всех аристократических вечерах и празднествах.
Но брат всегда присматривал за ней и служил преимущественно безмолвным, но верным источником комфорта. Он ненавидел, что Роф всегда пренебрегал ею во всем кроме кормления…. И в конечном итоге эта ненависть заставила брата покуситься на жизнь Короля.
