Так что теперь морально отдыхаю от своей полной несостоятельности и делаю то, что получается лучше всего: старательно запекаю мясо в духовке и жарю картошечку. В лучших традициях умения устраивать самой себе праздник — по правую руку открытая бутылка вина, а по настенному телевизору фоном мельтешит музыкальный канал. Идиллия и спокойствие.
Взращенные рефлексы срабатывают молниеносно. Кухонный нож, только что предельно учтиво нарезающий огурцы к салату, со свистом проносится в воздухе и втыкается в пластиковую раму. Вальяжно расположившийся на подоконнике Дима, присвистнув, настороженно косится на трясущееся в опасной близости от его уха лезвие.
— Кто-то не любит гостей, — замечает он, с трудом вытаскивая нож. — А рука, кстати, хорошо поставлена.
Кто что, а я как полная дура смотрю на него с открытым ртом. Как? Как я не услышала его раньше? Сколько он так уже сидит?
— Какого черта? Что ты тут делаешь?!
— Ну… в гости пришел.
Тугодумно моргаю.
— Четвертый этаж.
— Тут пожарная лестница, — Дима даже ткнул пальцем.
Пожарная лестница? Недоверчиво подхожу к окну и высовываю голову. Внутренний двор, окольцованный стенами и окнами жилых квартир. Подъезды, широкая проезжая арка внизу. И в самом деле, слева вон она: повидавшая виды, но вполне рабочая. Буквально возле моего окна, нужно только дотянуться.
— И, правда, лестница… — это я убеждаю саму себя? Потому что руку даю на отсечение, за столько лет ни разу не обращала на нее внимания.
— Ты что, не знала? — смеется Данилов.
— Если честно… Неважно, — только отмахнуться и остается. — Как узнал, где я живу?
— Выцыганил у брата имя. Остальное дело времени, — молодой человек выуживает белоснежную розу, прятавшуюся у его ноги (опять же, где были мои глаза?), и протягивает мне. — Значит, Варвара. Приятно познакомиться, Варвара-краса.
Удивленно принимаю цветок. Одинокая роза? Миленько. А он романтик. Только какой-то совершенно безбашенный. Брат богатейшего человека в городе лазает по чужим окнам… а если журналисты пронюхают? Тогда же не миновать оглушительного цунами. Только вот ему похоже плевать. Сидит спокойненько, улыбается и ждет, что… пока я что-то отвечу, да? Ммм…
— На будущее: у квартир есть двери.
Браво, Варвара. Умнее ведь ничего нельзя придумать. Однако Дима согласно кивает.
— Знаю, я звонил. Но ты не ответила.
Конечно, не ответила — звонок месяца три как сломан.
— Что со щекой?
Невольно касаюсь заживающего пореза.
— Да, так… Поцарапалась.
Не стану же я говорить, что после тренировки умудрилась сцепиться на улице с примерзкой банши, любительницей плеваться отравленными иглами. Со способностями Евы проникать через мороки, это теперь как нефиг делать. Я, откровенно говоря, и не думала, что в Петербурге сто-о-о-олько нечисти. Большинство, конечно, вполне безобидные, но есть и такие особи…
— Бывает, — согласно кивает Дима. — Я вот постоянно налетаю на дверные косяки. Не везет, наверное.
Какой-то совершенно нелепый разговор. Забираю у него нож и возвращаюсь к недорезанным овощам.
— Ответа я не услышала: что ты тут забыл?
— Да ничего, решил заглянуть. Привет сказать.
Нож замирает над многострадальным огурцом. Медленно оборачиваюсь.
— Сказал? Теперь проваливай.
— Эй, зачем так грубо-то?
— Ты верно подметил: не люблю незваных гостей.
— Что, даже чаем не напоишь? Тут так вкусно пахнет, а я голодный.
Голодный? Это братец-то миллиардера голодный? Сомневаюсь.
— Катись отсюда, — угрожающе стискиваю нож. — Или в следующий раз не промахнусь.
— Не надо, я очень нежный. С детства боюсь острых предметов, — миролюбиво всплеснул руками Данилов, соскакивая с подоконника. — Ты не против, если в этот раз я воспользуюсь дверью? Все ладони счесал о ржавчину.
— Стоять! — угрожающе тыкаю в его сторону острием. — Уйдешь так же, как и пришел.
Молодой человек без особой радости переводит взгляд обратно на окно.
— Серьезно? Милосердие — добродетель, никогда не слышала?
— Сам виноват. До свидания.
Ну уж нет, буду непреклонна! Нельзя давать слабины, а то потом сядут на шею и свесят немытые ножки. Что это за рыцарские замашки, тайком лазить по чужим окнам? Не надо мне такого. Теперь что, придется закрываться на все замки и помирать от жары?
А тут еще и слышится домофонный писк.
— Ева идет, — вслух ни к кому не обращаясь, говорю я.
— Ева? — непонимающе вскинул бровь Дима.
Собирать на своей кухне ораву гостей в мои планы точно не входит. Еще не оберешься ненужных разговоров, а новая соседка, в меру своего “затянувшегося переходного” возраста, ой как любит уколоть острым язычком. И главное, не сделаешь ей ничего. Хитрюга.
— Так, топай уже давай, а, — чуть ли не вою я, требовательно округляя глаза.
Поняв, что спорить бесполезно, и никто не станет с ним откровенничать, Диме ничего не остается как вернуться к исходной точке. Уже перекинув ноги через подоконник, он напоследок оборачивается.
— Еще увидимся, — и ловко спрыгнув, сигает вниз.
И не подумаю проверять: жив или нет. Истеричных воплей соседей, как и сработавшей сигнализации от прилетевшей тушки на крыши расположенных под окнами машин нет, так что, скорее всего, уцелел.
Из коридора доносится скрежет, следом шаги и бренчание ключей. Возвращаюсь к разделочной доске. Сама невинность.
— Тут тебе подарок. Под дверью бросили… — Ева заходит на кухню, держа в руках огромный букет белых роз. Видимо из той же компании, что и одинокий цветочек, оставшийся лежать на столе. Вот же блин, забыла про него.
Поджимаю губы и чувствую, как краснею.
— Положи… куда-нибудь.
— И давно у тебя объявился тайный воздыхатель? — ехидно смотрит на меня девчонка.
— Не поверишь: только что.
— Ну-ну… — взгляд Евы многозначительно скользит по одинокой розе. — Готова к тренировке?
Обреченно скулю. Только это и остается.
— Ты серьезно? Прямо сейчас?
— Смерть не назначает точного часа.
Знакомые слова, я уже слышала что-то подобное. Очень-очень давно.
— Может, сначала поужинаем?
Надежда умирает последней, верно? Но нет, Ева настойчиво стучит пальцами по столешнице.
— Не будь тряпкой и не позорь имя валькирии. У тебя пять минут. Жду в коридоре.
— Маленькая диктаторша! — фыркаю ей в спину, хотя разумом прекрасно понимаю, что она права. Долой лень, усталость и боль. Никаких долгих раскачек. Это запрещено. Секунда дозволенной слабости и ты мертв.
Разочарованно выключаю плиту и иду в комнату, но замираю в прихожей.
— А это что? — кричу я, замечая на комоде у высокого зеркала запечатанный конверт без адреса и марки.
— Что? — Ева непонимающе высовывает нос из комнаты. — А это вчера вечером притащили, когда тебя не было. Сказали: передать лично в руки. И это… почини звонок, бедняга долбился в дверь битый час.
— Кто долбился?
— Не знаю, — девчонка уже скрылась обратно за стену. — Судя по виду курьер.
Вскрываю конверт, внутри которого оказывается распечатанная фотография. Внутри все холодеет. Я. На фотографии я, поднимающая с Димой по лестнице в вечер приема. Фотография местами нечеткая, с куском чужой обрезанной спины. Словно щелкнули исподтишка и в толпе.
Интуитивно переворачиваю карточку и обнаруживаю надпись: “Понравилось мероприятие? Хотя и так вижу, что понравилось. Очаровательный спутник. Вероятно, стоит разузнать о нем побольше. И я говорю не только о себе…”
— Ну что там, очередной воздыхатель? — доносится из комнаты. — Или все тот же?
— Да нет, точно не тот же… — негромко отвечаю я.
Мороз по коже. Сомнений в том, кем именно прислано письмо нет, что только больше пугает. За мной следят. Это очевидно. И подбираются ближе к тем, с кем я общаюсь. Зачем? Чтобы иметь сопутствующие рычаги давления? Вероятно, ее тайному отправителю известно и о Еве. Наверняка. И что же… его не пугает, что в городе объявилась валькирия?
