Брат расплылся в кривой улыбке:
— Ой, — и тут же скривил нос от боли в распухшей губе. — Теперь я тебя быстрее нашел. Зоя, Люса, выйдите в сад. Я вас там буду ждать. И у меня очень мало времени.
— Хорошо, — понятливо кивнула женщина и опять ухватила меня за руку…
Дальнейшее действо отложилось в моей памяти так же смутно, как и сам тот рассвет ожиданья. Я лишь кивала сначала на речи брата. Потом, когда до меня дошел их смысл, намертво вцепилась в его драный рукав:
— Не уезжай, Арс.
— Моряки не уезжают. Они — уходят, — глядя в сторону, буркнул он, до боли напомнив мне сейчас отца.
— Ну, не уходи. А хочешь, я сама на себя все возьму?
— Убийство? — повернулся ко мне Арс.
— Святая Мадонна. И это надо же. Племянник наместника. И такая сволочь.
— Люса, ты хоть не причитай. Все обойдется. Сэр Сест обещал. Хоть это, — вдруг, нахмурился он и, отодрав мои цепкие пальцы, обхватил обоими руками за плечи. — Зоя…
— А?
— Не бери в голову и не канючь. Я бы все равно отсюда свалил. А тебя я не брошу и обязательно найду, через какое-то время. Ты только… — отстранился он от меня и заглянул в глаза, как в зеркало своих собственных. Таких же голубых и родных. Единственно родных сейчас. — Ты меня прости, Зоя. Я тебя совсем забросил. И сам виноват. Но, обещаю, я тебя найду. Где бы ты ни была. Вот только сейчас… Мне пора.
— Арсений, сынок, а пирожков в дорожку? — теперь запричитала Люса.
— Не надо. Меня там накормят.
— Где, «там»? — ревностно уточнила она. Арс усмехнулся. Потом снова сморщился:
— Ровно в шесть от пятого причала отходит ладменский «Витязь». Я ухожу на нем. Там и накормят. И… все, девушки. Мне пора…
Ему пора. И он ушел. Лишь вскинул руку напоследок, будто вспомнив что-то важное и, выудив из нагрудного кармашка свои очки с сиреневыми круглыми стеклами, водрузил мне их на нос:
— Носи, сестренка. В них тебя не тронут… Свои…
— Спасибо… Арс… Прощай…
Бархатный закат накрыл Канделверди, вмиг примирив меж собой кричащие городские колеры. Лимонно-желтые, малиновые и терракотовые дома, смягчившись в этом приглушенном свете, уже не казались задирами, насупленными друг на друга через узкие улочки: «Нет, я тебя краше, и горшков с цветами на мне больше — вон, даже прохожие макушками об них шеркаются». Как там сказал сегодня маэстро? «Край, где в людях, еде и природе напрочь отсутствуют полутона?».. Я бы еще и чувство меры добавила, да, боюсь, он опять верещать начнет про переизбыток оного у меня самой. А, впрочем, пусть верещит.
— Доброго здоровья, монна Пеппи! Как ваши внуки и поясница?
— О, Зоенька! Одни неизменно оттягивают другое! — перевесила через подоконник внушительные формы соседка. — И ты знаешь, что странно?
— Что язык у тебя до земли еще не оттянулся?
Женщина мигом захлопнула рот и исчезла за кружевной занавеской:
— А ты меня не одергивай! Я тебе не штаны!.. Так о чем я хотела тебе сказать?.. Оголодал он! Как по тратториям[7] ближайшим слоняться!.. Зоя! Не ходи замуж, чтоб тебя потом не одергивали на самом…
— Пеппи! — вновь требовательно огласились глубины кухни. — Пеппина, где мой томатный суп?! Зоя, беги отсюда пока я не помер с голода, а ты — от загиба мозга!
— И вам доброго здоровья, мессир Димас! — захохотала я. — Монна Пеппи, я обязательно воспользуюсь вашим советом. Тем более женихи на горизонте что-то не семафорят.
— Ну конечно, — криво ухмыльнулась та. — С таким то… соглядатаем.
— Это вы о чем сейчас?
— Да так, деточка — о жизни, о грехах наших, — изучая край собственной ставни, пробормотала монна Пеппи. — А ты знаешь, что мне сегодня Тилья-косуха сказала? Это та, которой ты на свадьбу дочери комод расписывала. Ну, она еще потом…
— А-а! Вспомнила. И что она вам сказала?
— Неужто, рецепт нового супа? — втиснулся в оконный проем костлявый мессир Димас и показушно зажевал прихваченную с собой булочку. Супруга несчастного, скосившись на эту «демонстрацию», ехидно поджала рот:
— Да, как же — суп! Она даже каштаны жарить не умеет — вечно, то надрезать их позабудет, то…
— Так что же она вам сказала?
— А то, деточка, что она вчера вечером, когда возвращалась с пристани, где своими… каштанами торгует, видала, как из задней двери конторы твоего опекуна выходила женщина.
— Монна Пеппи, если вы про моральный облик сэра Сеста, то он меня совершенно не волнует.
— И правильно, Зоя. Крепче спать будешь, — качнул своей загорелой лысиной сосед, а его супруга одарила нас обоих глубоким вздохом:
— Так и я не про его «побрякушек» с улицы услад. Нашли, чем удивить. Все дело здесь в том, что была то настоятельница монастыря Святой Маргариты, что за Волчьей горой. Тилья ее лично знает, потому как ездит туда регулярно за мазью от своего почечуя.
— Монна Пеппи, да пусть хоть сама Святая со всем божественным пантеоном в ряд. Мне на то глубоко и издали. Это все, что сказала вам Тилья-косу… да фу, монна Тилья?
— В общем-то, да, — даже растерялась рассказчица.
— О-о! А я уж думал, раз супа мне не видать, то хоть новость будет… Пеппи, разворачивай свой…
— Да вам обоим невдомек что ли?! — вдруг, громко оскорбилась та. — Зоя, в тот монастырь знаешь, кого свозят со всей страны?.. Это место по-другому «Приютом юродивых» именуют. Слыхала про такое?
— Не-ет, — ошалело уставилась я на соседку и решила, от греха подальше, откланяться.
Да и какая мне разница, кто к сэру Сесту по заднему крыльцу ходит и из каких мест за него проплаченные молитвы в небеса возносятся. У меня вообще скоро день рождения. И тогда я и вспомнить забуду, кто такой этот, сэр Сест со своими побрякушками, игральными партнерами и прочими «радостями» нашего совместного сосуществования. И я, уже шагая по дорожке к дому, в очередной раз художественно в своей голове изобразила, как наступает день 14 декабря, и мой многоуважаемый опекун тает в предрассветной мути. Ах, нет. Сначала он какой-то документ мне должен отдать. Или я какую-то бумагу ему подписать. Эта часть у меня всегда выходила слегка смазанной. Оттого и не такой яркой, как предшествующая. Да я и пришла уже:
— Люса! Заказ последний забрали?!
Наша бессменная кухарка, домоправительница и нравоучительница в одном румяном лице, высунулась оным из дверей кухни:
— А, явилась. Нет. Я лишь в лавку за сыром бегала, но то — ненадолго… Мой руки и за стол! — прокричала, уже вновь исчезнув из виду.
Я же, почесав нос, недовольно вздохнула. Хотя, чего вздыхать? Сама же их и разбаловала, своих дорогих клиентов: «Ах, Зоя, у меня с утра море дел. Не могла бы ты сама до меня с готовой шкатулочкой добежать? Ноги то, не чета моим — молодые». «Конечно, монна Бо. Подумаешь, на другой конец города и пешком, в отличие от вас, с личным кучером и повозкой». «Зоя, солнышко, буфет большой, да и жалко его трясти. Так может, ты сама ко мне со своими кисточками, красками?» «Конечно, монна Луиза, мне ведь так нравится на себе свой, тоже „почти буфет“ таскать. И что особенно радует — раз пять, не меньше, придется». А здесь и вовсе случай «тяжелый» — детская колыбель из бука. И ведь нужна была «убийственно точно» в срок, как подарок дорогой жене в преддверии первенца… Может, рожать передумали?.. Так нет, деньги то уже отдали… Вот же, дура. И мысли у меня — дурацкие.
