А потом явилась разгневанная Лин и отобрала у меня подушку.
— Вставай!
С трудом разлепив глаза, я покосилась на вторую думку, но испытывать судьбу не рискнула. С первого этажа доносился многоголосый гам и смешки. Отвратительно бодрые.
— Вставай скорее! Нельзя заставлять Нисаля-агу ждать! — не отставала Лин.
Испортить отношения с придворным чародеем в первый же день совместных трудов в мои планы не входило, и его имя сработало лучше любых мелодий и криков. Я поднялась с постели и даже успела умыться, прежде чем в комнату с любопытством заглянула незнакомая девушка. Вчера я ее не видела, но сам факт того, что она расхаживала по третьему этажу, как хозяйка, и безо всякого стеснения могла подвинуть в сторонку гаремную надзирательницу, чтобы рассмотреть новую соседку, говорил за сам за себя. А закрытое шелковое платье с серебряным шитьем и тяжелые серьги с массивными изумрудами только расставляли нужные акценты.
Я склонила голову еще до того, как это сделала Лин, и не поднимала взгляда, даже когда сестра тайфы подошла вплотную. Только философски размышляла о том, что такую же линию поведения, преувеличенно раболепную и осторожную, наверное, стоило избрать и с самим господином — глядишь, получила бы кровать на первом этаже и не переживала, как ко мне отнесутся настоящие наложницы…
Сестра тайфы потянула носом воздух и едва заметно приподняла брови. Я втянула голову в плечи: солнце поднялось над горизонтом, и ветер уже принес в город жаркое дыхание пробудившейся пустыни — а возможности сбегать в хаммам у меня еще не было.
— На женской половине вчера только и разговоров было, что о тебе, — с лукавым смешком сказала сестра тайфы и чуть наклонила голову набок. Тяжелая изумрудная серьга выглянула из-под рыжеватых вьющихся прядей и заговорщически подмигнула ярким бликом. — Пойдем, составишь мне компанию за завтраком.
Говорила она точно так же, как тайфа: ни единого сомнения в своем праве приказывать, словно иных вариантов, кроме как повиноваться, не существовало в природе. Лин разом растеряла всю свою напористость и даже не заикнулась о том, что я обещана в помощь Нисалю-аге. Пришлось спешно переодеваться в свободное платье с чужого плеча и бежать в покои негласной хозяйки гарема, так толком и не приведя себя в порядок.
Здесь, впрочем, сногсшибательной красоты от меня никто и не ждал — две служанки, дежурившие у входа, только переглянулись и с заметным облегчением упорхнули вниз, стоило только сестре тайфы небрежно взмахнуть рукой над накрытым дастарханом. Должно быть, понесли благие вести наложницам: новенькая страшна, как смертный грех, напрочь лишена манер и в гареме приличной должности не займет.
Чистой воды правда, между прочим.
Покои хозяйской сестры оказались несколько скромнее, чем комнаты самого тайфы, но заметно просторней и богаче моей спальни. Здесь даже был свой балкон, сейчас прикрытый от настырного утреннего солнца резной деревянной решеткой; окна выходили в сад, и смешливое воркование диких горлиц переплеталось с распевкой пронзительно-желтой канарейки в подвесной клетке.
— Садись, — велела сестра тайфы и повелительно указала мне на ковер у дастархана. — Мне нужна собеседница, а не прислуга. Зови меня «Руа-тайфа».
Я послушно уселась на ковер, подобрав под себя ноги, и уже приготовилась в очередной раз рассказывать, как вольная горожанка оказалась на базаре, но Руа-тайфа заговорила сама:
— Не бойся Сааду и Тазид, — посоветовала она и, заметив слегка остекленевший взгляд, пояснила: — Это наложницы моего брата, но они здесь не задержатся.
— Надеюсь, и я тоже, — ляпнула я прежде, чем успела осмыслить услышанное.
Тайфа смеялся открыто и беспечно, запрокидывая голову и расправив подрагивающие от хохота плечи; а его сестра, напротив, прятала смешки за ладонью и так лукаво щурила глаза, словно знала какую-то на редкость забавную тайну собеседника — и только из вежливости и врожденной скромности не делала ее достоянием общественности.
Должно быть, точно такое же впечатление она производила на поварих, потому что готовили для нее не в пример лучше, чем для брата. Пока Руа-тайфа потешалась над моим длинным языком, я успела утащить по кусочку сыра из трех разных тарелок и невоспитанно набила рот маслянистыми оливками, заглушая острое чувство голода: поужинать в покоях господина толком удалось, а Тахир-ага был вовсе не так щедр, чтобы трижды в день кормить строптивых рабынь.
— Думаю, ты переменишь свое мнение, когда получше узнаешь моего брата, — по-лисьи сощурившись, сказала Руа-тайфа и будто бы невзначай передвинула поближе ко мне пиалу с золотистым медом. Пиалу я одобрила, уверенность Руа — не очень: лично мне вполне хватило вчерашнего вечера, чтобы понять, что с тайфой у меня до крайности мало общего, а его манера вертеть всеми вокруг, словно бездушными куклами, и вовсе могла вывести из себя даже святого пророка. — Может быть, Рашед-тайфа и не прекрасный шахзаде на златогривом жеребце, но у него острый ум и доброе сердце.
Я поспешила снова набить рот, чтобы ненароком не добавить к этому описанию еще пару характеристик сугубо физиологического толка, о которых родной сестре тайфы знать точно не подобало.
— Или у тебя кто-то остался на воле? — вкрадчиво поинтересовалась Руа-тайфа и чуть подалась вперед, выказывая неудержимое любопытство.
Увы, никаких пикантных историй для нее я не припасла.
— Нет, госпожа, — сдержанно отозвалась я, прожевав оливки. — Среди горожан не так много смельчаков, готовых проявить интерес к арсанийке. Среди магов один отыскался, но мой отчим никогда не был настолько известным мастером, чтобы дать за мной приданое, достойное жены чародея.
Руа-тайфа задумчиво кивнула и покачала в руках широкую пиалу с чаем.
— Значит, поэтому ты согласилась остаться? — спросила она, рассматривая свое отражение в беспокойной темной поверхности. — В надежде, что Рашед-тайфа даст за тобой приданое, как за освобожденной наложницей?
Я поперхнулась возражениями. Приданое — последнее, о чем я думала, когда тайфа приказал остаться во дворце; но, по сути, не роскошным ли приданым станет Малих, когда получит гильдейское дозволение на работу с магическими свитками? Ведь вольным ему не быть…
— Проблему с нехваткой смельчаков не решит даже приданое, — все-таки заметила я и только потом сообразила, что оправдываться мне точно не с чего: в конце концов, я не собиралась разбить тайфе его «доброе сердце» за сундучок с золотом. Рашед-тайфа сам определил меня в работницы, а не в наложницы, что уже даровало уверенность в его похвальном здравомыслии. Тем не менее, признаваться в этом вслух я поостереглась: Руа младшего брата явно обожала и столь прагматичного отношения не оценила бы. — Да и к чему тайфе я? — с напускной скромностью спросила я и развела руками — как по заказу, нарочито неухоженными.
Руа-тайфа взглянула на меня поверх пиалы, неодобрительно качнула головой и ответила ровно то, что я ожидала услышать:
— Ему виднее, — и в ее голосе звучала такая железная уверенность в брате, словно он ни разу в жизни не совершил ни единой ошибки.
Я предпочла не вступать в споры, и Руа-тайфа милостиво отпустила меня в мастерскую придворного чародея, — но, кажется, потеряла веру в меня так же, как и я — в человечество в целом.
Прим. авт.
Хаммам — традиционная восточная баня.
Глава 4.1. Зеркала
Ветры дуют не так, как хотят корабли.
— арабская пословица
Мастерская Нисаля-аги занимала сразу несколько комнат с выходом в открытую арочную галерею, за которой простирался цветущий сад, и тяжелые маслянистые ароматы от нагретых солнцем розовых кустов настраивали на совершенно нерабочий лад. Сам чародей, тем не менее, с утренней негой справлялся прекрасно: когда я добралась до мужской половины, он уже был всецело поглощен подготовкой золоченого станка для создания магических свитков. Нисаль-ага успел натянуть на раму зачарованную бумагу, едва заметно светящуюся в тени под навесом, и даже выстроил в ряд хрустальные пузырьки с разноцветными чернилами для заклинаний, но мой взгляд привлекло вовсе не богатство оттенков.
